Боль. Она заполнила всё пространство вокруг меня, словно чёрное густое облако, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть. Она была везде — в груди, в висках, в руках, которые дрожали от напряжения. Боль, от которой перехватывает дыхание, от которой хочется выть на весь мир, от которой сердце кажется стеклянным и разлетается на тысячи осколков.
Я сжала руки в кулаки, так сильно, что ногти врезались в ладони, но даже эта физическая боль не могла заглушить то, что я чувствовала внутри.
«Вот тебе подарочек на Новый год, Аня,» — мысленно усмехнулась я сквозь слёзы. Даниил всегда умел преподносить сюрпризы. А этот… этот он готовил долго, тщательно, как свой самый изысканный проект.
Горечь перекрывала дыхание. Я снова повернулась, глядя в потолок, где тени качались от света уличных фонарей, словно какие-то чудовищные фигуры. На этой кровати, в этом доме, я всегда чувствовала себя в безопасности. Здесь было моё убежище, мой мир. А теперь? Теперь оно превратилось в место боли, где каждое воспоминание — как нож в сердце.
Я закрыла глаза, пытаясь успокоиться, но вместо этого передо мной всплыло лицо Даниила. Его холодный взгляд, его твёрдое выражение, когда он говорил о разводе. Словно это не было чем-то важным, словно он решал не судьбу нашей семьи, а что-то вроде очередного отчёта.
«Почему?» — этот вопрос не выходил у меня из головы. Почему всё закончилось так? Почему я не заметила раньше? Почему он сделал это именно сейчас?
Слёзы текли без остановки, я даже не пыталась их сдерживать. В этом потоке была вся моя боль, обида, любовь, которая оказалась никому не нужной. Я сжала простыню в руках, как будто это могла быть его рубашка, его плечи, его лицо. Хотелось кричать, но голос не слушался, застревал в горле.
Я не знала, как жить дальше. Не знала, что будет завтра. Всё, что я могла, это просто лежать здесь, утопая в своей боли и бессилии, позволяя ей затопить всё внутри, как волна, которая разрушает всё на своём пути.
Что я сделала не так? Когда упустила свою семью? Когда успела так достать мужа, что он даже попытки сохранить семью не сделал? В чем его подвела?
Я всю жизнь посветила ему и детям! Я отдавала им всю себя, выворачиваясь на изнанку, чтобы у Даниила был надежный крепкий тыл, дом, где его всегда ждут, где о нем всегда будут заботиться.
Как он отозвался о нашем доме? Склеп! Склеп, в котором я старалась поддерживать уют. Каждая комната в этом доме хранила воспоминания. Вот кухня, где я готовила ужин для всей семьи. Смех детей, запах выпечки, тёплый свет лампы. Вот гостиная, где мы встречали Новый год, распаковывали подарки, смотрели фильмы. Вот спальня, где мы делили мечты и тревоги, где он, с усталой улыбкой, рассказывал о своих успехах на работе. И я всегда слушала, всегда старалась быть рядом, быть его опорой. Даже когда его работа и его успехи были так далеки от того, что меня действительно интересовало.
И теперь всё это стало ничем. Пустотой. Он смотрел на всё, что я так любила, с презрением, называя это «склепом».
Я провела рукой по покрывалу на кровати, в которой мы столько лет делили всё: радость, усталость, близость. Теперь это место тоже казалось холодным, чужим.
— Склеп, — повторила я вслух, и это слово прозвучало, как удар. — Всё, что я построила, всё, что я вложила, для него — просто склеп.
И если это правда, если он действительно так это видел, то, может, проблема была во мне? Может, я действительно где-то ошиблась? Может, я слишком сильно сосредоточилась на доме, на детях, на том, чтобы быть «идеальной женой»?
Но разве это было неправильно? Разве не этого он хотел? Разве он не говорил, что ему важен надёжный тыл, семья, куда он может возвращаться после своих долгих рабочих дней?
Я обхватила голову руками, чувствуя, как мысли превращаются в один сплошной хаос. Всё, что я знала, всё, во что я верила, теперь оказалось под сомнением.
А за окнами, где снег падал тихо и беззвучно, жизнь продолжалась. Но внутри меня всё рухнуло.
Внизу раздался звонок. Я только горько засмеялась — наверное привезли елку, которую я заказала к праздникам. Которую планировала наряжать вместе с мужем, даже если в этом году дети и не захотели бы составить нам компанию. Не стану подниматься…. Не стану открывать…. Боря дома — пусть он все делает…. Не хочу… сжечь бы эту елку, вместе со мной.
Я услышала, как Боря тяжело спустился вниз и открыл дверь. Глухой голос курьера, звук расписываемых бумаг, шорох ёлки, которую заносили в дом. Но для меня всё это было где-то там, на заднем плане. Моя реальность сейчас была только здесь — в этом тёмном, тихом пространстве, где я утонула в своей боли.
Через пару минут Боря поднялся наверх. Я слышала его шаги, но не открыла глаз. Не хотела ничего видеть.
— Мама, — тихо позвал он. — Мама, внизу ёлку поставили. Что мне с ней делать?
Я лишь покачала головой, не открывая глаз.
— Ничего, — наконец выдавила я из себя. Голос был слабым, словно из другой жизни. — Ничего не делай.
Он помолчал, а потом осторожно сел рядом на край кровати.
— Мам, — его голос стал мягче, он положил руку мне на плечо, — ты должна что-то делать. Мы не можем просто так… мы не можем остаться в этой пустоте.
Я открыла глаза и посмотрела на него. Его лицо было серьёзным, но в глазах — тревога. Мой мальчик. Уже взрослый, но всё ещё мой мальчик.
— Боря, — прошептала я. — Я… не знаю, что делать.
— Что-что, снимать штаны и бегать! — услышала злой и решительный голос Лики. — Так, Борис, живо на кухню, сто грамм коньяка для матери и двести — для меня. Потом заваришь такой чай, чтоб на чифирь похож был и закажешь пиццу или… что ты там Анька пожрать любишь?
Я замерла, ошарашенная неожиданным появлением Лики. Она стояла в дверях, облокотившись на косяк, как будто всегда здесь была, её решительный взгляд прожигал меня насквозь.
— Лика… — начала я, но она не дала мне сказать ни слова.
— Молчи, Анька, — резко оборвала она, махнув рукой. — Сейчас не время для твоих истерик. Ты, мать твою, что себе позволяешь? Лежишь тут, как растение, вместо того чтобы взять себя в руки? А ну поднимайся!
Боря растерянно посмотрел на неё, явно не зная, как реагировать.
— Ты чего стоишь? — снова накинулась она, обращаясь уже к нему. — Я сказала, коньяк, чай и что-нибудь поесть! Живо!
Борис приподняв брови быстро ушел вниз.
Когда он ушёл, Лика подошла ближе, схватила стул и уселась напротив меня, пристально разглядывая.
— Ну и вид у тебя, Ань, — сказала она без тени жалости. — Как будто тебя катком переехали. Ты что, решила, что он этого достоин?
— Лика, я не могу… — начала я, но она снова перебила.
— Не можешь? — её голос стал тише, но в нём по-прежнему чувствовалась твёрдость. — Аня, ты прожила с этим человеком 25 лет. Ты выстроила всю свою жизнь вокруг него. И теперь ты собираешься позволить ему разрушить тебя?
— Я не знаю, что делать, — призналась я, глядя на неё.
— А я знаю, — ответила она, пристально смотря мне в глаза. — Ты встаёшь с этой проклятой кровати, приводишь себя в порядок и начинаешь жить дальше. Не ради него. Ради себя. Ради Бори. Ради Киры.
Я закрыла глаза, пытаясь справиться с эмоциями, которые снова грозили меня захлестнуть.
— Это не так просто, Лика, — прошептала я.
— Аня, — её голос смягчился, но всё ещё оставался твёрдым, — я не говорю, что будет легко. Но ты должна. Ты должна доказать, что ты сильнее. И знаешь что? Я тебе в этом помогу. Сколько ты так уже валяешься?
— Не знаю…. Дня четыре…
— Значит ровно четыре дня по пизде! Он там со своей молодой шлюшкой в постели кувыркается, а ты тут слезы льешь, точно крокодилица! Посмотри на кого похожа! Морда словно в аварии побывало, из волос паклю можно делать, а одежда? Ты когда последний раз в душе была? От тебя попахивает, знаешь ли? И не духами!
Лика была беспощадна, но её слова пробивали броню моей апатии. Я почувствовала, как стыд и злость смешиваются внутри, заставляя меня сидеть немного ровнее.
— Лика, ну хватит… — попыталась я протестовать, но её взгляд был, как острый нож.
— Нет, Аня, не хватит! — рявкнула она, поднимаясь и начиная ходить по комнате, размахивая руками. — Ты что, собираешься всю оставшуюся жизнь провести в этой постели, утирая сопли? Пока он там с Алинкой мир делит, ты сидишь и превращаешься в тень самой себя!
Я замолчала, не в силах противостоять её напору.
— Ты что, думаешь, ты единственная, кто через это прошёл? — продолжала она. — Ань, мужики уходят. Да, это больно. Это адски больно. Но ты что, хочешь дать ему такую победу? Чтобы он смотрел на тебя и думал: «Ну вот, без меня она никто»?
Я отвернулась, чувствуя, как слёзы снова подступают.
— Знаешь, что ты сделаешь? — Лика резко остановилась, в её глазах горела решимость. — Сейчас ты встаёшь. Идёшь в душ. Прямо сейчас! Потом переодеваешься во что-то приличное. Мы закажем тебе парикмахера на дом. Тебе нужно выглядеть на все сто.
— Зачем? — выдавила я, не поднимая глаз.
— Затем, что ты что, хочешь отдать ему весь бизнес? Хочешь, чтобы он бросил к ногам своей шлюхи миллионы, которые зарабатывает ваша компания? Боря рассказал мне о его «щедром» предложении! Говнюк! Решил бросить тебе подачку и ждать, что ты станешь на него молиться? Нет, милая, так дело не пойдет. Ты бороться ради детей должна. Иначе, эта проблядь молодая быстро приберет к рукам все имущество.
— Бороться? — прошептала я, чувствуя, как внутри рождается нечто новое. Слабый, но реальный проблеск решимости. — А как я могу бороться, Лика? С чем? С кем? Он уже всё решил. Для него всё кончено.
Лика фыркнула, сложив руки на груди.
— Ты всё ещё не понимаешь? — она наклонилась ко мне, почти уткнувшись лицом в моё. — Это не он решает, Аня. Это ты решаешь. Ты — мать его детей, ты — его жена 25 лет. Ты вложила в эту семью, в этот дом, в его карьеру больше, чем он когда-либо признает. Так почему ты думаешь, что он может просто всё забрать, а ты будешь сидеть здесь, вытирая слёзы?
— Но я… я не знаю, как… — я снова опустила взгляд, но она резко взяла меня за подбородок и подняла лицо.
— Знаешь! Ты мать, ты женщина, которая сделала эту семью возможной. Ты выстояла рядом с ним все эти годы. Ты вытирала сопли его детям, ты поддерживала его самого. Ты сильнее, чем думаешь, Аня. И сейчас ты встанешь, пойдёшь в душ, приведёшь себя в порядок, и мы разработаем план.
— План? — я смотрела на неё, чувствуя, как что-то внутри начинает меняться.
— План, как оставить тебе и детям то, что по праву ваше, — сказала она решительно. — Это не о мести, Аня. Это о справедливости. Ты должна показать ему, что ты — не его жертва. Ты женщина, которая встанет и возьмёт то, что принадлежит ей. Так, чтобы эта белобрысая сученка поняла раз и навсегда — ничего ей не достанется! Она может сколько угодно своей жопой крутить, но ты свое вернешь.
— Мама, Лика права, — в комнату с подносом вошел Боря. — Я тебе это пытаюсь уже 4 дня говорить — не стоит он твоих слез. А вот компания — дело другое. Мама, ты никогда не думала, почему он не допускает меня туда? Эта шлюха у него работает уже три года, не думаешь, что это она делала все, чтобы разделить меня с отцом?
Слова Бориса прозвучали, как гром среди ясного неба. Я резко повернулась к нему, глаза наполнились недоумением и тревогой.
— Что ты хочешь этим сказать? — мой голос дрожал, но не от слабости, а от внезапного осознания, что пазлы начинают складываться.
— Мама, подумай сама, — Боря поставил поднос на стол, сел рядом со мной и посмотрел мне прямо в глаза. — Я предлагал столько идей, столько раз просил дать мне шанс. А он? Каждый раз отмахивался, находил отговорки. И всё это время она работала рядом с ним. Ты думаешь, это совпадение? Или совпадение, что она, якобы, Кирку спасла, да еще и извиняться заставила? Не для того ли, чтоб отец ее заметил, выделил?
Лика кивнула, её лицо стало ещё серьёзнее.
— Аня, уж поверь мне, такие, как эта Алина, знают, как манипулировать. Она не просто так стала его «музой». Она постепенно убирала с пути всех, кто мог угрожать её влиянию.
Я схватилась за голову, чувствуя, как внутри всё клокочет. Эта мысль была одновременно правдоподобной и невыносимой.
— Но зачем? — прошептала я. — Зачем ей это нужно?
— Зачем? — Боря пожал плечами, его взгляд стал жёстким. — Всё просто, мама. Деньги. Власть. Возможность стать кем-то. Она знала, что отец на неё повёлся, и решила использовать это на полную. А меня она видела угрозой. Потому что я — его сын, его наследник. Если я войду в компанию, то её влияние закончится.
— Вот тебе и ответ, — подхватила Лика. — Она устранила конкуренцию, чтобы стать единственной. И что ты теперь будешь делать, Аня? Сидеть и плакать дальше? Или покажешь этой сучке, что с тобой шутки плохи?
Я сидела в таком состоянии, словно на меня ушат холодной воды вылили. Теперь становилось многое понятным. Молодая хищница отлично использовала свои сильные стороны, чтобы прибрать к рукам то, что по праву принадлежит моим детям. Даже не мне, а им — Кире и Боре!
Боль от предательства сменялась бешенной злостью на тварь, которая разрушила мою жизнь, мой мир, мою семью.