Надежный тыл

Эпилог

АЛИНА

Весна медленно, но неуклонно вступала в свои права, наполняя воздух особой свежестью и ароматами, которые бывают только в это время года — когда снег окончательно сходит, обнажая землю, а из её тёплых недр робко пробивается первая зелень.

Зоя чуть натянула поводья, её взгляд задержался на мне. Её глаза блестели от весеннего солнца, на черных волосах играли золотистые блики.

Я же, привстав на стременах, дотянулась до ветки вербы, усыпанной пушистыми почками, и с улыбкой скользнула пальцами по её бархатной поверхности.

— Ну что, Лин, так и не надумала? — хитро протянула подруга, чуть склонив голову набок. — Дани всё ещё не может тебя в ЗАГС затащить?

Я усмехнулась, пожав плечами.

— А зачем мне это? — ответила спокойно. — Любовь и уважение ведь не в бумажках, не в штампах.

Зоя прищурилась, хмыкнув.

— И что он на это говорит?

Я усмехнулась чуть шире, погладила своего коня по шее, чувствуя тепло под ладонью.

— Злится. Ругается. Говорит, что у нас всё «не как у людей».

Зоя тихо рассмеялась, а я перевела взгляд на открывшуюся вдали весеннюю долину.

— Я люблю его, Зоя, — сказала я тихо, подъехав ближе к подруге. — Хотя, честно говоря, это ни черта не просто. Характер у моего Дани не сахар, ни разу. Но я его люблю. И он это знает. К тому же… — я задумалась, глядя в сторону горизонта, — я не хочу, чтобы он думал, будто я выхожу за него из-за денег или его компании.

Зоя усмехнулась, чуть наклонив голову.

— Тем более, — протянула она с лукавой улыбкой, — десять процентов всё равно уже у тебя.

Я не сдержалась и рассмеялась.

— Я не просила, — призналась я, — но и отказываться не стала.

Зоя засмеялась вслед за мной, а я снова погладила Дейва по шее, вспомнив всё, что за этим стояло.

— Даниил в чём-то прав, — продолжила я после небольшой паузы. — Ради него я отдала Дейва — самое дорогое, что у меня было. А он, в свою очередь, отдал мне часть того, что дорого ему, пусть даже эти десять процентов ни на что особо не влияют. Ему так было легче.

— Хоть Дейва и вернул, — добавила Зоя, хитро глянув на меня.

— Вернул, — кивнула я, улыбаясь. — Но я понимаю, почему он так сделал. Ему важно было показать, что он меня любит. Что готов ради меня на то, что не делал ни для кого.

— А что Анна? — тихо спросила Зоя, её тон стал серьёзнее.

Я пожала плечами, не останавливаясь.

— Да ничего… — вздохнула тяжело. — Развод прошёл быстро, без единой заминки. Коротков даже не явился на него, Анна — тоже. Всё сделали ровно по условиям договора.

Зоя помолчала немного, глядя на меня исподлобья, а потом покачала головой.

— Дура она, всё-таки.

— Она не дура, Зой, — вздохнула я с горечью. — Мы все ошибаемся. Но дело в другом: она так и не смогла взглянуть правде в глаза. Настроила себе замки на песке, а когда первая же волна всё это смыла — не смогла принять реальность.

Я немного притормозила Дейва, задумчиво поглаживая его шею.

— Наивность? Все мы через это проходим. Но её главная ошибка была в том, что она совсем забыла об ответственности. Переложила всё на Даниила, закрывая глаза на то, что её решения разрушали не только её жизнь, но и чужие. Основная ошибка Анны была в том, что она так и не поняла, что значит быть «надежным тылом».

Зоя молчала, только слушала, а я почувствовала, как внутри поднялась горечь от воспоминаний.

— Она ведь не реагировала ни на один тревожный звонок, а они были. Дани замыкался в себе, всё чаще оставался дома отстранённым, подавленным. Его глаза… Знаешь, я по его глазам могу понять, что он чувствует, что он думает.

Я помолчала, отпуская поводья, но голос мой дрогнул, когда я заговорила снова:

— Кира… она пыталась. Пыталась сказать матери, что дома всё не так, что ей страшно. Это ведь не за день или два началось: она стала бояться брата, грубить ему, защищая себя. Это тянулось не один год….Как можно было не заметить, что девочка буквально кричит о помощи?

Зоя нахмурилась, но я не остановилась, словно слова, копившиеся долго, вырвались наружу.

— А Лика… Господи, когда Кира рассказывала, что та про меня говорила, даже у меня, честно, закрались подозрения. Но Анна? Она, как страус, прятала голову в песок, отказываясь видеть очевидное. Она настолько переложила все на Даниила, что стала для него словно бы третьим ребенком, сбросив на него все бремя неудач.

Моя речь замерла в воздухе, а ветер подхватил её, словно унося всё, что ещё оставалось несказанным. Зоя молчала, но в её глазах читались и сочувствие, и понимание. Мы ехали дальше в тишине, а я лишь глядела вдаль, пытаясь успокоить внезапно нахлынувшие эмоции.

— Сейчас… — начала я снова, голос был тише, чем хотелось бы. — Знаешь, я бы очень хотела, чтобы она наконец поняла, сколько ошибок совершила. Она звонит Кире, они общаются. И вроде бы даже спокойно. Анна старается…. Наконец-то старается понять дочь. И видятся они часто, Кира ее любит и ей очень тяжело.

Я опустила взгляд, размышляя.

— Кира… пока так и не может её простить полностью. Не из-за себя. И даже не из-за того, что она ничего не сделала для Даниила в больнице.

Моё сердце сжалось, словно от слов, которые хотелось, но тяжело было произнести.

— Из-за лицемерия, — выдохнула я. — Никто тогда не требовал от Анны быть рядом с ним. Никто не ждал от неё прощения, ей никто не предъявлял счётов. Там обид хватало на всех, ты сама это знаешь.

Я остановилась, глядя на Зою, чтобы уловить её реакцию. Она чуть прищурилась, слушая внимательно.

— Но вот так… — я с трудом подбирала слова, — так лицемерно строить из себя любящую жену, смотреть, как твой любимый человек умирает, и ничего не делать… Это слишком. Ты не находишь? Как и в всей их жизни создание идеальной картины для Анны оказалось важнее реальных дел. Иллюзия, вместо понимания того, что действительно нужно тем, кто рядом. Самое смешное, Зой, заключалось в том, что, если бы она не корчила из себя любящую жену или если бы заставила сына продать машину…. Даниил готов был морально отдать ей долю в компании. Документы уже были готовы даже. Он ведь и хотел всем этим адским спектаклем проверить, насколько Анна и Борис готовы нести ответственность. И не только за себя, но и за других…. Компания — это не только про деньги, это еще и люди, работники, огромная ответственность. Почти 2500 человек по всей стране, которые зависят от решений своего руководителя и работодателя. Он дал им шанс проявить себя…. без него, без давления, без ссор и споров… Отдал бы не половину, а как мне, процентов 10 плюс компенсацию приличную… но… — я тяжело замолчала, вспоминая, как Павловский с ехидной улыбкой уничтожал в шредере подготовленные бумаги.

Зоя молча кивнула, глядя в даль.

— А Борис? Что с ним?

— Понятия не имею, — призналась я. — Для Дани эта тема…. Слишком болезненная. Он все равно отец, как бы там ни было. Но прощения Боре не будет. Не простите ему Дани даже не себя или меня, он ему Киру не простит. Дани свои навыки манипуляций в бизнесе использовал, а этот… он сестру методично ломал, последовательно и долго. И так, чтобы никто ей не верил, помочь не мог. Чтобы считали ее глупой, эгоистичной, капризной. В глазах Анны он отлично этот образ сестры поддерживал. Кира сейчас с психологом общается…. А он, вроде, даже доучился, но…. если и работает, то не в нашей сфере. А если реально смотреть на вещи…. — вздохнула, приподнимаясь в седле, — скорее всего висит на шее матери. Не думаю, что Анна смогла бы его оторвать от себя — она все-таки мать. Какой бы он не был…

— А Анжелика?

Я зло сощурила глаза.

— Самое поганое, Зоя, то, что схватить эту суку за жопу не так-то просто. Она всегда как гадюка, из-за спины действовала. Но терпение Даниила закончилось, он Вите поручение дал накопать на эту тварь максимум, что только можно было. Через Короткова пошли….

— И? Нашли что-то?

— Кто ищет, тот найдет…. Надеюсь эта дрянь ни в нашей жизни, ни в жизни Анны больше не появится. Она ведь Анну так методично против Дани настраивала, убедительно маслица в огонь подливала. И два года назад не просто так к Даниилу в постель залезть хотела. Только он, в отличие от Бори, стреляный воробей, на шлюх не ведется. Да и Анну он любил. Сильно любил, — я покачала головой, признавая очевидную вещь. — Даже тогда любил, хотя уже понимал, что проблемы в семье огромные.

— А сама, Лин, сама-то ты Даниила простила? — наконец задала она вопрос, который старалась не задавать все это время, видя наши с Дани не простые отношения.

— Не сразу… — призналась я. — Да, развлекся он тогда знатно…. Засранец. Но простила…. Знаешь почему?

— Потому что любишь? — хитро прищурила свои черные глаза подруга.

— Нет. Не поэтому. Зоя, как бы я его не любила, но…. есть вещи, которые оставляют такие шрамы, что простить очень сложно. Они ведь эту аферу… — я едва не выругалась, — вчетвером замыслили. Четыре танкиста, мля! Николай Платонович и Виктор с Даниилом больше 20 лет работают, он им доверяет, почти как себе. А Руслан Альбертович, наш ювелир — учитель Даниила. Павловскому они позже все рассказали…. Дня через три. Мужской, мать их, клуб. Больше, естественно, никто не знал. Даниилу важно было посмотреть на ситуацию со стороны.

— Но простила я его по двум причинам: он ведь не только со своей семейки маски сорвал! Он, Зой, и мою маску снес.

Вздохнула, чуть прикрывая глаза.

— Там, когда он дробил кости нам всем, мне ведь тоже досталось, Зой. За мой поганый язык, за тот цинизм, с которым я отзывалась о нем самом и его семье. Я словно себя со стороны увидела, и мне это не понравилось. Я правда не чувствую вины перед Анной — не я разбила ее семью, там и до меня одни осколки оставались. Но я виновна перед Даниилом. За то, что решила использовать его в своих целях, за то, что и сама не поняла его чувств. Я всегда старалась быть с ним честной, но вот по отношению к себе…. Сколько убеждала себя, что не нуждаюсь в любви, не хочу ее…. Не хотела связывать себя отношениями, — я усмехнулась, — ответственностью. В этом, Зой, как ни странно, я была похожа на Анну. Только в отличие от нее, понимала это. Поэтому и бежала от ответственности. Но… когда думала, что он умирает…. Поняла, что дура в этой истории не Анна, далеко не Анна. Поняла, что люблю. Поняла, что готова…… Готова бороться за того, кого люблю. Но не бороться с Анной, Зой, не доказывать ей, кто лучше, а бороться за то, чтобы сохранить всё, что ему дорого. И поняла ещё кое-что, Зой: любовь — это не только брать. Это и отдавать. Жертвовать чем-то ради другого. Любовь — это работа. Работа над собой, над отношениями. Это умение слушать, слышать и понимать. Это уважать того, кого любишь, и уважать его решения, даже если они тебе не нравятся. Наконец-то поняла, Зоя, все то, чему учила нас с тобой мама Златина. Никто, Зой, не обязан любить нас по определению или потому что так принято или из-за обязательств. Любовь — это нечто большее. Это сложное, хрупкое чувство, которое требует защиты и уважения. С обеих сторон.

Я на мгновение замолчала, чтобы подобрать правильные слова.

— А если всего этого нет… — сказала я, глядя прямо в глаза подруге, — лучше рвать сразу. Не ждать, пока раны загноятся, пока боль превратится в ненависть. Или еще страшнее — в равнодушие.

Зоя кивнула, соглашаясь.

— Простила, — продолжала я, — и еще по одной причине. И ты сейчас станешь смеяться.

Зоя вздохнула, скрестив руки на груди.

— Боже, Лин, боюсь даже предположить, что Даниил ещё натворил. Не томи!

Я не смогла сдержать улыбку.

— Он не бросил Анну полностью.

Зоя удивлённо подняла брови, а я, не дав ей перебить, продолжила:

— Да, по договору ей досталась небольшая квартира и счет в банке. Дом он отдал ей сам, потому что она действительно в него много вложила сил и труда. Понятно что ни машину. ни драгоценности даже не подумал забрать. Для нас с тобой сумма на счету нормальная, даже более чем приличная. Не один и не два миллиона в валюте, как ты понимаешь. Но для неё и Бореньки… это совсем не тот уровень жизни, к которому они привыкли.

Зоя наклонила голову, явно предчувствуя что-то интересное.

— Дом требует постоянного содержания. И этот счёт они ополовинили буквально за месяц. Думаю, Борис тут в большей степени руку приложил — там огромная сумма снята сразу после вступления решения суда в силу. А Дани… — я сделала паузу, чтобы подчеркнуть слова, — теперь он его пополняет. Правда сейчас следит кто именно деньги снимает, не дает Борьке мать полностью раздеть.

— Что? — выдохнула Зоя, не веря услышанному.

— Да, — подтвердила я с лёгкой улыбкой. — Следит, чтобы Анна не осталась совсем без штанов.

Зоя несколько секунд молчала, ошарашенно хлопая глазами, а потом разразилась смехом.

— Лин, ты серьёзно?

— В этом весь он, — пожала я плечами. — Он прошел весь путь от остатков уважения через равнодушие к презрению. Но в то же время… не может позволить ей остаться совсем ни с чем. Все-таки 25 лет…. Их ведь на помойку не выбросишь…. К тому же, как ни крути, его вина в развале семьи тоже никуда не делась и она — огромна. Он столько лет позволял Анне безответственность, закрывал глаза на ее инфантилизм, что сейчас бросать ее — это все равно что котенка в проруби топить. И нет этому, Зоя, никакого оправдания для него. Не может он просто бросить ее и забыть. Ей 45 лет, 24 года она сидела дома и не работала… что она сейчас может? К тому же…. После того, как все вскрылось… она была в состоянии близком к шоковому. Как ребенок, которого отлупили после того, как всю жизнь слова грубого не сказали. И Даниил это осознал, когда немного успокоился, он ведь в тот день, Зой, тоже в адском бешенстве был. Взорвался изнутри по полной. И порку эту публичную нам устроил, чтоб мы все услышали его! Через шок, через боль, раз по другому слышать не хотели. И Анна…. И я тоже….

— Но после Виктору поручил за ней приглядывать. Людей нанял, чтобы помогали первое время…. Чтоб глупостей не наделала. Злился, бесился, а приглядывал…. И, наверное, все равно приглядывать будет…

— А я… поняла, что боролась за того, кто, несмотря ни на что, остается человеком. Даже если мне его убить хочется иногда за его манипуляции.

Я немного помолчала.

— Ревнуешь? — тихо спросила Зоя.

— Нет, — покачала головой. — Завидую. Завидую любви, которая была 24 года. И боюсь. Боюсь, что, приняв любовь Даниила как данность, повторю ошибки Анны.

— Кира говорит, что сейчас Анне стало немного лучше…. — продолжила, помолчав, — Я рада этому. Столько лет жить в паутине вранья от тех, кого любишь…. Ни одна женщина этого не заслуживает. Она ведь и правда любила и Анжелику, и Бориса. И то, что они с ней сделали…… Ее даже винить в этом сложно — такие как Анжелика манипулировать умеют с виртуозностью, они под это заточены, обучаются этому. Паутина строилась годами, Зой. Годами. Нда…. — я потерла лоб. — Анна должна была стать ее самой обеспеченной жертвой. Даниил…. Он до сих пор себе простить не может, что сразу не раскусил эту суку. Просмотрел…. Не защитил Анну от нее….

— Ну… — фыркнула Зоя, — это как посмотреть…. Защитил или нет. Договор этот, как он ему вообще в голову пришел после стольких лет?

— Хороший вопрос…. После того, как Анжелика ему на шею повесилась и соблазнить попыталась, смекнул он, что она их рассорить может попытаться, Анну к разводу подтолкнуть. Тем более как раз тогда Анна и врать ему в глаза начала. Да и сыну своему не доверял уже тогда. Видел, как Боренька резвится и матерью крутит как хочет. И договор этот не столько компанию уберегал, сколько саму Анну. Не умеет она ни с деньгами обращаться толком, ни тем более в управлении не понимает. Вот и составил. На всякий случай. А она без разговоров подписала. Хорошо знал он свою жену, Зой…. Слишком хорошо. Что-то мне подсказывает, что и сейчас он ей ее часть выделит, если увидит, что она хоть немного за голову взялась. Жадности в нем нет. Манипулятивности — до хрена, закрытости — тоже хватает, про упрямство и жёсткость — вообще молчу… но жадности — нет, этого нет.

— А с Кирой вы как уживаетесь? — Зоя посмотрела на меня с интересом, слегка склонив голову.

— Нормально, — я невольно улыбнулась, вспоминая моменты нашего общения. — Она вся в отца. Ругаемся иногда, конечно, куда ж без этого. Но она жестокий урок получила… сильно повзрослела. В учёбу с головой погрузилась, экзамены сдаёт хорошо. Ответственности прибавилось в разы. Я не лезу в ее воспитание — для этого Даниил и Анна есть, но, если она спрашивает — стараюсь отвечать честно. А спрашивает она много, — рассмеявшись, пожаловалась Зое.

Я сделала паузу, вспоминая недавний разговор с Даниилом.

— Я спросила у Дани, что у них происходило, когда Кира вела хозяйство, и почему он никого ей в помощь не нанял. Знаешь, что оказалось? — я усмехнулась, а затем вздохнула. — Нанял он одну женщину, которая приходила помогать. Но Кира всё равно сама хотела всему научиться. И мне был повод позвонить…… — усмехнулась.

Зоя приподняла бровь, но ничего не сказала, давая мне продолжить.

— Она и учиться старалась, и его радовать, видела, как ему тяжело и больно. И, знаешь, она справлялась. Я смотрю на неё и удивляюсь, сколько в ней силы. Но при этом… — я слегка вздохнула, чувствуя горечь внутри, — у неё сильное чувство вины перед матерью. Она и жить с ней не может, и одновременно ощущает, что бросила её.

Зоя чуть нахмурилась, слушая меня.

— Это тяжело, Зой. Такие раны заживают долго, — добавила я, прикрыв глаза. — Я у нее спросила, почему же она так долго про Бориса ничего не рассказывала отцу. А Кира мне призналась…. Что не хотела их еще больше ссорить. Мать всегда, безоговорочно на его сторону становилась. Боялась Кира…. Что и Дани поступит так же.

Зоя тяжело вздохнула, покачала головой, прищурив глаза и глядя на опушку леса, откуда показались две фигуры на лошадях.

Одна из фигур, тонкая и изящная, с развевающимися растрепанными волосами, внезапно сорвалась в галоп.

— Зоя, Лин! Давайте наперегонки до конюшни! — звонкий голос Киры донёсся до нас, наполненный радостью.

— Давай! — не раздумывая, крикнула Зоя, направляя свою лошадь вниз по тропе.

— Я — пас! — только успела крикнуть я им в спины, когда Дейв, почувствовав общее возбуждение, заиграл подо мной, всем видом показывая, что тоже хочет пуститься вскачь.

— Тише, мальчик, тише, — прошептала я, поглаживая его шею, пока он не успокоился. Тем временем второй всадник на спокойном белом мерине догнал меня.

— Я понял, Лин, — подъехал ко мне Дани, морщась и потирая спину. — Это твоя месть за прошлые выходные на катке, так?

— Конечно, любимый, — ответила я с улыбкой, подставляя губы для поцелуя. Он коротко коснулся моих губ, и я, всё ещё улыбаясь, добавила: — Не переживай, вечером сниму боль…

Я похлопала его белого мерина по шее.

— А Снежок… он тебя очень бережёт, заметь. Даже не подумал нестись вслед за этими полоумными девчонками.

Даниил рассмеялся, слегка ослабляя поводья.

— Куда нам, зрелым мужчинам, скакать за молодыми стрекозами, — проговорил он, похлопывая Снежка, с такой серьёзной интонацией, что я не выдержала и фыркнула от смеха.

— Не очень-то тебя твой возраст остановил, когда ты меня затащил в свою жизнь! — поддела я его с озорной улыбкой.

Он помолчал, а потом повернул ко мне голову, чуть прикусив губу.

— Пока я тебя только в свою постель затащил. Остановимся, Лин?

Я поморщилась. Не давало Даниилу покоя то, что я так и не соглашаюсь на его предложение.

Но остановилась и спешилась, подходя к нему.

— Дани…. Я люблю тебя, зачем…

— Помолчи, родная, — велел он мне тем своим фирменным тоном, который заставлял меня повиноваться. — Не знаю, что еще на тебя может подействовать. Все, это мой последний аргумент.

Он вытащил из кармана куртки маленькую красную коробочку.

— Дани… — начала я, отрицательно качая головой, чувствуя, как сердце сжалось в груди.

— Открой, Лин, — мягко попросил он. — Пожалуйста.

Я не смогла сопротивляться. Повинуясь его просьбе, взяла коробочку, и, с трудом выдохнув, открыла её.

На миг моё дыхание сбилось, а пальцы едва не выпустили её из рук. На бархатной подложке лежало кольцо из белого золота невероятной красоты. Но не его изящный дизайн и утончённые линии заставили меня почувствовать, как в груди пропал весь воздух.

В центре кольца красовался крупный сине-голубой камень. Ермеевит, который я бы узнала из тысячи.

— Дани… — прошептала я, чувствуя, как всё вокруг исчезает, остаёмся только я, он и это кольцо.

Даниил смотрел на меня с мягкой, почти нежной улыбкой, но в его глазах горело что-то, что невозможно было выразить словами.

— Когда ты первый раз взяла этот камень в свои руки из моих, Лин, — начал он, его голос был низким, спокойным, но с той интонацией, что заставляет дрожать внутри, — я понял, что этот камень никогда ни к кому другому не поедет. Он твой. И только твой. И именно тогда понял, что люблю тебя. Ведь ты на него смотрела точно так же как я. Не как на драгоценность, на дорогой предмет, а как на произведение искусства, созданное человеком и природой.

Я посмотрела на него, чувствуя, как в груди поднялась теплая, щемящая волна.

— Поэтому, — продолжил он, чуть приподняв бровь, — я нашёл ему замену для Марышкиной. Пусть даже пришлось искать на чёрном рынке.

Я удивлённо взглянула на него, но не успела задать вопрос, потому что он продолжал.

— Это кольцо, Лин, делал я. От эскиза до непосредственно ювелирной работы. Никто, кроме меня, его не касался. Никто не прикладывал к нему руку. Оно — твоё.

— Дани… Когда… Ты… — начала я, чувствуя, как слова теряются где-то в груди.

Он улыбнулся краешком губ, всё ещё смотря на меня с лёгкой грустью, смешанной с надеждой.

— Эскиз рисовал тогда, когда десять дней изображал умирающего, — ответил он с долей иронии, но в его голосе звучала тихая грусть. — Руки сами просили работы, сама понимаешь. А делал… уже позже.

Я смотрела на него, не зная, что сказать.

— Лин, как бы там ни было, — продолжил он, проводя рукой по шее Снежка, будто пытаясь успокоить не только коня, но и себя, — я ведь ювелир, хоть последние годы и подзабыл об этом.

Он усмехнулся, но в этой усмешке читалась горечь.

— Больше у меня аргументов нет, счастье моё. Если ты и сейчас откажешься… я, честно, не знаю, что ещё могу сделать.

— Дани… — начала я снова, но он мягко перебил меня, чуть приподняв руку.

— Если ты беспокоишься о наших финансовых отношениях, — сказал он, уже немного серьёзнее, — Дима составил нам отличный брачный договор. Мне-то он не нужен, но для тебя… И он равно защищает и меня и тебя.

Я замерла, глядя на него. Он всегда думал на несколько шагов вперёд, особенно когда дело касалось меня. Его забота была одновременно трогательной и иногда выводящей из себя.

— Дани, — наконец произнесла я, сделав шаг ближе и коснувшись его руки, — я не из-за денег… Ты это знаешь.

— Знаю, — тихо ответил он, накрывая мою руку своей. — Но хочу, чтобы у тебя не осталось ни одной причины для отказа.

Он смотрел на меня так, как будто от моего ответа зависело всё, что у него есть. И в этот момент я поняла, что больше не хочу бороться с собой, едва заметно кивнула, и он всё понял. Его лицо озарилось радостью, словно внутри него что-то зажглось, яркое, сильное, и он с облегчением выдохнул.

Мы стояли так, не замечая ничего вокруг. Лишь ветер нежно обдувал нас, словно напевая нам что-то своё. Всё остальное просто исчезло, оставив только нас двоих, связанных этим мгновением.

АННА

Весна, наконец-то, вступала в свои права, мягко вплетая тепло и свежесть в мою жизнь. Сквозь открытые окна доносились первые ароматы распускающегося сада — нежные, обнадёживающие. Но даже этот запах новой жизни не мог полностью заглушить боль, которая всё ещё отзывалась в моей душе.

Иногда я просыпалась посреди ночи, хватая воздух, как будто задыхалась от тяжести всего, что случилось за последние месяцы. Тоска и обида, одиночество и горечь — всё это приходило ко мне волнами, накрывая с головой. Эти моменты были особенно мучительными, словно ночь подчёркивала мою слабость.

Но вот уже несколько дней я замечала, как мне становится немного легче. Не сразу, не резко, но постепенно. Лёгкий свет пробивался через тьму, как первые лучи весеннего солнца сквозь зимние облака.

Не знаю, как я пережила первые недели после той мясорубки, в которой прокрутил меня Даниил. Я плохо помнила и развод и все остальное…. Пыталась понять, как мне жить дальше, как смотреть на себя в зеркале….

Кто-то привозил продукты. Кто-то прибирался в доме. Кто-то готовил для меня и кормил. Я не знала этих людей, но понимала, что даже обозленный и бешенный Даниил не перестал приглядывать за мной одним глазом.

Кира же звонила каждый день.

Эти звонки — её голос, её искренние, пусть иногда и неловкие слова — согревали мою душу сильнее, чем любые внешние перемены. Она звонила часто, иногда просто чтобы рассказать о чём-то незначительном, а иногда, чтобы задать вопрос или поделиться своими успехами.

И каждый её звонок напоминал мне: несмотря ни на что, она остаётся моей дочерью. Её забота, её голос — всё это делало меня сильнее, вытягивало из того болота, в котором я увязла за эти месяцы. Но вместе с этим приходило другое, неотступное чувство. Вина. Она глодала мою душу, как голодный волк, оставляя внутри пустоту, заполненную лишь жалостью к себе и к ней.

Моя вина перед ней была невероятной. Какой бы сволочью ни был Даниил, в одном он оказался полностью прав: я словно спала все эти годы. Глухая, слепая, совершенно не замечая, как страдает моя дочь. Кира — единственный человек, который любит меня по-настоящему, несмотря на всё, что произошло. И я предала её своим равнодушием.

Я всё время задавала себе один и тот же вопрос: почему я так и не увидела её боли? Почему не поняла, насколько ей было плохо? Что мешало мне быть рядом, быть той матерью, которой она заслуживала?

Я ненавидела Даниила и его Алину, но, какой бы горькой ни была эта ненависть, она не могла заглушить осознание моего собственного провала. Тот кошмар, который я пережила за эти месяцы, буквально сломал меня. Переломал всё, что во мне было. Но вместе с этим дал возможность… жить дальше. Жить иначе.

От одной мысли о Боре и Анжелике в глазах темнело от боли и ненависти. Но я вдруг поняла: не там я искала врагов, не там я искала друзей. После развода я отдала Борису половину денег со своего счета, но видеть его…. Пока сил не было.

Я мать, Борис — мой сын, каким бы он не был… я найду силы простить его, ведь люблю, несмотря ни на что. Но вот подруженька….

В тот день, когда Даниил дробил мне кости, одну за другой, я вдруг поняла, что стало его молотом. Его боль. Его крик. Его отчаяние, которое я впервые отчетливо увидела в моем всегда спокойном и сдержанном бывшем муже. То, что он всегда мне говорил, а я…. просто считала это несущественным. Не Даниил нанес мне последний удар, и не его Алина. Нет. Я вспоминала, вспоминала и вспоминала, всю нашу жизнь. И то, что видела — приводило меня в ужас. Сколько раз Анжелика умело направляла мой гнев на мужа и дочь, сколько раз подводила меня к мыслям о том, что я — центр семьи. Не прямо, осторожно, тонкими намеками, вовремя заданными вопросами. В моменты сомнений находила те слова, которые я хотела услышать, вворачивая в них то, что желала сама.

И я верила. Верила ей, а не дочери или мужу. Почему так произошло? Когда эта женщина стала для меня столь незаменима?

Тогда, два года назад, когда Даниил попытался исключить ее из нашей жизни, что сделала я? Назвала его в лицо сволочью, обвинила в жесткости и жестокости. Стала общаться с Анжеликой за его спиной. Врала ему…. Защищая ту, которая врала мне.

И разрушила семью.

Я вышла в сад, прислонившись спиной к нагретому стволу яблони и закрыла глаза, подставляя лицо горячим лучам солнца.

Что ж, больше эта женщина в моей жизни не появлялась. Да и сын не спешил приходить ко мне.

Но всё же… вместе с весной в душу стало заглядывать и солнце. Мягкое, тёплое, обнадёживающее. Кира — мой свет, моя поддержка. Мой дом, тихий и уютный, полный воспоминаний. Мой сад, который теперь казался живым, настоящим уголком спокойствия. Мой маленький блог о кухне, который я стала вести, чтобы хоть как-то сбавить свою боль и который вчера принес мне первые донаты. Пусть маленькие, на кофе, на это были мои деньги! И моя собака — беспородная, но такая добрая, которую я подобрала на улице два дня назад, когда она дрожала от холода у моего забора. Ответственность…. Которой я начинала учиться только сейчас. Пока в малом.

Я погладила тёплый мех подставившейся под руку собаки, и на губах невольно появилась улыбка.

— Что, гулять пойдем, Найда? — спросила я ее, осторожно прижимая к своему бедру.

Та весело завиляла хвостом, глядя на меня с обожанием и сама побежала к калитке, громко облаяв проезжающий мимо нашего дома внедорожник.

— Найда, — тихо отругала я её, подойдя ближе, но тут же заметила, как машина неожиданно останавливается и медленно сдаёт назад, приближаясь к нашему забору.

Я почувствовала, как внутри всё сжалось.

— Вот чёрт, Найда, — пробормотала я, бросив короткий взгляд на собаку, которая, казалось, была горда своим успехом.

Машина, остановившись у калитки, заглушила двигатель. Дверь водителя открылась, и из неё вышел мужчина. На мгновение я замерла, не зная, чего ожидать. Он посмотрел на меня и, улыбнувшись, не спеша подошёл к забору. Найда закрутилась около меня, громко залаяла, виляя хвостом.

— Извините, — начал он, его голос звучал доброжелательно, но слегка настороженно. — Ваша собака… её ведь недавно подобрали, да?

Я нахмурилась, чувствуя странное беспокойство.

— Да, — осторожно ответила я. — А что?

Мужчина замялся, его взгляд переместился с меня на Найду. Собака растерянно крутила головой, то смотря на меня, то на него, как будто не понимая, что ей делать.

— Лада, — негромко позвал он.

На этот зов Найда сорвалась с места, едва не сбив меня с ног.

— Лада! — повторил он с заметным облегчением, когда собака бросилась на него, радостно виляя хвостом и облизывая его лицо. — Вы нашли её! Спасибо!

Я стояла как вкопанная, чувствуя, как внутри всё сжимается от боли. Эта волна одиночества накрыла меня внезапно, болезненно. Словно вновь подтверждая, что я всегда теряю то, к чему успеваю привязаться.

Но вдруг Найда, а теперь, видимо, Лада, отбежала от мужчины и, не раздумывая, рванула ко мне. Я не успела увернуться, и собака с разбегу прыгнула мне на грудь.

Я не удержалась на ногах, и с лёгким вскриком плюхнулась прямо в холодную лужу от растаявшего снега.

— Ах ты… — выдохнула я, не зная, смеяться или плакать.

Мужчина, ошарашенный её поступком, бросился ко мне, протягивая руку:

— Простите, она не специально… просто она явно…

Я подняла глаза на Найду, которая теперь сидела на мне, вся сияя от радости, и лаяла, будто говорила: «Ты моя!»

В ответ я не удержалась и улыбнулась, хотя всё внутри всё ещё болело.

— Кажется, ваша Лада не до конца определилась, чья она, — с лёгким сарказмом бросила я, поднимаясь с его помощью. Моя одежда промокла, но в душе вдруг стало теплее. Что-то в этой ситуации, несмотря на весь её хаос, приносило странное утешение.

— Возможно, — улыбнулся он. Улыбка была спокойной и теплой, рука — сильной и уверенной. — Меня Макс, Максим зовут.

— Анна, — ответила я, все еще хмурясь.

— Приятно познакомиться, Анна, — сказал он, и его взгляд, пробежав по мне с головы до ног, остановился на моём промокшем и дрожащем облике. В его глазах не было насмешки, только лёгкая доля сожаления. — Ну и как будем Ладу делить?

Его вопрос заставил меня выдохнуть смешок. Я встряхнулась, чтобы хоть немного согреться, и смахнула с лица прядь мокрых волос.

— Не знаю, — честно ответила я. — У меня сильное ощущение, что это она решает, с кем ей быть.

Максим бросил взгляд на Ладу, которая теперь сидела посередине между нами, совершенно счастливая, и казалось, наслаждалась этим моментом.

— Похоже, вы правы, — сказал он, усмехнувшись. — Ну что ж, может, стоит дать ей шанс самой сделать выбор?

Я нахмурилась, но в его словах звучала какая-то лёгкость, которая невольно заставила меня улыбнуться. Впервые за долгое время я почувствовала, как от тяжёлой зимней тоски остаются лишь слабые отголоски. Найда нежно лизнула мою руку.

Больше книг на сайте — Knigoed.net