Плохой парень

ГЛАВА 35

ВАЛЯ

Остаток дня проходит относительно ровно, если не считать того, что голова периодически взрывается от количества материала, который я должна изучить, запомнить, использовать.

Начнем с распорядка дня, ведь я, как куратор, должна быть в курсе всех основных вещей, касающихся моего взвода: кто дневальный, кто на ночной смене в дежурстве, а кто просто систематически в наряде.

За что какие наказания, а за что могут и похвалить.

Ясно одно, что поводов для наказаний в разы больше, чем для похвалы, следовательно, к начальнику по воспитательной работе я буду захаживать часто. Меня дважды предупредили, что мой взвод не самый образцовый, но и не самый плохой. По мозгам первые, по поведению тоже первые, но с конца.

Вице-сержант Шолохов —это первое лицо, с которым я буду связываться по всем вопросам.

Включая личные. Но эту фразу я проговариваю в уме, скрывая глупую улыбку за неловким покашливанием.

Во мне столько противоречий на этот счет, что не сосчитать.

А еще острое желание подсмотреть…за ним. Я знаю, что по расписанию у них сейчас рукопашный бой, а раз погода позволяет, то все происходит прямо у меня под носом, на спортивной площадке, находящейся на территории академии.

Неудобные каблуки уходят на второй план, когда я выхожу на улицу, замечаю “свой” взвод, у которых в самом разгаре тренировка. Слышится крик преподавателя, ему бы рупор…судя по всему.

Парни отточенными движениями выполняют какие-то приемы, о которых я знаю целое ничего. Мое внимание привлекает, конечно, Юра, он заметно выделяется среди остальных темным загаром, контрастирующим с белой майкой. Да, конечно, именно загаром и выделяется. Ты кого обдурить пытаешься, а?

Для всех я просто стою рассматриваю доску почета, установленную тут же, а для себя выделяю одно — Юра максимально горяч в этой тренировке. Мышцы перекатываются от тяжести движений, а когда соперник летит на пол, я даже вздрогнуть не успеваю. Положил на раз два.

Свисток…

—Шолохов, пять, остальные три. Ни техники, ни сноровки. Вы летом чего делали? Баб цепляли, что ли? Я сказал, что четыре раза в неделю физ. нагрузка. Мне из вас по-новому лепить мужиков теперь придется, — рычит злобно преподаватель.

Наши с Шолоховым взгляды пересекаются, и в пространстве вибрирует предвкушающе вожделение. Меня точно не видно для всех. Но Юра…смотрит так, что я чувствую себя на каком-то подиуме в софитах.

Он криво улыбается, стирая пот со лба незамысловатым движением, небрежно так, но до помутнения рассудка увлекательно.

Майка натягивается, облепляя мышцы торса. Ночью я терлась об этот бугристый торс, как кошка…да и днем тоже. Внутри все узлом сворачивается

Господи, а я вот такой подтянутой фигурой похвастаться не могу! Купила одна абонемент в зал, ни разу так и не сходила!!

Стоп. Юра говорил, что он там тренер, а каким же это он образом там тренер? Обманул, что ли? Это все, о чем я могу думать, пока топаю по академии, сжимая в руках папку с документами.

А затем в мои больные мысли ныряют картинки, где Юра усердно занимается на одном из тренажеров, так же вытирает пот со лба, как на рукопашном, поднимает на меня заряженный взгляд, и тут…меня окликает папа.

—Валентина Львовна, можно вас на минуточку?

Я торможу, пытаясь в неудобных (как оказывается) туфлях не потерять равновесие. Коридор пустой, так что называть папу папой, наверное, можно? Не будет дискредитации вышестоящего по званию и нарушение уставных отношений?

Папа подзывает меня к себе в кабинет, и когда мы оказываемся внутри, тяжело выдыхает.

—У нас тут очередной цирк с конями, на конец семестра планируют устроить бал, прости господи! Хорошо хоть в сентябре сказали, а не за неделю до завершения семестра, — напряженно бурчит и падает в кресло. Я не дожидаясь приглашения, снимаю обувь и босиком иду к диванчику возле книжного шкафа. Уже сразу понятно, что папа был прав, и надо было думать головой.

Кто новые туфли надевает просто так? Но по правде…все мои туфли всегда были очень дорогими, и никогда-никогда не жали так, как жмут эти, с ценником раза в три меньше. Хоть и кожа, но не самые удачные в моем гардеробе.

Разминаю пальцы и непонимающе смотрю на отца. Допустим, я понимаю это в школах на выпускные, возможно, понимаю даже на завершения обучения в военках, но тут просто семестр. Просто его окончание.

—Бал? Что?

—То, дочь, готовимся к вальсу. Зимний бал! Совсем уже!

—Это идиотизм, — смеюсь, произнося правду. Конечно, с другим человеком я бы точно такое не позволила себе.

А потом в голове начинает пульсировать другая мысль…что однажды на балу я уже была, и этот бал стал началом чего-то совершенно нового. Ладно, не совсем началом, хотя может началом, но не моим. Однако не сказать, что я не думала тогда о поцелуе и не чувствовала себя не в своей тарелке.

Подавленной и грустной тоже чувствовала, хоть и в разговоре с Шолоховым все тогда перевела в шутку. Наверное, стоит обсудить этот момент, чтобы развеять все сомнения, или забыть навсегда, перелистнув новой страницей жизни?

Любая на моем месте испытывала бы смешанные чувства. Я не исключение.

—Предложение поступило сверху. Готовь платье, — переводит на меня суровый взгляд. —Готовить будет Григорьевна.

Я уже в открытую смеюсь, потому что эта древняя восьмидесятилетняя женщина, бывшая бальница, готовила и нас с Юрой для того самого последнего танца…

—Она еще готовит?

—Я думал, ты спросишь, жива ли эта милая женщина, — подмигивает, но при этом совершенно серьезен.

Ну и это тоже, ведь характер там не сахар…ой не сахар.