Алекса
Спустя час я подъехала к приюту.
Первое впечатление было… удручающим. Я расплатилась с возницей, карета отбыла, а я всё стояла около высоких двухметровых кованных ворот, не решалась сделать шаг.
Нет, конечно, приют не выглядел заброшенным. Мощёная дорожка уходила вглубь двора, там аккуратными рядами были высажены деревья, всё чисто, ухожено. Но само здание… тёмно-серое, с простыми узкими окнами, без единой изящной лепнины, без привычной мне роскоши.
Серые стены, серые ставни, серая крыша. Глазу даже не за что зацепиться. Всё казалось холодным, негостеприимным.
Я подошла ближе, замерла прямо у самых прутьев. Через щели видела, как во дворе бегают дети — маленькие, худенькие, в одинаковой серой форме. И всё же одежда их была чистой, аккуратной. И лица — довольные. Они смеялись, перекликались, играли.
Я перевела взгляд на себя. На моё небесно-голубое платье, отглаженное до последней складочки, на вуальку на шляпке, на сапфировую брошку. И вдруг почувствовала себя не в своей тарелке — как будто вырядилась новогодней ёлкой, не к месту и не ко времени. Но отступать я не собиралась.
Я потянула магический звонок и стала ждать. Увидела, как мне навстречу идет девушка. Она была на пару лет моложе меня. Серая форма: пиджак, длинная юбка, чёрная рубашка. Волосы заплетены в простую косу. Ни грамма косметики, ни украшения.
— Добрый день, леди. Что бы вы хотели? — спросила она, вежливо, но сдержанно.
— Я… хотела бы поговорить с вашим директором, — неуверенно начала я, но потом пересилила дрожь в голосе. — Это важно.
— Цель визита? — продолжила она, чуть прищурившись.
Я глубоко вдохнула.
— Моя мама… она воспитывалась в этом приюте. И я хотела бы узнать о ней.
Девочка вскинула брови.
— Как вас зовут? Я должна доложить директрисе.
— Я… Алекса Вейрская, — произнесла я.
Лицо девушки сразу преобразилось. Она мягко улыбнулась, хотя секунду назад держалась осторожно. Конечно, фамилия сработала. Ещё бы — отец у меня знаменитый человек.
— Так вы… дочь леди Лилии Вейрской! — располагающе улыбнулась она.
Девочка сразу распахнула дверь, пропуская меня внутрь. До этого я была уверена, что меня оставят за воротами, вежливо, но бескомпромиссно. А тут — словно всё изменилось в один миг.
— Проходите, леди. Директриса вас примет. Для дочери леди Лилии всегда найдётся время, — подмигнула она, и пошла вприпрыжку вперёд, постоянно оборачиваясь на меня.
Я шла за ней, изумлённая. Маму здесь… помнили.
Мы поднялись по каменному крыльцу и попали в просторный холл. Снаружи приют казался мрачным, но внутри… тут было светло и неожиданно уютно. Стены окрашены в зелёный, по углам — кадушки с деревьями и цветами. В стороне стояли простые, но крепкие диваны, обтянутые тёмно-зелёной тканью. Много детей разного возраста бегали по холлу, мальчики и девочки, все в одинаковой форме. И всё это выглядело совсем не так уныло, как снаружи.
Мы прошли дальше, по длинному коридору, свернули к лестнице и стали подниматься наверх. На стенах висели картины с изображением учёных и выдающихся людей империи.
Я крепко сжимала в руках свою сумочку, чувствуя, как меня всё сильнее давит мысль: «Я здесь чужая».
Перед дверью в кабинет девочка постучала, и после разрешения нырнула внутрь. Я услышала её слова: «Пришла дочь леди Лилии». И сердце у меня ёкнуло.
Я разволновалась.
Дверь распахнулась, и меня пригласили войти.
Директриса оказалась пожилой женщиной. На ней был тёмно-синий пиджак, длинная юбка. Она встала навстречу, протянула руку, потом другую — и сжала мои ладони обеими своими руками. Её взгляд был внимательным, чуть пронизывающим, но в нём было и тепло. Морщинки у глаз собрались, когда она улыбнулась.
— Какая же большая дочь у Лилии выросла, — сказала она. — Приятно видеть тебя. Я мисс Гарсия.
— Я Алекса, — немного несмело проговорила. — Добрый день.
— Мне Сандра сказала, что ты хотела узнать о своей матери, — продолжила директриса.
— Да, — торопливо кивнула я. — Я хочу узнать всё. Как она сюда попала… кто ее родители… можно ли это?
Женщина посмотрела на меня пристально.
— А почему ты не спросишь об этом у самой матери?
Я замялась. Прикусила щеку. И не знала, что ответить.
Только сейчас поняла, насколько всё это странно выглядело: я примчалась сюда, желая узнать о корнях матери, а ведь эти сведения вовсе могли оказаться закрытыми.
— К сожалению, архивариуса сейчас всё равно нет на месте, — мягко произнесла директриса. — Но если ты захочешь, можешь прийти в другой день.
Я облегчённо выдохнула. Значит, она не отказала мне совсем.
Просто… потом.
Да и признаться, стоило мне войти в сиротский приют, как всё сильнее хотелось его поскорее покинуть.
Только собралась распрощаться, как она добавила:
— Не хочешь ли пройтись по коридорам, где жила и ходила твоя мать?
Отказываться было бы неприлично. Я кивнула.
И началась самая настоящая экскурсия. По пути я узнала, что мама оказывается — постоянный меценат этого приюта. И отец тоже. Оказывается, они оба жертвовали сюда деньги на одежду и еду для детей. Мама лично привозила новогодние подарки. Отец раз в год обязательно приезжал, несмотря на все дела.
Я была поражена. Даже не знала об этом. Хотя… кажется, мама что-то упоминала. Я припоминала, как они с отцом обсуждали какие-то покупки, посылки. Но мне было тогда неинтересно, я пропустила мимо ушей. А вот оно что…
Мы шли мимо столовой, и директриса предложила мне чаю.
В просторном помещении стояли дубовые столы и такие же добротные лавки. Еда у детей была простая, но сытная. Нам подали чай и яблочный пирог. Я чувствовала себя неловко. Все косились на меня — я же была словно яркое пятно на их сером фоне. Щёки загорелись.
Директриса куда-то отошла. Я осталась одна. За соседним столиком преподавательница в такой же серой форме что-то тихо обсуждала с девочкой. А я смотрела на всё вокруг и никак не могла отделаться от странного чувства.
Здесь жили дети, у которых не было родителей. У кого-то умерли. У кого-то пили. Кого-то просто сдали в приют. Судьбы одна страшнее другой.
А что, если бы я росла здесь? Ходила в этой серой форме. Спала в общей спальне на десять девочек. С общей ванной. С этим простым, нехитрым, но сытным ужином. Я сжалась. Ком подступил к горлу.
Я дотронулась до чашки с травяным чаем, но не смогла её поднять. Даже взгляда от чашки оторвать не могла — боялась, что, если посмотрю по сторонам, то просто не выдержу и сбегу отсюда.
Бабушка всегда говорила: моя мать не такая, кровью не вышла, ничего не понимает в жизни, слабая женщина, которая удачно вышла замуж и все.
Но сейчас я чувствовала себя слабачкой, недалекой и глупой. А слова бабушки теперь показались мне не справедливыми!
Моя мать выжила здесь, смогла поступить в Академию. У неё не было учителей, кроме тех, что были в приюте. Но она старалась, рвалась вперёд.
А бабушка всё равно твердит, что мама «не такая».
Да она самая безупречная из всех леди!
И так ли важна кровь, а не сам человек?
Я бы в приюте не смогла. Ни дня бы не протянула. А если представить, что у меня нет ни мамы, ни папы, ни бабушки, ни дедушки, ни денег, ни положения, что я одна в этом огромном мире… у меня в глазах защипало.
Ком подступил к горлу, я сжала чашку так сильно, что едва не отломала ручку. И вдруг почувствовала на плече чью-то руку.
Я подняла глаза. Рядом стояла мисс Гарсия. Тёплая, морщинистая ладонь будто обожгла меня своей заботой.
Я посмотрела на неё, и мне показалось, что она всё понимает. Всё, что творится у меня внутри.
Мне стало стыдно. Стыдно за то, как я вела себя с матерью. За то, как говорила ей: «зачем ты меня учишь убирать, мыть полы?»
А ведь она сама когда-то мыла эти полы. И никому не жаловалась.
Я такая дура! Прав Мирей! Я резко поднялась.
— Можно я пойду? — выдохнула и даже не дождалась ответа.
Я перепрыгнула через скамейку, забыв, что на мне дорогое платье, и леди не должны так двигаться. И побежала.
Я задыхалась. Мне казалось, что стены давят, воздух в горле становится вязким. Всё, что я услышала, всё, что почувствовала здесь, — обрушилось на меня каменной плитой.
Один коридор. Второй. Потом лестница. Я сбежала по ступеням и выскочила на крыльцо. Жадно вдохнула свежий воздух, будто только он мог спасти меня от того, чтобы не разрыдаться вслух.
Сорвала с головы эту идиотскую шапочку с вуалью, потом дорогущую брошь. Сжала её в кулаке. Побежала по садовой аллее, не разбирая пути. Распахнула кованую дверь — и, свернув направо, врезалась во что-то твёрдое, как стена.
— Ауч! — я отшатнулась назад, чуть не упала, но меня успели подхватить.
— Осторожнее, леди! — раздался знакомый голос. — Алекса?!
Я вскинула голову. Моё лицо горело, щеки полыхали красным. А передо мной стоял Раймонд.