Последнее обещание, которое ты дала

Глава 22

Джиа

Я изо всех сил пыталась подавить гнев, пока мы с Райдером молча ехали обратно на ранчо. Меня бесило, что Лиланд рассказал Энрике об Адди и отправил его сюда, словно я не справлюсь с ситуацией. Меня злило, что Райдер швырнул мне в лицо ошибку моего брата и решил, что всё повторится, только потому что моя фамилия Кент. То, что случилось, не было виной Холдена. Он не сделал ничего неправильного. Он никак не мог знать, что на Лее Сингх был браслет с маячком, который позволил её преследователю их выследить.

Но эта мысль заставила хаос в моей голове резко замереть.

А что, если я чего-то не знаю об Адди?

Нам нужно ещё раз пересмотреть всё, что она привезла с собой. Если среди её вещей есть устройство слежения, мы его найдём и унесём подальше от неё и семьи Хатли. Я не позволю, чтобы с ними что-то случилось. Они уже и так пережили слишком многое.

На ранчо Райдер выскочил из машины, хлопнув дверью, и я едва успела догнать его, пока он не ворвался в дом.

Я схватила его за руку, удерживая.

— Стой. Если ты войдёшь туда в таком состоянии, ты её до смерти напугаешь.

Он посмотрел на меня сверху вниз, в глазах бушевала злость.

— Что ещё ты от меня скрываешь?

У меня отвисла челюсть.

— О чём ты?

— Я не смогу её защитить, если не буду знать, кто за ней охотится. У тебя есть какие-то догадки? Опять кто-то из Вест Гирс?

— Нет. Они тут ни при чём.

— Тогда кто?

— Никто местный. Кто бы это ни был, он сразу бросится в глаза.

— Как ты и Энрике.

— Энрике не работает на Ловато.

— И откуда тебе это так наверняка известно?

— Потому что его брат работал под прикрытием, когда картель его выпотрошил, так же, как Рэйвен. Да он ни за что бы не стал с ними сотрудничать после этого.

Райдер сжал челюсть — я видела, что он мне не верит, и это задело сильнее, чем должно было. Мне казалось, мы начали продвигаться вперёд, но я должна была догадаться, что один жаркий поцелуй и поход по магазинам не сотрут глубоко укоренившееся недоверие, которое он испытывал ко всем, кто не был его семьёй.

Он провёл рукой по бороде, засунул руки в карманы и медленно выдохнул, будто пытаясь успокоиться. Затем повернулся и открыл заднюю дверь.

Адди и Мила были на кухне с Рианной, по локоть в липком коричневом тесте, которое обваливали в сахарной пудре.

Когда Адди увидела нас, её глаза засветились — и этот свет угодил мне прямо в сердце.

— Привет, — сказал Райдер.

Адди широко улыбнулась.

— Мы делаем шоколадное печенье.

Целое предложение. И оно пронзило меня ещё глубже.

— Шоколадные кринклы, — поправила её Мила.

— Где мама? — спросил Райдер, оглядываясь.

Взгляд Рианны потускнел, и она обошла стойку, поманив нас дальше.

— Сэди позвонила из бара, — её голос стал тише, чтобы девочки не услышали. — Похоже, у твоего дяди Фила случился сердечный приступ. Твоя мама поехала к нему в больницу.

У меня екнуло сердце. Всего минуту назад я думала о том, сколько уже вынесла эта семья. И вот теперь у них новая причина для тревоги. Плечи Райдера едва заметно опустились, и мне пришлось сдержаться, чтобы не обнять его и не прижать к себе.

Он вытащил телефон, быстро набрал сообщение и запихнул его обратно в карман.

— Мне нужно в больницу. Я возьму с собой Адди. — сказал он Рианне.

Когда та никак не отреагировала на его собственнический тон в отношении девочки, которая, по идее, привязалась ко мне, а не к нему, у меня внутри всё сжалось. Кто-то из семьи Хатли проболтался ей. В этом крошечном городке скрыть правду было практически невозможно.

— Думаю, брать её в больницу — не лучшая идея, — я сказала это шёпотом, и он тут же нахмурился. — Райдер, вспомни, как она себя вела, когда мы просто сидели в машине у торгового центра. Она не зайдёт в больницу, не запаниковав.

— Я её не оставлю.

Рианна похлопала его по руке.

— С твоей мамой Сэди, а когда они приехали в приёмное отделение, МакКенна была на дежурстве. Он в хороших руках, и ты там ничем не поможешь. Это последний противень с печеньем, пусть девочки закончат, а потом, может, заберёшь Милу с собой. Ты и Мэддокс можете по очереди за ней присматривать.

— Мы закончили! — крикнула Мила.

Рианна повернулась к девочкам, помогая им поставить противень в духовку и следя за тем, как они убираются.

Между мной и Райдером снова повисло напряжённое молчание, от которого мне хотелось либо задушить его, либо поцеловать, либо… Я сама не знала, чего. Хоть что-нибудь, что заставило бы исчезнуть ту мрачную звериную ярость, о которой говорила Сэди, и заменило её чем-то другим.

Снаружи рядом с Эскалейдом остановился тёмно-коричневый Олдсмобиль Торонадо 1970 года, заниженный в стиле лоурайдера. На водительском сиденье виднелись темные волосы Энрике. Это была машина, которая явно не предназначалась для того, чтобы сливаться с толпой, как большинство авто под прикрытием. Нет, этот автомобиль выделялся так, что его сразу узнавали бы уличные бойцы низшего уровня из картеля Ловато, в который он внедрился в Лексингтоне.

Райдер испепелял взглядом машину и силуэт Энрике внутри.

Я шагнула ближе, положила руку ему на предплечье туда, где до этого была рука Рианны, и между нами снова пробежала искра. Он посмотрел вниз, туда, где я его касалась, и сглотнул.

— Послушай, Рианна предложила отличный вариант, — сказала я. — Мы вернёмся к тебе домой с обеими девочками. Когда тебе нужно будет поехать в больницу, Энрике и я останемся в доме. Если хочешь, чтобы Мэддокс тоже подъехал, мне без разницы, но мы с Энрике справимся. Клянусь всем, что для меня свято, я не позволю, чтобы с ней что-то случилось.

— Что именно для тебя свято? — спросил он тихо, его голос был низким, хриплым, а взгляд, будто заглядывая мне в душу, не отпускал.

— Что?

— Что именно ты считаешь святым, Джиа?

У меня перехватило дыхание от этого простого вызова.

— Я люблю свою семью так же, как и ты свою.

— Ты носишься по всему миру, скрывая от них, чем на самом деле занимаешься. Это не слишком-то похоже на любовь.

Я твёрдо решила не позволять ему вывести меня из себя. Он был расстроен и зол, а я была лёгкой мишенью.

— Я не рассказываю им о своей работе, потому что так безопаснее для них и для меня. Но это не значит, что я бы не оказалась рядом в ту же секунду, если бы они меня позвали. Это не значит, что я бы просто стояла в стороне, если бы им угрожала опасность. Чёрт возьми, я использовала кучу своих контактов в ЦРУ, чтобы помочь Холдену за кулисами, когда в Колумбии развернулся весь этот кошмар с Раскрашенными ромашками, даже если он об этом и не знал.

— Почему-то это совсем не то утешение, на которое ты рассчитываешь, — мрачно заметил Райдер.

Я раздражённо выдохнула.

— В общем, придурок, суть в том, что я здесь. И никуда не уйду. Энрике здесь, и он тоже никуда не уйдёт. Так что делай, что считаешь нужным. Останешься с Адди или поедешь к маме и дяде — решай сам.

Я резко развернулась и направилась к девочкам, которые складывали готовое печенье в контейнер.

— Похоже, Мила едет с нами к Райдеру.

— Да! — радостно завизжала Мила и, пританцовывая, всплеснула руками. — Пижамная вечеринка! — Она посмотрела на Райдера и спросила: — Это значит, что на завтрак мне снова можно мороженое?

— После того, как ты сдала меня своему папе? Ни за что. — ответил Райдер, заставляя свой голос звучать легче. — Беги собирай вещи, а я пока достану запасное автокресло из кладовки.

— Пойдём, Адди!

Мила схватила Адди за руку, и обе девочки вихрем выбежали из кухни, их шаги громко застучали по лестнице.

♫ ♫ ♫

После того как мы наелись пиццы и шоколадных кринклов и сыграли больше настольных игр, чем я за последние десять лет, мы с Райдером уложили девочек в широкую кровать в комнате Адди. Даже накрывшись одеялом, Мила продолжала болтать. Мне казалось, она будет говорить, пока не уснёт на полуслове, но Адди, похоже, это только успокаивало. Она всё ещё оставила рюкзак на полу рядом с кроватью, а обувь аккуратно поставила рядом — готовая бежать в любой момент, но, по крайней мере, она не спряталась под кровать или не забилась под одеяло. Вместо этого она просто повернулась на бок, её плюшевая игрушка касалась единорогов Милы.

Это был самый трогательный момент, который я видела за долгое время, что-то в нём потянуло за те струны во мне, о существовании которых я даже не подозревала. Я по-прежнему не думала, что хочу детей. Младенцы, подгузники, грудное вскармливание — всё это меня совершенно не привлекало. Но заботиться о детях этого возраста, которые могут ходить, говорить и сами ходят в туалет… Это оказалось не так уж и плохо. Объятие, которым меня неожиданно одарила Мила, было чистым, безусловным проявлением любви.

Адди смотрела на нас, её глаза потемнели, а потом она нерешительно, одной рукой обняла и меня, и Райдера. Коротко, неуверенно, но это всё равно было объятие. У меня защипало в глазах, и когда я посмотрела на Райдера, он сжимал челюсть, быстро моргая.

После того как мы оставили девочек, Райдер направился в игровую, и я пошла за ним. Мы начали неспешно собирать разбросанные коробки от пиццы, стаканы и игровые фигурки. Энрике взял первую смену снаружи, и через несколько часов я должна была его сменить. Зная, что существование Адди не так уж тщательно скрывается, как я надеялась, никто из нас не собирался полагаться только на первоклассную систему безопасности Райдера.

Пока мы убирались, я рассказала Райдеру то, что объяснила Рианна — о избирательной немоте и о том, что Адди нужен психолог.

— Я знаю, что сейчас это невозможно, но просто хотела, чтобы ты был в курсе.

Прежде чем он успел ответить, зазвонил его телефон. Он взглянул на экран и нахмурился.

— Если тебе нужно ехать, мы справимся, — сказала я.

Он сделал то же самое, что и Мэддокс, когда был озадачен или расстроен — провёл рукой по бороде.

— Дядя Фил в плохом состоянии. Он так и не пришёл в сознание, и МакКенна говорит, что, возможно, уже не придёт.

Я запихнула последнюю коробку в зелёный мусорный пакет, который он держал.

— Мне жаль. Вы были близки?

— Дядя Фил — это на самом деле дядя моей мамы. Но ты, наверное, знала это, когда нас проверяла.

Я не ответила. Да, я знала основные факты, но это не было тем же самым, что знать эмоции и связи, стоящие за пунктирными линиями на семейном древе. Я ничего не сказала, и Райдер отвернулся, завязал пакет и отложил его в сторону, потом начал складывать настольные игры. На кофейном столике лежал Нинтендо Адди, и я убрала его в шкаф к другим приставкам.

— Мама никогда не знала своего отца, так что дядя Фил был единственным мужчиной в её жизни, когда она росла. Он и бабушка вместе управляли баром, пока она не умерла. Дядя Фил иногда говорит и делает вещи, за которые ему стоило бы получить по голове, и, насколько я знаю, Мэддокс несколько раз разговаривал с ним после жалоб. Мама говорит, что бабушка была единственной, кто мог его удерживать в рамках, а когда её не стало, больше не осталось никого, кто держал бы его в узде, понимаешь?

— Но вы всё равно его любили, — заметила я, потому что ни разу не ощущала никакой враждебности между Хатли и их дядей.

— Он всегда был добр к нам. Когда мы были маленькими и на ранчо становилось туго с деньгами, мама подрабатывала в баре, и он платил ей больше, чем она зарабатывала. Он всегда подсовывал деньги и нам, детям. Мы часами играли в сарае за баром. МакФлэнниганс не был нам как второй дом, но он всегда был… уютным. До сих пор таким остаётся.

Я не жила на одном месте дольше пяти лет, но много праздников и летних каникул проводила у бабушки с дедушкой на ферме в северной части штата Нью-Йорк. Это не был мой дом, но, как сказал Райдер, там было комфортно. И даже если эта ферма не принадлежала нашей семье поколениями, это было место, где Холден и я чувствовали себя любимыми и в безопасности.

— Твоя семья живёт в Уиллоу Крик давно. Я не знаю, каково это. Дольше всего моя семья прожила на яблочной ферме моих бабушки и дедушки в Гранд-Орчард, они купили её в начале брака. Кенты всегда были кочевниками.

— Хатли здесь с 1800-х, а МакФлэнниганы с 1910-го. Когда мои родители поженились, это было как объединение двух кланов. Не совсем история Хэтфилдов и Маккоев, но определённо что-то вроде белых и чёрных рыцарей. Половина города считала, что мама забеременела, чтобы привязать отца, а другая половина знала, что они были созданы друг для друга. Но независимо от того, кто во что верил, на их свадьбе, которая состоялась летом после школы, были все.

Я не задумывалась о возрасте его родителей, когда они поженились, и меня удивило, что он был незапланированным ребёнком. Может, именно поэтому он так старался облегчить их бремя, ощущая ответственность за вещи, которые явно не мог контролировать.

Райдер опустился на диван, скользнув вниз, пока его голова не упёрлась в спинку, и закрыл глаза. Он выглядел таким же измученным, как и я. Я присела рядом, стараясь держать дистанцию, хотя знакомое напряжение между нами накатывало, словно волна.

Он повернул голову, его голубые глаза в тусклом свете потемнели, стали задумчивыми.

— Не пойми меня неправильно. Мои родители любили друг друга столько, сколько себя помнят. Они бы всё равно поженились. Я просто немного ускорил процесс.

Было странно слышать, как такой человек, как Райдер, говорит о судьбе и любви. Он был грубым, жёстким, непреклонным. Трудно было представить, что он верит в такие вещи, даже если я знала, что он сильно чувствовал к Рэйвен. Настолько сильно, что она почти уничтожила его.

У меня в голове роилось тысяча вопросов, но вместо того, чтобы задать их, я прикусила внутреннюю сторону щеки, просто ожидая, что он скажет дальше. Это был хороший метод допроса, но я не была настолько глупа, чтобы думать, что мой интерес к его словам был исключительно профессиональным. Нет. Что-то внутри меня жаждало узнать все потаённые уголки души Райдера. То, что я никогда раньше не хотела знать ни о ком. Истории, которые рассказывала Ева, пока мы с Адди листали старые альбомы, были её взглядом на него. Но это не были его мысли, его чувства. Они не рассказывали о том, каким он видел своё будущее, когда делал предложение Рэйвен.

— Мама была полна решимости разорвать этот порочный круг, поэтому, когда Рэйвен забеременела, а мы не были женаты, я знал, что для неё это было ударом. Но она ни разу не дала нам с Рэйвен почувствовать это. Она была счастлива стать бабушкой, как енот перед днем мусорщика. Так же, как и я был счастлив стать отцом.

Я сглотнула.

— Ты хотел детей?

— Я хотел дюжину, но Рэйвен только смеялась надо мной.

Его челюсть сжалась, когда он произнёс её имя, его горло дёрнулось, и я почувствовала всплеск ревности к женщине, которой уже нет.

— Мне жаль, что она причинила тебе боль, — мягко сказала я.

Он резко сел, сжав кулаки.

— Боль? Боль — это даже близко не описывает, что она со мной сделала. Она забрала мою душу и разорвала её в клочья, сделав так, чтобы я никогда не смог её восстановить. Никогда не смог бы отдать её кому-то другому.

Эти слова резанули меня, словно нож. То, что он верил, будто у него больше нет души, которую он мог бы разделить. Я ненавидела это сильнее, чем что-либо за последнее время, потому что знала с пугающей ясностью: у Райдера Хатли внутри было столько любви, что её хватило бы, чтобы окружить человека, которого он выберет, как тёплым пледом — уютом, безопасностью, домом. Тем, откуда не захочется уходить.

А для такой кочевницы, как я, это было опасно.

Я не ответила. Не смогла. Но не была уверена, заметил ли он это. Он встал и начал расхаживать взад-вперёд перед кофейным столиком, его взгляд был далёким, словно он снова погрузился в прошлое, а не находился здесь, рядом со мной. Из него сочилась боль.

— Она нас обокрала. Обокрала людей, которые её любили, которые дали ей чувство безопасности, которого, как она говорила, у неё никогда не было в детстве. Она рассказывала, что её отец был жестоким — любил наказывать её и брата физически за малейшие проступки. Говорила, что после смерти их матери стало ещё хуже. Я подозревал, что он мог сделать с ней и большее, но она никогда не говорила. Я думал, что она могла это вытеснить из памяти. А теперь мне кажется, что у неё было больше тайн, чем она планировала раскрыть.

Его слова заставили меня задуматься. Пазл начал складываться. Было очевидно, что Рэйвен Кларк — не её настоящее имя, так же как и Анна Смит. А это значило, что она уже была в бегах, когда появилась на ранчо Хатли. Она сама говорила об этом в письме. Говорила, что «они» её нашли.

Может, её искали не только Ловато из-за её технических навыков. Может, она сама была Ловато. А её отец просто пытался вернуть свою сбежавшую дочь домой.

Я озвучила свою догадку, и Райдер замер, его глаза вспыхнули.

— Ты думаешь… Это значит… Адди может быть… — Его взгляд устремился к потолку. — Чёрт.

Я больше не могла просто стоять в стороне. Подошла к нему и обняла за талию.

Он сначала застыл, напряжённый, но потом глубоко вдохнул, выдохнул и обнял меня в ответ.

— У меня нет доказательств. Это всего лишь предположение.

Моя щека прижалась к его груди, и его запах окутал меня — сено, свежая трава и что-то мужское. У меня закружилась голова, тело затопило волной эндорфинов. Он опустил подбородок на мою макушку. Это было таким нежным жестом, что моё сердце, и без того сжатое до предела, казалось, растаяло и стекло вниз. Я больше не владела им. Оно принадлежало… другому месту. Другому человеку.

Ему.

И это до смерти меня пугало.

Но я не двинулась с места. Не хотела. Мне хотелось остаться в этом тёплом коконе, который я только что представила, в этом ритме, гулко бьющемся в венах, пульсирующем, гипнотизирующем.

Его большие ладони скользнули вверх по моей спине, горячие даже сквозь фланелевую рубашку. Он держал их широко, так что его большие пальцы легко касались моих боков, слишком близко к груди. Он замер на секунду, провёл по коже два долгих, мягких прикосновения, прежде чем снова обхватить меня и прижать чуть сильнее.

— Прости, — тихо сказал он. — За то, что наговорил раньше. Про твоего брата и тебя. Ты привела мне Адди. Ты здесь, пытаешься помочь… А я был зол и жесток.

Я подняла голову, наши взгляды встретились.

И в его глазах горело… Желание.

Это было похоже на шаг в бушующее пламя. В печь, которая растопит кожу, кости, оставив лишь пепел, что развеется по земле.

Он снял свою фланелевую рубашку сразу после того, как мы зашли в дом, и теперь был только в обтягивающей футболке. Я скользнула руками под неё, мои пальцы коснулись его горячей кожи, и он резко втянул воздух, словно это причиняло ему боль.

Но его глаза не дрогнули. В них был вопрос. Как далеко я позволю этому зайти? Или, может, он сам задавал себе этот вопрос. А может, мы оба. Его голова наклонилась, мои ноги сами приподнялись на носках, и наши губы встретились.

Наши прежние поцелуи были грубыми, безжалостными. Этот же был мягким. Нежным. Лёгким, как ветерок в знойный день. Но его было недостаточно. Ни один из нас не закрыл глаза. Наши взгляды переплетались так же, как и губы, словно мы изучали не только очертания наших губ, но и форму наших душ.

Я скользнула кончиком языка по его губам, и он застонал, но не впустил меня. Вместо этого он отстранился, сжав в кулаке мою косу, и потянул назад, заставляя меня запрокинуть голову, обнажив шею, где бешено бился пульс. Прикрыв глаза, он опустил губы, пока они не оказались в том же беспорядочном ритме, нежно посасывая.

Меня охватило пламя. Колени подогнулись. Желание пожирало меня изнутри. Я впилась ногтями в его бок, мои бёдра ударились о его. Его губы скользнули вниз, к основанию моего плеча, нежно прикусили. Я ахнула. Он притянул меня ближе, раздвинул ноги, затягивая между ними.

— Почему, чёрт возьми, ты так вкусно пахнешь? — пробормотал он, и я услышала в этих словах злость и разочарование.

Разочарование, что он желает именно меня. Женщину, которой не может доверять. Которая лжёт. Которая в конечном итоге уйдёт.

И я вдруг возненавидела, что всё это — правда. Я хотела дать ему что-то настоящее. Что-то, на что он мог бы положиться. Хотела доказать, что у него всё ещё есть душа. И что он может отдать её кому-то.

Мне.

Эта пугающая мысль почти заставила меня отступить.

Но он словно почувствовал, что я собираюсь уйти, и снова завладел моими губами, его язык проник вглубь, касаясь, лаская, разрушая последние остатки разума. Больше не существовало ни работы, ни правил, ни логики. Только он и я. И бесконечное море жажды, которое, казалось, никогда не будет утолено.