Последнее обещание, которое ты дала

Глава 8

Райдер

Я не был уверен, почему рассказал Джии столько о своём прошлом и о будущем, которое когда-то планировал. Может, потому что эмоции зашкаливали. Может, потому что моя жизнь только что перевернулась с ног на голову, и теперь меня могло ждать совсем другое будущее, нежели то, которое я представлял с тех пор, как Рэйвен ушла.

Я прочистил горло и направился к бару.

— Воды? Газировки? — спросил я.

— Вода будет отличным вариантом, — сказала Джиа.

— Топо Саборес? — Адди посмотрела на меня с надеждой. Я перевёл взгляд на Джию в ожидании пояснений.

— Это газировка в Мексике. Больше всего известен апельсиновый вкус. В ней меньше сахара, чем в Краш или Фанте.

В голове у меня уже сформировался список того, что нужно достать: игрушки, одежда, книги, видеоигры. Теперь вот ещё и апельсиновая газировка.

— У меня есть рутбир или имбирный эль, — сказал я.

Судя по выражению лица Адди, я мог бы предложить ей и склизкий шпинат.

Я достал из холодильника три бутылки воды, открутил крышки, передал одну Джие и поставил ещё одну рядом с Адди. Глянув на её счёт, я удивился.

— Сэди будет в ярости… то есть расстроится, что ты сейчас её обгонишь. Она держала рекорд уже несколько лет.

— Сэди? — нерешительно повторила Адди.

— Моя сестра…

Я едва не добавил, что она её тётя, но вовремя прикусил язык. Что, если мы сделаем тест ДНК, и эта девочка окажется не моей? Что тогда? Что мы будем делать, если она войдёт в наши сердца, а потом окажется, что её должны забрать к настоящему отцу? А если её настоящий отец — кто-то из картеля? Один из тех, о ком Джиа говорила, что они готовы убить даже собственного ребёнка, лишь бы сохранить секреты?

От одной этой мысли у меня заныло в желудке.

Зазвонил телефон, и я вытащил его из кармана. На экране высветилась фотография мамы. Я поморщился, но сбросил вызов, потому что не знал, как рассказать ей обо всём этом. Мама горевала по Рэйвен и первому внуку сильнее всех, не считая меня. Дело было не только в том, что она любила Рэйвен и потеряла её. Она видела, как страдал я, и это усиливало её боль. Такая вот материнская любовь.

Любила ли Рэйвен Адди так же сильно? Я хотел верить, что в той жизни, которую она выбрала для них, девочка хотя бы это получила.

Джиа села на один из высоких барных стульев, и когда я присоединился к ней, то больше себе, чем ей, пробормотал:

— Какая у неё вообще могла быть жизнь? Вечно в бегах. В страхе, который дышит в затылок.

Джиа чуть заметно напряглась, прежде чем приподняла подбородок.

— В этом есть и плюсы.

Я повернулся к ней чуть ближе, наши колени столкнулись. По телу пробежала искра жара и осознания.

— Например?

— Жизнь в движении делает людей более стойкими. Независимыми.

— Говоришь на своём опыте?

— Мой отец был военным. Мы часто переезжали. Только в старшей школе три раза.

Я не мог представить, каково это — каждый раз терять привычную обстановку в таком непростом возрасте. Друзья и семья всегда были для меня якорем. Но вместо того чтобы выразить сочувствие, которое ей вряд ли было нужно, я просто спросил:

— Отец — военный, брат — бывший агент секретной службы, а ты работаешь в АНБ. Родители гордятся или беспокоятся, что ты пошла по их стопам?

Она снова сжалась, явно не хотела говорить о себе.

— Холден уже не в секретной службе. А мама и брат думают, что я работаю в сельскохозяйственном журнале… как и ты.

Я долго смотрел на неё, пока смысл её слов не дошёл до меня. Все причины, по которым я не мог ей доверять, снова вспыхнули во мне. Она врала не только посторонним. Она врала самым близким людям. Что делает с человеком такая жизнь? Как это меняет его ценности, границы дозволенного?

Наверное, моё лицо выдало ход мыслей, потому что она хмыкнула и сказала:

— Так лучше. Мама не переживает, а брат не лезет.

Я поднял бровь. Она скрестила руки на груди и отвернула глаза, сосредоточившись на Адди.

Рассматривая её профиль, я понял, что она выглядит уставшей. Раньше я не замечал тёмных кругов под её глазами. Она была бледнее, чем в прошлый раз. За месяцы, что прошли с её последнего визита сюда, она стала крепче, мускулистее. Будто делала ничего, кроме тренировок, бегая с места на место. Будто жизнь била её на каждом шагу.

Я мог представить, что погоня за картелем по всему миру оставляет след. Что тело Рэйвен — далеко не первое, изуродованное, которое Джиа видела.

И по какой-то причине меня это злило. Мысль о том, что она сталкивается со злом каждый день, раздражала меня до чёртиков. Гораздо приятнее было бы думать, что она сидит за столом и пишет статьи о сельскохозяйственных технологиях, а не гоняется за дьяволом.

И если меня, почти незнакомца, это так трогало, я мог представить, как мучительно было бы для её семьи знать правду.

Моя семья тоже не в восторге от того, что Мэддокс связывается с оружием и преступниками, но он не стал бы нам врать, скрывая, чем занимается.

Лёгкость, с которой Джиа лгала, поднимала во мне все тревожные сигналы.

Я давно научился не доверять женщинам. Наблюдал, как одна разрушила жизнь Мэддокса, а потом и сам почувствовал, что значит предательство Рэйвен. Я знал, что не каждая способна на обман, но не был уверен, что смогу снова довериться кому-то настолько, чтобы отдать своё сердце.

Сердце, которое, как я думал, можно подарить только раз.

Я вспомнил письмо. Вспомнил слова Рэйвен о том, что она всегда меня любила.

Может, так и было. Может, мне просто не повезло стать для неё единственной любовью, как и ей не повезло стать моей.

Но от этой мысли мне не становилось легче.

Тишина окутала нас с Джиа, пока мы смотрели, как Адди бросает в автомат ещё один жетон. В этой тишине мои сомнения и тревога только росли.

Каждый раз, когда желание вспыхивало между нами с необузданной силой, я напоминал себе, с какой лёгкостью она признавалась, что скрывает правду даже от своих близких. Каждый раз, когда моё сердце, казалось, начинало дрожать, напоминая, что я всё ещё владею им, я заставлял себя помнить, что Джиа Кент — не та, кому можно его отдать. Она не станет оглядываться, оставив за собой израненную душу, так же как её брат не оглядывался, оставляя после себя разрушенные поля и разорванные заборы.

Я поднялся, сделав шаг в сторону, чтобы наши колени больше не соприкасались. Чтобы очистить голову и душу от тех невидимых стрел, которые она пускала в меня — намеренно или нет.

— Нам нужно согласовать наши версии, не только для моей семьи, но и для всех, кто спросит в Уиллоу Крик.

— Я обдумала, что ты говорил, и не согласна, что Адди слишком взрослая, чтобы быть моей дочерью. — Она бросила на меня взгляд, предупреждая, чтобы я не вздумал злорадствовать. — Но твоя семья уже видела меня и моего брата. Им будет сложно поверить, если я вдруг заявлю, что у меня есть ребёнок. Думаю… можно сказать, что она моя двоюродная сестра. Что я присматриваю за ней пару месяцев из-за тяжёлого развода родителей.

Я не собирался лгать своей семье, но пока пропустил это мимо ушей.

— Всем в городе скажем, что её мама на реабилитации.

Джиа наклонила голову.

— Реабилитация… Хорошая версия. А отец — бывший зэк. Это заставит людей быть начеку, если вдруг кто-то из Ловато появится здесь.

Эта мысль сжала мой желудок ещё сильнее. Может, мне стоит взять Адди и Джиа и уехать на несколько недель? Но список дел на ранчо был бесконечным, и если бы я вдруг решил уйти в отпуск посреди стройки, весь Уиллоу Крик только и делал бы, что судачил об этом.

— Я знаю, что тебе не нравится эта идея, и понимаю, почему. Но я скажу семье правду. Они никогда никому не выдадут её, если это поможет защитить её.

Джия фыркнула.

— Если твоя племянница узнает, она прокричит на весь город, что у неё есть двоюродная сестра.

Она была права.

— Родителям и братьям с сестрой, по крайней мере. Я не буду им лгать. Это всего четыре человека, ведь Мэддокс уже знает.

Джиа тяжело выдохнула.

— Четыре человека в дополнение к шести, которым я уже рассказала до приезда сюда, плюс Мэддокс, ты и я. Единственный способ сохранить секрет — не рассказывать его никому.

Я шагнул ближе, понизив голос, чтобы нас не услышала маленькая девочка, занятая игрой.

— Если ты не хотела, чтобы кто-то знал, тебе не стоило привозить её сюда. Если она моя, как утверждала Рэйвен, я не буду скрывать это от своей семьи. В городе можно держать это в секрете, но не вечно. Значит, тебе остаётся одно — сделать свою работу и найти способ убрать Ловато раз и навсегда.

Её глаза вспыхнули, как штормовые облака, но голос остался спокойным, почти ледяным.

— Слушай, придурок, я последние три года посвятила охоте на Ловато. И я их уничтожу. Но это тебе не поездка к клубу Вест Гирс, где твой брат может просто взять и арестовать кого-то за хранение. В этом деле работают десятки агентов из разных агентств практически круглосуточно. Я несколько раз была близка к тому, чтобы их прижать. А она… — Джиа кивнула на Адди. — Возможно, ключ ко всем дверям.

Что-то внутри меня взорвалось.

— Она не просто улика. Она человек.

Джиа встала, вплотную подойдя ко мне и ткнув пальцем в мою грудь. Каждое нервное окончание вспыхнуло, когда она, почти неразличимо рыча, прошипела:

— Пошёл ты.

Затем обошла меня и направилась к Адди.

Она заговорила с ней по-испански, её голос стал мягким, без следа злости, что только что была направлена на меня. Она сжала плечо девочки, а затем повернулась и пошла к лестнице.

Моё сердце заколотилось. Она уходит?

— Куда ты? — спросил я.

Адди смотрела на неё так же пристально, как и я.

Джиа остановилась у подножия лестницы и повернулась.

— Мне нужно сделать несколько звонков. Работу выполнять. — Последние слова она произнесла с особым нажимом, словно бросая мне в лицо мои же слова. — Я буду наверху, в своей комнате.

Её ярко-синие сапоги гулко стучали по металлическим ступеням, пока она поднималась наверх и исчезала из виду.

Когда я снова посмотрел на Адди, на её лице появилось почти паническое выражение. Я сделал шаг к ней, но это, похоже, только усилило её тревогу. Я сжал руки в кулаки. Если бы это была Мила, я бы поддразнил её, заговорив про её любимых плюшевых единорогов и обожаемый ею бекон, или же предложил сыграть в покер на M&M's. Но с этой тихой, испуганной девочкой я не знал, что делать.

Я сунул руки в карманы и покачался на каблуках.

— Ты любишь видеоигры.

Она бросила взгляд на автомат Пакмана, затем снова на меня и кивнула.

— Джиа сказала, что у тебя всего парочка игр на Нинтендо. Хочешь выбрать ещё несколько?

Адди долго оставалась неподвижной, а затем пожала плечами.

— Завтра можем съездить в магазин. Купим что-нибудь, чтобы твоя комната больше походила на твой дом. Тебе пришлось оставить свои игрушки и вещи?

Она переступила с ноги на ногу, а потом тихо, с печалью в глазах, сказала:

— Балам.

Я слишком долго пытался понять, что она имеет в виду, и в итоге признался:

— Не знаю, что это значит.

Она наклонила голову.

— El jaguar.

— Ягуар? — Я тут же подумал о том, как Мила не выходит из дома без своих двух единорогов. — Это была мягкая игрушка?

Она кивнула.

Чёрт. Что бы сделала Мила, если бы потеряла своих единорогов? Она была бы в истерике. Никто бы не смог её утешить.

Я вытащил телефон из заднего кармана, открыл онлайн-магазин, который все ненавидят, но которым все пользуются.

— Это не будет тот же самый, не твой ягуар, но, может, найдём похожего.

Я повернул экран к ней. Она колебалась, но всё же осторожно слезла со стула и медленно подошла ко мне, при этом не переставая поглядывать на лестницу, словно прокладывая себе путь к отступлению. Моё сердце сжалось. Я снова мысленно выругался на Рэйвен.

Я ввёл в строку поиска нужное слово, и лента заполнилась мягкими игрушками. Какие-то были ягуарами, какие-то другими кошками.

— Выбирай, — сказал я.

Глаза у неё широко распахнулись. Она аккуратно взяла телефон у меня из рук и начала прокручивать список вверх, легко и быстро, как человек, привыкший к технике. Рэйвен разбиралась в таких вещах. Учила ли она этому Адди? Чему ещё она научила её, а я не видел?

Я подавил всплеск раздражения и гнева, чтобы не напугать её ещё сильнее.

За эти годы на ранчо было немало пугливых лошадей, и я постепенно находил к ним подход. С этой девочкой будет так же. Медленно, шаг за шагом.

Её пальцы замерли, и она повернула ко мне экран, в глазах вспыхнула надежда.

Игрушка больше напоминала леопарда, чем ягуара, но выглядела такой же мягкой и уютной, как единороги Милы.

Я осторожно взял телефон обратно.

— Так… посмотрим, как быстро его могут доставить.

Добавил игрушку в корзину. В душе надеялся на доставку в тот же день, но в Уиллоу Крик такое случалось редко.

— Будет завтра.

Она улыбнулась, и её лицо озарилось, словно свет включили. Она буквально засветилась. У меня перехватило дыхание, внутри что-то потянулось к ней. Может, это была привязанность. Может, инстинкт защиты.

Это казалось невозможным — я ведь не знал её. Даже не был уверен, что она моя. Но одна только мысль, что она может быть моей, уже связывала меня с ней.

Если бы Рэйвен осталась. Если бы я был с ней в роддоме, держал за руку, подбадривал, когда она рожала эту прекрасную девочку. Если бы я видел, как ребёнок превращается из крошечного комочка с крошечными пальцами и ножками в ползающего по полу малыша… Что бы я чувствовал?

Люди говорят, что когда впервые берёшь на руки своего ребёнка, тебя накрывает волна любви. Ты понимаешь, что готов ради него на всё — убить, украсть, покалечить.

Мне не дали такого шанса. Мне сказали, что мой ребёнок умер, так и не сделав ни единого вздоха.

Мои челюсти сжались, когда мы с Адди смотрели друг на друга.

О чём она думала? Представляла ли, каково это — расти с мамой и папой? Каково это — знать, что есть двое людей, на которых всегда можно положиться?

Зазвонил телефон.

Интуиция моей матери порой была почти потусторонней.

— Что-то случилось? — спросил я.

— Это ты скажи, — сказала она. — Я только что принесла обед тебе и Шону, а он мне заявил, что ты с утра рванул, как ошпаренный, и с тех пор не выходил на связь. Плюс ты проигнорировал мой звонок. Что происходит?

Я посмотрел на маленькую девочку передо мной — тихую, напуганную — и подумал, как она отреагирует, если моя шумная, обнимающая всех подряд семья ворвётся сюда, пытаясь её поприветствовать.

— Подожди минутку, — сказал я.

Я выключил звук на звонке мамы, несмотря на её возмущённое «Райдер!».

— Хочешь ещё поиграть? — спросил я, махнув рукой в сторону автоматов. — Пока я сделаю тебе обед? — Я указал наверх, в сторону кухни.

Она пожала плечами. Улыбка и тот сияющий момент исчезли, вновь сменившись пустым, безразличным выражением лица. Чёрт бы побрал меня и маму. Мы только что сделали шаг к доверию, обсуждая игрушку, а теперь она снова спряталась в себе.

— Я буду наверху, если что, — сказал я.

Она повернулась к Пакману, опустила жетон в автомат и начала новую игру.

Я пошёл к лестнице, но на секунду задержался, поймав её взгляд в отражении экрана. Она смотрела на меня. Внутри у меня снова что-то сжалось, когда я поднялся по ступеням и направился в кухню.

Я снова включил звук.

— Мэддокс позвонил, попросил приехать в город, — сказал я, роясь в холодильнике и шкафах.

— Что-то случилось с Мэддоксом? С Милой? С МаК?

— Нет, с ними всё в порядке.

Хотя на самом деле — нет.

Рэйвен мертва. Её ребёнок напуган и потерян. Я сам в полном раздрае.

Я упёрся ладонями в столешницу, сделал глубокий вдох, пытаясь взять себя в руки. Наконец выдохнул.

— Это не совсем правда.

— Райдер. Ты меня пугаешь.

И тогда я рассказал ей всё — про письмо, про Адди, про опасность, исходящую от Ловато. О том, что здесь со мной агент под прикрытием, пытающийся распутать этот клубок. Только имя Джии я так и не назвал. Не смог. Моя семья уже слишком много шутила на её счёт после её последнего визита сюда. Я просто закончил тем, что и агент, и Адди сейчас в моём доме.

Мама почти всё время молчала, пока я говорил, лишь изредка издавая восклицания или невнятные звуки, делая то, что у неё всегда получалось лучше всего — слушала с любовью.

Я включил гриль и достал сыр, масло и хлеб.

— Я не знаю, что делать, — сказал я ей. — Поэтому готовлю ей сэндвич с сыром. Это единственное, что есть в доме, и одно из немногих блюд, которые я умею готовить.

Я собрал три сэндвича, положил их на плиту, а потом откинулся назад, опершись на кухонный остров, и тихо спросил:

— Что мне делать?

Когда мама заговорила, в её голосе звучали эмоции.

— Кажется, ты уже делаешь всё правильно, дорогой. Ты показываешь ей, что она в безопасности. Что о ней позаботятся.

— Но что если… — Я не был уверен, что смогу это сказать вслух.

— Что если она не твоя?

Я не ответил. Не был уверен, что смогу. Просто провёл рукой по лицу и по щетине, которую сегодня утром кое-как подстриг, превратив в нечто вроде бороды.

— Ты когда-нибудь думал о Миле как о ком-то, кроме дочери Мэддокса? — мягко спросила мама.

— Нет, — ответил я мгновенно.

— Похоже, эта девочка пережила больше, чем кому-либо следовало бы. Похоже, ей нужно безопасное место, где её будут любить и о ней будут заботиться. И я знаю, что мой сын может дать ей это.

У меня сжало горло.

— Я ничего не знаю о том, как воспитывать ребёнка. Я не знаю, как…

— Знаешь. В твоём сердце так много любви. Ты просто запер её на какое-то время, и я понимаю почему. Но пора снова открыть эту дверь.

Наступила тишина.

Её слова слишком напоминали мои собственные мысли после разговора с Сэди.

Что было правдой? Дело было в том, что я действительно не знал, как? Или в том, что я просто не хотел снова открываться? А что, если я снова позволю себе полюбить — только на этот раз ребёнка, которого потом отнимут у меня?

Когда Рэйвен сказала мне, что беременна, я видел лишь чёрно-белое изображение крошечного пятнышка в её животе и уже тогда потерял голову. Когда я потерял этого ребёнка, это почти разрушило меня. А что будет, если у меня отнимут не просто картинку и идею, а настоящего, живого ребёнка?

— Мы все захотим её увидеть, — сказала мама.

— Если все нагрянут разом, это её напугает.

— Будем знакомиться по одному-два человека за раз. Мы с папой привезём ужин сегодня вечером.

Облегчение, которое я почувствовал при мысли о том, что родители приедут, немного смутило меня. Но их присутствие станет для меня своеобразным щитом. И, что немаловажно, мне не придётся ломать голову над тем, чем накормить двух женщин, которые ворвались в мой дом со своей непоколебимой уверенностью.

— Ладно, — согласился я.

— Хочешь, чтобы я рассказала девочкам?

Я знал, что мама расскажет папе. Они не держат секретов друг от друга. Мы с братьями и сёстрами всегда знали: если рассказал что-то одному из них, значит, рассказал сразу обоим. Но я не подумал о том, чтобы рассказать Сэди и Джемме. Повторять всю эту историю снова — только одной мысли об этом хватало, чтобы у меня заболела голова.

— Был бы благодарен, — сказал я.

— Хорошо. А теперь иди переворачивай сэндвичи, пока они не сгорели. Увидимся вечером.

Чёрт.

Я развернулся к плите, схватил лопаточку и перевернул сэндвичи. Они были чуть темнее, чем надо, но ещё не сгорели.

— Мам… — сказал я.

— Да?

— Спасибо.

— Жаль, что я это не записала. Твои братья и сёстры никогда не поверят, что ты расчувствовался и чуть не заплакал.

— Я не плакал, — проворчал я.

Она рассмеялась, и это сделало именно то, что она хотела — чуть-чуть приподняло мне настроение.

Достаточно, чтобы я мог снова дышать.

Я разберусь с этим, как справлялся со всеми кризисами в своей жизни — составлю план и буду двигаться шаг за шагом. С семьёй на своей стороне.