Декс
«Признаться — рассказать (о чем-то вредном или неудобном для себя); признаться».
Если она умрет, это будет моя вина.
Эта мысль смешалась со звуком пищащих мониторов — слились в постоянный ритм, который гудел во мне, когда я склонился над больничной койкой.
Врачи сказали, что она будет жить. Что с ней все будет хорошо, и писк мониторов был доказательством того, что она все еще жива.
Это было также напоминанием о том, что через непродолжительное время я, скорее всего, умру.
Я слегка поежился, удивляясь, почему в больничной палате так холодно, и потянулся, чтобы плотнее укутать её одеялом.
Она была бледной. На ее щеках не было того розового румянца, который я привык на ней видеть. Из-за того, что она была такой бледной, синяки на её шее выделялись ещё сильнее, как и многочисленные порезы на лице от разбитого лобового стекла. Во многом она была похожа на творение Франкенштейна, собранное из множества разных цветов.
И все же она была бы самым прекрасным созданием Франкенштейна.
Я нащупал край одеяла и просунул под него руку, пальцы нащупывали ее ладонь, но когда я нашел ее, моя кожа казалась ледяной на фоне ее тепла, поэтому вместо того, чтобы обхватить ее пальцы, я решил положить свою руку рядом.
Я чувствовал себя подавленным и растерянным. Я точно знал, как мы сюда попали, но причины моих поступков больше не имели смысла. Почему я решил, что смерть важнее жизни? Почему решил, что убивать ради денег, одежды и собственного благополучия — это нормально? Когда я умирал — когда оттолкнул ее с дороги перед автобусом, — я не думал, что получу выгоду от своих действий. Не думал ни о чем, кроме того, что эта девушка должна жить.
Что случилось с этой мыслью? Она каким-то образом затерялась между смертью и жизнью, и теперь я сижу в больнице рядом с той, кого пытался убить больше месяца, хотя, на самом деле, с того момента, как её увидел, я хотел только одного — чтобы она жила.
Казалось, ее жизнь была единственной, которую я ценил, но именно ей я принес обещание смерти. Чарминг хотел получить ее способности, а Джи Ар — тело и душу.
А я... чего хотел я?
Я хотел получить ее сердце.
Моя рука дрогнула, когда эта мысль промелькнула в голове… Мои пальцы больше не были холодными, и они сами потянулись к ней и переплелись с её пальцами. Где-то между заговорами и ложью я влюбился в неё.
Я никогда не знал любви в своей жизни. Мне всегда казалось, что в моем сердце происходит медленная утечка... что, в конце концов, все хорошее улетучится, и не останется ничего, кроме сдувшегося, бесполезного органа в груди. Но теперь... теперь я чувствовал, что брешь залатана и кто-то медленно вдыхает жизнь в то, что я считал потерянным.
И вот как я отплатил ей за это.
— Я — жалкое подобие человека, — прошептал я ей, глядя на закрытую дверь. — Они без вопросов впустили сюда, хотя на самом деле должны были держать меня на расстоянии.
Мониторы продолжали непрерывно пищать, пока моя исповедь выходила наружу.
— Тот человек, который умер за тебя, человек, по которому ты скорбишь каждый день… это я. Я знаю, это звучит невозможно, я знаю, что это звучит как ложь, но это правда, и именно с этого началась наша история.
Мои пальцы чуть крепче сжали ее, и я перевел дыхание.
— Мне дали новое тело, обещали деньги, машины, дома... Обещали вечную жизнь, которой можно наслаждаться, и все, что я должен был сделать, — это сопровождать людей на смерть. Я никогда не думал, что смерть — это так важно. Но потом мне приказали убить тебя. Я думал, что смогу это сделать. Я сказал им, что смогу. Я пытался... но когда дошло до дела, просто не смог. Теперь смерть кажется мне очень тяжелым бременем.
Я склонил голову так, что мог видеть только свои ноги.
— Я хотел извиниться перед тобой и сказать, что мне жаль. Отныне твоя жизнь в безопасности. Я не причиню тебе вреда, и никто другой тоже. Твоя жизнь для меня в десять раз ценнее, чем все остальное. Я знаю, что ты не простишь меня, и не думаю, что заслуживаю этого, но я должен был сказать это до того, как выйду за дверь и больше никогда не вернусь.
Я осторожно высвободил свои пальцы из ее и поднялся с кресла. Наклонился к ней, воспользовавшись тем, что она ещё спала, чтобы убрать волосы с её лица и прижаться губами к её лбу. Она не услышала, ничего из того, что я сказал, и когда она откроет глаза, меня уже здесь не будет. Но я решил, что уйти сейчас — это самое доброе, что могу сделать.
Я отстранился и в последний раз посмотрел на неё, прежде чем уйти.
Она наблюдала за мной.
На ее лице были слезы.
Не задумываясь, я смахнул их пальцами, и увидел, как она, на мгновение, закрыла глаза. Когда она снова открыла их, в них стоял страх. Я отдёрнул руки, засунул их в карманы и сделал небольшой шаг назад.
— Я знаю, ты боишься меня. Я не причиню тебе вреда. Я ухожу.
Я отвернулся и пошел к двери, потянувшись к ручке.
— Подожди, — позвала она с кровати. Ее голос был все еще хриплым и скрипучим, но прозвучал достаточно громко, чтобы моя рука замерла. Я оглянулся через плечо. — Я слышала, что ты сказал.
— Я знаю, это кажется невероятным, — начал я, но она покачала головой.
— Я верю тебе, — прошептала она, и её голос зазвучал мягче. Она протянула руку и жестом пригласила меня подойти ближе.
Я отпустил ручку и вернулся к ее кровати.
— Я знала, что ты как-то связан с ним, — прошептала она. — В ту ночь, когда он… ты умер..., когда он прикоснулся ко мне, у меня было видение. Видение, в котором он улыбался.
Я тяжело опустился в кресло, вслушиваясь в ее слова.
— А потом, в тот первый раз в закусочной, когда я снова встретила тебя... когда ты прикоснулся ко мне... у меня было точно такое же видение. Я никогда не была настолько сильно сбита с толку. Когда я прикасаюсь к кому-то и вижу видение, оно касается конкретно этого человека и только его. Но здесь я прикоснулась к незнакомцу, а видение было о ком-то другом. О ком-то, кто уже умер.
— У тебя видения? — спросил я, начиная понимать. Я наконец-то узнал, что искал Чарминг. И я, наконец-то, понял, почему она была так уверена, что я связан с мужчиной, которого сбил автобус.
Она кивнула.
— С детства.
На последнем слове ее голос дрогнул, и я потянулся, чтобы взять кувшин с водой и налить ей стакан, протянув его ей, чтобы она могла сделать глоток через соломинку. Пайпер с благодарностью выпила, а затем снова опустилась на подушку.
— Тебе нужно отдохнуть, — сказал я ей. — Ты через многое прошла.
Она потянулась к моей руке, хватка оказалась на удивление сильной.
— Пожалуйста, не уходи.
— Хочешь, чтобы я остался? После всего, в чем я признался?
— Мне кажется, я только сейчас нашла тебя, — прошептала она.
— Послушай, тот парень, за которого ты меня принимаешь... тот, которого сбил автобус. Это я. Тот, кто стоит перед тобой. Я знаю, что выгляжу по-другому, но я — это он. И я пытался убить тебя.
— Останься, — прошептала она, ее веки отяжелели, но хватка на моей руке не ослабла.
Я придвинул стул ближе и сел, зная, что должен уйти, но желая остаться.
Она спала, когда я выскользнул за дверь. Врач сказал, что с ней все будет в порядке, возможно, проспит всю ночь и завтра ее выпишут. Моя одежда была измята и порвана, рубашка в крови, а лицо болело от порезов, нанесенных разбитым лобовым стеклом. Мне нужны были очки, потому что я плохо видел и от этого у меня разболелась голова.
Я сказал себе, что это и есть причины, по которым я ухожу.
Но не мог обмануть себя, как бы сильно мне этого ни хотелось.
Я уходил, потому что не мог сидеть и смотреть, как она умирает.
Нет, она не умерла бы от автокатастрофы. Но она умирала. Где-то прямо сейчас Чарминг и Джи Ар что-то замышляли против нас, против нее. Я не мог сидеть сложа руки, пока кто-то планировал смерть единственного человека, которого я когда-либо любил.
В этом вся суть смерти. Ей плевать на любовь. Ее не волнует, что ты еще жив. Она не останавливается... Она продолжает наступать, пока не заберёт всё, что есть у человека, пока не останется ничего.
Проходя мимо зоны ожидания, я увидел Хоббса, он откинулся на спинку стула, вытянув ноги перед собой и скрестив лодыжки. Его руки лежали на животе, а голова запрокинута, и он смотрел в потолок. Его глаза были закрыты. Я подошел к нему, он открыл глаза и выпрямился.
— С ней все в порядке?
Я кивнул.
— Она спит, а мне нужно привести себя в порядок. Ты можешь отвезти меня домой?
Родстер был разбит. Но мне было все равно.
— Конечно. — Он встал. Серый костюм, который он всегда носил, выглядел свежим и совсем не мятым — даже несмотря на то, что большую часть ночи он провел в больничном кресле.
В машине Хоббс попытался разговорить меня. Ю
— Насчет аварии, сэр, что произошло?
Я откинул голову на сиденье.
— Я не хочу об этом говорить, Хоббс.
— Как пожелайте, — пробормотал он.
Говорить было нечего. Я знал, что должен сделать.