Почему никто не сказал, что мужской стриптиз такая шляпа? Первые минут двадцать мы держим лицо и старательно делаем вид, что нам здесь нравится, а иначе перед Олей неудобно. Девочка старалась, искала для нас самое лучшее в городе место, а потом правдами и неправдами договаривалась, чтобы меня и Карину пустили внутрь.
Да, мы здесь самые старые.
Нет, меня это не беспокоит.
А вот разожравшийся таблеток качок с очевидно маленьким достоинством, который вот уже пять минут изображает умирающего ковбоя на сцене – очень. Не в том смысле, который хотелось бы, а скорее «помер бы ты уже побыстрее, а то смотреть тошно». И кто сказал мужикам, что перекаченные самцы в крохотных, почти детских трусиках нас заводят? Наверное, другие мужики. Потому что нам, женщинам, такое не нравится.
- Девочки, - из-за музыки меня почти не слышно, так что приходится активно помогать себе руками, - там столик в углу освободился, может, уйдем от сцены подальше?
- Ну, тогда же не будет видно танцы, - Оля сомневается.
А вот мы с Кариной нет. Переглядываемся и, подхватив нашу юную подругу под руки, ведем ту к диванчику за ширмочкой. Да, танцы видно не будет, а еще здесь почти не слышно музыку, и не мешаются подростки в пубертате и не так сильно пахнет пивом.
- Ну, вы же сами хотели стриптиз, я так старалась, а вам не нравится, - моя невестка совсем сникла. Отставила в сторону свой коктейль и осуждающе глядит на нас с Кариной.
- Оленька, ты пойми, мы люди взрослые, мы на все это смотрим по-другому, - я пытаюсь оправдать нашу с Кариной реакцию, но Оля не понимает.
- По-другому это как? Вы хотели стриптиз, я вам нашла, вон тот здоровый мужик с бицепсами, неужели не секс?
Мы с подругой молча выглядываем из-за ширмы и натыкаемся взглядом на нового танцора, на этот раз в костюме пожарного с огромным шлангом… нет, не в трусах. Там все по-прежнему скромно.
- Не секс, - разом произносим мы.
- Да как же вы не видите?!
- Оль, - резко бросает Карина, - А что конкретно ты видишь, когда смотришь на того пожарного?
Даже в таком освещении заметно, как смущается невестка. Опускает лицо вниз, и поправляет волосы:
- Ну… не знаю, сильные руки с венами, мышцы на груди, мужественную линию подбородка.
- Ага, понятно. А у меня линзы другие, более старые, что ли, и я вижу безработного дядьку, который мечтал пойти в балет, а таланта хватило только на стриптиз. Видишь, как он носочек тянет, думаешь, его так в пожарной части научили?
Оля хмурится, а я зачем-то добиваю бедную девочку:
- Тогда я вижу, как его мама вынуждена готовить ему еду тазами, с утра до ночи, потому что такого еще попробуй прокорми. И вряд ли он ограничится тостом с авокадо или безглютеновыми оладьями, как ты любишь. Там нужно мясо с мясом и бульон вместо чая.
- Ну, это стереотипы, - все еще сопротивляется Оля, но голос ее уже не такой уверенный. - А почему мама? Почему не жена?
- А жена его выгнала, - поддакивает Карина.
- Почему?!
- Потому что ее утомили ночной график мужа, - подключаюсь я, - отсутствие перспектив, еще и пьяные фанатки, которые сразу после клуба ищут фото понравившегося танцора, а потом пишут письма, что такому Геркулесу в севших после стирки трусах под стать только Афродита, а не простая земная женщина. И жена сдается. Вспоминает, что после смены нужно готовить мужу очередной таз еды, пересчитывает зарплату, разгладив утюгом мелкие купюры, которые любимому насовали в трусы и шлет его… к маме!
Карина смеется так, что проливает на стол свой коктейль. И пока я вытираю столешницу от липкой жижи, Оля спрашивает:
- Хорошо, опытные вы мои, я значит идиотка, раз ведусь на всю фигню, типа бицепсов и зажигательного взгляда, и вы мне понятно объяснили, что делать этого не стоит. Но что тогда в мужчине сексуально?
- Уж точно не бицепсы, - все еще смеется Карина. – А, например, когда он моет посуду, чтобы ты отдохнула. Или, когда считается с твоим мнением. Не зовет домой гостей без повода, а если и делает так, то сам заказывает еду, а не кричит тебе в трубку: «Карина, через час буду! Организуй стол на десять человек!». Или когда он встает ночью к вашему ребенку, потому что он тоже родитель. Потому что знает, как ты устала и хочет дать тебе поспать еще чуть-чуть! Вот это нас заводит, а не бицепсы и член по колено. Фу, я пока перечисляла все это, аж возбудилась! – Карина сначала обмахивает себя руками, а потом, остановившись, слегка бьет меня локтем: - А ты, подруга?
- И я, - отвечаю на автомате, зависнув взглядом где-то в пустоте.
Потому что… потому что не могу сказать, что именно заводит меня. Точно не слащавые юнцы на сцене, и точно не мужик в переднике, намывающий хрустальные бокалы, как описывала Карина. Не модели, не спортсмены, не космонавты, не страстные брюнеты и не нордические блондины. Я пытаюсь вспомнить, кто именно из мужчин в последний раз вызывал во мне чувство «вау». И это точно был не мой Стас. Потому что своего мужа, как и близости с ним, я не хочу последние два года.
Все случилось после операции. И об этом последствии мне не сказал ни один врач. Более того, все они меня убеждали, что удаление матки никак не скажется на либидо, и, наверное, так и было. Потому что сначала, я еще хотела мужа. К сожалению, это было не взаимно.
Я знаю, что Стас не должен был набрасываться и сдирать с меня ночнушку прямо в больнице. Более того, немного набрав вес, я и сама не хотела, чтобы на меня набрасывались, стеснялась своей новой фигуры и поплывших форм. Но все равно не ожидала, что муж станет смотреть на меня так… с жалостью, будто не к любимой пришел, а на панихиду по усопшему.
Возможно, мы бы это преодолели. Я бы вывезла, потому что всегда, во время любых трудностей я шла вперед и вела Стаса за собой, и в этот раз у нас тоже почти получилось. Я купила себе красивое нижнее белье, приготовила ужин, включила музыку и даже зажгла свечи. Для кого-то это банально, а для меня романтично и красиво, поэтому я никак не ожидала получить от Стаса отповедь на тему того, что нам о таком уже лучше не думать!
О каком «таком» он говорил? О сексе с любимым человеком? О нежности? Об акте близости с тем, с кем делишь и кровать, и рассветы, и жизнь?
Я не знаю.
И психолог, к которому меня потащил Стас, не помог найти ответ на этот вопрос. И стихи Пушкина, которые зачем-то Волков с надрывом читал мне в парке тем более.
Я и так испытывала невероятные мучения, ощущая себя какой-то неправильной, не такой, ущербной. Поплывшее вдруг лицо, неожиданно наступивший климакс, последствия которого не помогали глушить таблетки, выпадающие от стресса волосы и попа, которая не влезала ни в одни штаны. И все это на фоне страха за свою жизнь, и мыслей об удалении не аппендицита, не зуба мудрости, и не камня в желчном, а матки!
И я просто… сломалась. И глядя на мужа, начала испытывать не страсть, а что-то другое. Благодарность, наверное. Или тихую грусть.
Наверное, мне стоило быть более активной, но вместо этого я закрылась и убедила себя в том, что это нормально для нашего возраста. Что Стасу больше не двадцать, и он не хочет делать «это» каждую ночь. Что объятия тоже прекрасны. Что мы друг друга зато понимаем, и у нас есть замечательный сын, а потом и внук. Что мы прожили вместе достойную жизнь, родили ребенка, построили дом, посадили не одно дерево, а целый сад, что завели хороших друзей и теперь можем вместе ждать приход старости. И что в браке нормально вот так любить, но не хотеть друг друга.
Оказалось, что я была не права, и Стас все-таки хотел, просто не меня.