В нашей квартире на Мирном непривычно пахнет домом. Ковром, парфюмом, книгами, средством для мытья полов, смехом растущих с нами детей, нежностью, случившейся в спальне, короткими ссорами на кухне и всем таким, что включает в себя слово «жизнь».
Наш коттедж жалкая копия этой квартиры, искусственный суррогат, который я так и не смогла полюбить. Все в нем, начиная от дизайнерских карнизов, встроенных в потолок, заканчивая пультом для чайника, мне чуждо.
- Ритуськин, ты отдыхай, а ремонтом специально обученные люди займутся, они лучше нашего знают. – Сказал как-то муж. И деньги на стройку полились бесконечным потоком, а уюта как не было, так и нет.
Там Волков делал все для подтверждения собственного статуса, тут – для души.
Осторожно захожу в нашу спальню и задергиваю шторы. Сейчас, с приглушенным светом не так больно смотреть на комнату, в которой мы были счастливы. Стараюсь не мучать себя ненужными вопросами, из серии – а точно ли были?
Сон сейчас важнее чем вся эта философская требуха.
Так что я сдираю с себя и топчу ногами свитер – вряд ли я когда-нибудь еще его надену - и, успокоившись, иду в ванную, туда, где стоит стиралка. Запихиваю в барабан все остальные вещи, включая нижнее белье, и запускаю самую лютую программу – спорт. Теперь мой шерстяной кошмар пройдет все круги ада, включая 60 градусов и отжим на 1000 оборотов.
Мажу лицо остатками какого-то крема, наверняка с истекшим сроком годности и иду обратно в спальню. Как есть, голая, ложусь на плед и накрываюсь вторым, вытащенным из шкафа, одеялом.
Без пододеяльника, разумеется, потому что у меня нет сил перестилать кровать.
Когда я засыпаю, перед самым падением в черную дыру, в голове стреляет злая мысль: именно так выглядит человек в стрессе. Не на свеженьких простынках в чистенькой пижамке, а голый, несчастный, и завернутый в не пойми что.
Сон мой недолгий и больше похож на обморок. Просыпаюсь я после десяти утра, тянусь к телефону, но вспоминаю, что я не дома, а телефон не лежит на прикроватной тумбе. И вообще, никто кроме мужа и сына мне звонить не будет, а те… пусть хоть пальцы себе сотрут, набирая мой номер!
Говнюки! Оба!
Распаленная собственными мыслями, вскакиваю с кровати, раскрываю все окна, чтобы проветрить квартиру, и кое как нахожу платье, которое оставила при переезде. Переезжали мы с Волковым быстро, не тратя время на упаковку вещей. Даже с этим нам помогли специально обученные люди. Пришли с коробками, собрали в них все, что Стас захотел взять в наш новый дом и перевезли двадцать лет жизни в двадцати коробках. Ни мебель, ни технику, ни какие-то вещи, которые можно отнести к «памятному хламу» мы не стали трогать. Так что фактически я сейчас блуждаю не по нашей с Волковым квартире, а по консерве из старых воспоминаний. Но мне от этого не горько, а тепло на душе. Наше «вчера» не виновато в том, что натворило «сегодня», а я умею быть благодарной за опыт.
Я уже улыбаюсь, когда достаю из машинки вещи. После пытки режимом, свитер можно разве что на куклу натянуть, да и брюки лучше выкинуть. И я легко расстаюсь и с этой частью себя.
Не страдаю, не рыдаю, не проверяю телефон.
Специально не смотрю количество пропущенных, а сразу захожу в приложение, чтобы заказать продукты. И когда приезжает курьер, включаю музыку, чтобы под приятный фон приготовить обед.
Старое платье, старая посуда, даже выбранный рецепт и тот старый. Когда мы с Волковым только поженились, и денег не хватало ни на что, я изгалялась, чтобы готовить вкусно, но дешево. Вот и сейчас вспоминаю молодость, пока тушу минтай на морковно-луковой подушке. Потом залью все это томатным соусом и подам с картошечкой пюре и солеными огурцами.
В какой-то момент все тревоги, вся боль отпускают меня. Я больше не Рита Волкова, взрослая, обиженная жизнью женщина. Нет, я красавица Риточка, мне двадцать восемь, у меня прекрасная семья и работа, которую я обожаю. Мы только переехали в этот новый дом и вместе с мужем, смеясь и ругаясь, положили на этой кухне плитку. В квартире одурманивающе пахнет едой и семейным теплом. Сейчас из школы примчит Колька, и сразу, не помыв рук, схватит с тарелки соленый огурец. А потом, когда я проверю уроки, и накрою стол, в дверь, как обычно, постучат три раза. Это вернется с работы Стас. Он будет уставший, но очень довольный собой, и я сразу побегу его обнимать. Поцелую, уткнусь носом в рыжую макушку, чтобы еще раз вдохнуть любимый запах.
Вот так все и будет. И, наверное, я так сильно замечталась, что пропустила реальный стук в дверь.
Первый.
Второй.
Третий.
У Стаса есть ключи от квартиры, я помню об этом, так как сама предлагала снять их с брелока. Тяжелой, «дедовской» связки, которую муж всегда носит с собой. И сейчас он может сам зайти в дом, но вместо этого ждет на пороге.
Тяжело вздохнув, выключаю кастрюльку с рыбой и иду в коридор. Толкаю дверь в подъезд:
- Ты с пистолетом, Стас? Просто сейчас я настолько не в духе, что уже не против выстрелить.
Лицо мужа сереет еще сильнее, да и сам он выглядит так, что в гроб краше кладут.
- Без пистолета, и без цветов. Приехал, чтобы забрать тебя домой и извиниться за тот цирк, который устроил ночью.
- Не нужно, цирк я люблю, особенно часть с клоунами. Домой не поеду, я и так дома, а цветы мог бы и купить, или пожадничал?
- Ты бы выкинула их в урну через секунду после того, как увидела у меня в руках букет, - с неудовольствием констатирует муж, и я мысленно с ним соглашаюсь.
Не тот масштаб проблемы, чтобы ее могли решить пионы. Да и моя любимая орхидея в горшке тут тоже бессильна. Как и поход к психологу. Как и бурная ссора. Как и такое же бурное примирение.
Сейчас кажется, что вообще нет такого средства, которое могло бы нам помочь.
Разве, что амнезия? Вот только на память я, увы, не жалуюсь.
- Дома вкусно пахнет, - Стас старается улыбнуться, но тухнет, когда видит, насколько меня не трогают его слова. Входит вслед за мной, разувается и обувь ставит ровно, как по линейке.
Никогда раньше он себя так не вел, а сейчас в каждом слове, в каждом жесте читается боль обоссавшего все углы и разодравшего обои кобеля.
Типа, я очень виноват, хозяйка, прости-прости-прости! Только что мне с тех извинений?
Стас заходит на кухню и с недоверием тянет ноздрями воздух. Смотрит на кастрюльки на плите, будто видит восьмое чудо света.
- Рит, я очень голодный, покормишь?
- Нет.
Кадык на его шее дергается, взгляд становится злым и колючим:
- Понятно. То есть я даже миски еды в собственном доме не заслужил? Дальше что, запретишь мне дышать одним с тобой воздухом?
Равнодушно машу рукой. Несмотря на сон, я не восстановилась настолько, чтобы продолжать этот глупый около философский разговор. Заслужил – не заслужил, казуистика какая-то. Мы ведь сейчас не об этом? А со стороны выглядит так, что на меня снова пытаются навесить вину.
- Стас, говори, зачем пришел и иди.
Волков вздрагивает. С удивлением смотрит на меня, будто вообще впервые видит. Проходится пятерней по косматой макушке, мнется, тянет время.
- Стас, быстрее, я опаздываю, - поддеваю мужа. Тот еще больше округляет глаза и непонимающе спрашивает:
- Куда?
- Как куда, к Эмме. Драться с твоей любовницей за право стирать твои семейные трусы в клеточку. Ну и заодно узнаю, чем таким она тебя прельстила, раз ты мне не говоришь.
На мужа в этот момент больно смотреть. Он то сереет, то зеленеет, выглядит потерянным, как марсианин, которого случайно прибило на Землю… и сразу куда-нибудь в Геленжик… в разгар пляжного сезона… прямо в очередь на банан. Неужели его так проняло? Настолько, что он от стыда на меня смотреть не может, а тупо косится куда-нибудь в угол. Обычно мой муж не такой чувствительным, а тут реально как побитая собака. На секунду мне даже стало его жалко, настолько, что я достала с полки тарелку и положила в нее пюре и побольше подливы, как он любит.
Поворачиваюсь в сторону, чтобы позвать к столу и чувствую знакомый запах перегара.
Господи, какая я дура!
Идиотка!
Он не страдает. Точнее страдает, но не по мне, а с перепоя!