Топ-модель 2. Я хочу развод

Глава 17

Микроинфаркт длится долю секунды. Затем попадаю в вакуум, в какое-то параллельное измерение, если хотите, где даже воздуха не существует. Есть только я и мой беззащитный ребенок. Звуки сливаются, фон плывет.

Мгновение — бросаю сумку и лечу к дочке. Вырываю из рук, к груди прижимаю на один лишь крошечный миг — не могу отказать себе в этом. Обнимаю. Душой, сердцем ее обнимаю, под незримыми крыльями прячу, защищая от жестокого мира. Все за нее отдам. Душу свою отдам. После этого я переворачиваю Виту вниз головой и трясу за ноги. Давлю на живот, под ребра. Один раз, второй. На третий дочка делает вдох, потом кашляет и начинает рыдать.

Господи. Голос ее слышу, и руки трясутся.

Обессилев, падаю на колени и прижимаю Виту к себе. Она плачет навзрыд, а я крепко-крепко зажмуриваюсь, словно напитывая ее своей энергией, отдавая все свои силы. Если бы только это было возможно! Но будто получается: Вита плачет горько и громко, а у меня от слабости по-прежнему дрожат руки. Сжимаю ее крошечные плечики, целую вспотевший лоб, вдыхаю нежный молочный запах. Моя девочка, доченька. Душа моя, бескрайний мир.

— Я люблю тебя, как отсюда до края Вселенной. Как будто бы туда и обратно миллиард раз пролетели — вот так я тебя люблю, — шепчу тихо, сбивчиво.

Сердце колотится на разрыв, качаю свою крошку.

— Я порезала ей яблоко, — беспомощно лепечет Маргарита, — она так радовалась, ей так вкусно было, а потом подавилась. Как мы перепугались!

Я быстро заглядываю дочке в рот и нахожу зуб. Ее первый зубик, который, видимо, ночью проклюнулся, то-то она плакала так сильно. Первый зуб Виты, а я настолько увлеклась работой, что даже не заметила. Она, наверное, откусила кусочек и не поняла, что с ним делать.

Снова обнимаю. В этот момент в зал возвращается Семён, он должен был помыть машину. Перепуганный, подбегает к нам. Спрашивает, что случилось.

Я головой качаю, показывая, что без сил и не способна продолжать работу. Не сегодня.

Семён утрясает вопросы с директором: может, в выходные продолжим, если им будет недостаточно уже сделанных фото. С Витой посидит Макс…

Бедный Макс! Он поседеет, когда узнает! От одной мысли рассказать мужу — прошибает потом.

Как была в платье и тренче для фотосессии, так и выхожу на улицу, кутаю Виту в плед, защищая от ветра. Семён открывает дверь, и я забираюсь на заднее сиденье машины. Кормлю дочь. Спать ей еще рано, но, вероятно, Вита слишком испугалась — закрывает глазки и тут же сладко сопит. Глажу ее, перебираю темные волосики, улыбаюсь. Осторожно оттягиваю губу и, замерев, любуюсь на кончик белоснежного зуба. Вау. Фантастика. Я создала человека, и он функционирует. У него растут настоящие зубы. Дух захватывает. Мне только девятнадцать, а я уже создала такую крутую «штуковину», как Вита.

Помимо первого зуба, у моей дочери большие карие глаза, смуглая кожа и тонкие пальчики.

Вита родилась не похожей на меня. Время идет, и с каждым месяцем становится яснее, что от рыжей долговязой мамочки если что-то и досталось, то глубоко внутри. Опять улыбаюсь. Такая она славная, хрупкая девочка. Это магия какая-то — увидеть однажды абсолютно чужого мужчину, родить от него ребеночка, так сильно на него похожего, и осознать, что значит держать в руках собственное сердце.

Мама всегда говорила, что я пошла в отцовскую породу, у него в семье были рыжие. Получается, Вита пошла в породу своего отца? Ну и что! Это ведь, наоборот, прикольно.

Вновь нежно целую дочку в лоб и некоторое время держу на руках, прижимаю к себе, баюкаю. Не способна я отстраниться. Прислушиваюсь к дыханию.

Посидев вот так в тишине со спящей Витой, я понимаю, что сама не в порядке. Откат настигает резко и основательно. Я прокручиваю в голове те секунды, когда трясла ее, когда отключила страх и действовала, и чем явственнее все это вспоминаю, тем ощутимее ужас. Он жуткий, сродни животному. Вдруг бы не получилось? Вдруг бы не смогла? Что было бы, если бы кусочек яблока не вылетел?

Дурно. Зато плотину прорывает. Слезы катятся, я громко всхлипываю. Вита хмурится, как будто готова проснуться и разделить мои страхи. Торопливо укладываю ее в кресло, поправляю плед. Сама выхожу на улицу и мягко прикрываю дверь. Порыв ветра раздувает волосы и кусает мокрые щеки.

Я прижимаюсь спиной к машине и, закрыв лицо ладонями, переживаю этот стресс заново. Пропускаю через себя. Не дай бог пережить еще раз. Врагу не пожелаю.

Семён появляется откуда ни возьмись. Он всегда ждет на улице, пока я кормлю дочку. Подходит близко, выглядит взволнованным.

— Все в порядке, Ань?

Хороший он парень. Добрый, отзывчивый. Громко выдыхаю.

— Блин, зря я поехал тачку мыть. Не дай бог что, я бы себе никогда не простил. Ужасно себя чувствую, аж нутро горит.

— Я тоже. Никогда бы себе не простила, не пережила бы.

— Анька, ты молодец. Не растерялась, все сделала четко. — Он подходит еще ближе, голос звучит мягко, успокаивающе. Умеет Семён подобрать слова, это правда. — Поступила как настоящий боец отряда «Альфа». Я бы тебя взял с собой в разведку.

— Да конечно! — хмыкаю.

— Точно говорю. Отставила панику и сделала мою работу, причем блестяще. Следующую зарплату перечислю тебе, заслужила по праву.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я прыскаю.

— Давай сторгуемся на тридцати процентах, — улыбаюсь. — Это ведь ты научил, как оказывать первую помощь в таких случаях. Сёма, спасибо, я не знаю, откуда бы еще эти знания возникли в моей голове. Это все ты и твой инструктаж.

— Думал, ты меня тогда не слушала, — произносит он с улыбкой.

— Слушала. Я всегда тебя слушаю, ты интересно рассказываешь.

Он делает еще один шаг ближе, и я наконец расслабляюсь.

Сёма рядом больше года, несколько раз в неделю как штык. Он много раз доказывал, что надежный и настоящий. Ни разу не позволил себе грубого слова, всегда похвалит и поддержит. Его работа — защищать нас с Витой, помогать нам, и я понимаю, что наша почти дружба чуть выходит за рамки отношений телохранитель-подопечная.

Он замечательный человек, а мне как никогда нужна поддержка. Обнимаю за шею и снова всхлипываю.

— Ну ладно. Все позади. Ты крутая мамочка.

Семён обнимает за талию, его ладони сжимают сильно. Это слишком, потому что я упираюсь грудью ему в грудь. Хочу отстраниться.

Тогда он приподнимает меня и болтает в воздухе, заставляя рассмеяться. Мы почти одного роста, но Семён крепкий, попробуй выскользни из тисков его рук. Я чувствую облегчение, хотя кровь до сих пор бурлит, да и сердце не успокоилось.

Хочется или бежать, или кричать, или что-нибудь еще сделать! Моя дочка жива и здорова! Я ее спасла!

Наши глаза встречаются. У него — светло-голубые, добрые. Улыбка широкая и почти мальчишеская. Такой невозможно не улыбнуться в ответ.

Семён возвращает на землю. Я почему-то смущаюсь и отвожу глаза, в этот момент он наклоняется и целует в губы.

На миг замираю, как-то вдруг до глубины души растерявшись. Он делает движение, он действительно меня целует. Пря-мо сей-час! Прикрывает глаза в наслаждении и искренности. А я-то пялюсь на него, в полном шоке. Будто в паутину попала, не в силах с места сдвинуться. Он хороший, он друг. Что же мы делаем?

Отстраняюсь поспешно, Семён тянет «м-м-м», обнимает крепче, вновь льнет и отчаянным рывком впивается в мои губы своими.

Я упираюсь руками в его плечи. Он тут же отпускает, на два шага отпрыгивает и в лице меняется. Краснеет до кончиков ушей, будто ему не двадцать шесть, а пятнадцать.

— Простите, Аня, простите, пожалуйста, — выдает испуганно, мгновенно переходя на «вы». — Извините, мне не стоило. — Ударяет себя по лбу. — Треш! Вот это я дал! Простите.

Я, немало смущенная, обнимаю себя. Смотрю ошарашенно, не понимая, понравилось или нет. Ничего не понимая. Но изрядно разнервничавшись.

Редкий ледяной дождь капает на нос, плечи, одежду. Я быстро вытираю лицо.

— Да ничего, это случайно вышло, — бормочу. — Ты меня утешал, все… в порядке.

Семён облизывает губы, я машинально тоже обвожу свои языком, тогда он подходит решительно. Перепугавшись, что вновь схватит и начнет крутить в воздухе, отшатываюсь к машине, где спит дочь. Дыхание задерживаю.

— Я люблю тебя, — выпаливает он в лицо. — И Виту люблю. Прости, но я полюбил тебя с первого взгляда.

Все еще не могу ни вдохнуть ни выдохнуть. Семён снимает шапку, его кожа пышет жаром, он сам — как супердвигатель. Легкий, ловкий, поджарый.

— Одинцов тебе не пара. Он никогда не сделает тебя счастливой. А я сделаю.

— Что? Семён… — Я хочу отойти, но он упирается руками по обе стороны и не дает.

— Одно свидание. Одно, Анька. И потом делай что хочешь — увольняй меня, из жизни вычеркивай, но… одно свидание. Я прошу тебя всего об одном вечере наедине. Ты и я.

— Ты спятил? Он нас убьет, — выдаю полушепотом.

— Не убьет. — Семён дерзко вскидывает подбородок. — Ничего он не сделает. Да и не узнает! Где он? — Широко разводит руками. — Вита подавилась, ты пытаешься совместить работу, материнство, роль эту тупую жены депутата, когда постоянно на виду. Ты самая красивая девушка на свете, Аня, и я буду говорить тебе об этом ежедневно.

Следующий час получается каким-то особенно долгим. Семён везет нас с Витой в московскую квартиру, и я всю дорогу чувствую на себе его взгляд через зеркало. А может, кажется? В телефон пялюсь, не очень хочется переглядываться.

Я… не понимаю, как себя вести, и посоветоваться снова не с кем. Семён, бесспорно, классный парень, и в него можно влюбиться раз и навсегда. Но… он мой водитель, которому платит мой муж. Это пошло, будто зарисовка из дешевого любовного романчика.

Сглатываю. Неуютно теперь рядом с ним.

Влюблен с первого взгляда. Ничего себе. Думаю об этом, и волоски дыбом поднимаются. Резко вскидываю глаза — он смотрит. Секунду целую, потом подмигивает и переводит глаза на дорогу.

В меня никто никогда не влюблялся с первого взгляда, никто не признавался мне в любви. И я… просто в шоке сейчас.

Согласилась провести вечер вместе, иначе бы Семён продолжил наседать. На этой неделе, когда смогу оставить Виту. Если смогу ее оставить.

В квартире мы с дочкой убираемся, играем, обедаем. Я получаю исправленный контракт от Малины и, распечатав его, некоторое время вглядываюсь в мелкий шрифт. Головой качаю. Что в электронке, что на бумаге — ужас кромешный. Так все запутано, а рисковать нельзя. У меня дочь, и я должна подстраховаться.

Вита важнее всего на свете.

Беру мобильник, пишу мужу быстро, пока не передумала:

«Макс, привет. Мне нужна помощь. Можно приехать к тебе на работу?»

Он начинает отвечать тут же. Пишет, стирает, снова пишет.

Я закусываю губу. Нервничает?

«Мне жаль», — приходит наконец.

Сжимаю зубы. Дыхание перехватывает, и я несколько секунд просто машу ладонями у лица. Вдох-выдох.

Максим извиняется за то, что я спрашиваю разрешения приехать к нему на работу. Что застукала его и теперь предупреждаю заранее. Ему жаль, и без всяких скобочек. Тело снова наполняется горечью. Вот что между нами — одна сплошная, но такая, блин, сильная горечь.

«Конечно, ты можешь приехать, когда тебе удобно, — добавляет он. — Прости меня».

Зубы стучат. Барабаню пальцами по столу, потом печатаю:

«Тогда через час, мы с Витой в городе».

«Жду».

Раньше я бы написала Семёну подогнать машину к подъезду но… честно говоря, не представляю, как после случившегося попросить телохранителя построить маршрут до работы Максима.

Как-то все… странно очень, неправильно.

Собираю дочку и вызываю такси.

Через час мы заходим в здание и поднимаемся на нужный этаж. Меня бьет дежавю, и я думаю о том, что схожу на свидание.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Схожу на это гребаное свидание с Семёном, посмотрю, как это — общаться с человеком, который в меня влюблен. Хочу это почувствовать. Кожей впитать чью-то любовь. Я сделаю это.

Киваю Марии Александровне, толкаю дверь, закрываю ее за собой. И на целую секунду замираю, в очередной раз осознав, какой он красивый мужчина.

Максим Станиславович Одинцов, мой законный муж, отец моей дочери, депутат, сидит в кресле в своем кабинете. На нем белая рубашка и темно-синий костюм. Он увлечен работой.

Беру себя в руки и, когда он поднимает глаза, вежливо улыбаюсь:

— Привет. У нас для тебя есть сюрприз: первый зуб.

Вита взвизгивает и тянется, Максим улыбается широко, быстро встает и спешит к нам.

— Да не может быть! — восклицает он радостно. — А ну-ка хвастайтесь!