Топ-модель 2. Я хочу развод

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 20

Блокировка экрана не включилась, потому что на телефоне проигрывается длинное видео.

Сперва не понимаю: это что, фильм? Собираюсь свернуть, чтобы успеть пошарить в переписках и галерее. Волнение ускоряет сердечный ритм, совесть где-то там скребется беспомощно. Сколько времени я мечтала об этом, иногда, в бессонные ночи, за стенкой от мужа, готова была душу дьяволу продать за возможность посидеть в его телефоне! Чтобы убедиться, посыпать солью раны, выяснить, кто в его глазах лучше меня.

На следующем вдохе замираю. Глаза распахиваются, чтобы, как в сказке, лучше видеть. Как привороженная пялюсь в телефон, а на экране Максим тащит меня в свою каюту. Мы диковато хохочем, неуклюже заваливаемся на пол. Макс ловит, не давая впечататься лбом в ковер. Ржем. Поднимаемся, целуемся. Без остановки вульгарно целуемся.

У меня открывается рот. Столько чувств внутри красками взрываются — и сразу иглами под кожу. Да так, что та вспыхивает!

Не знаю, можно ли резко ощутить взросление. Всегда думала, что это медленный, скучный, неосязаемый процесс. Но сейчас будто пыльным мешком огрели.

Куда я, блин, влезла?!

Смотрю на себя со стороны — на взрослую женщину, жену, мать. На сформированную дылду девятнадцати лет, которая притаилась у мужа в спальне и трясется от счастья полазить по его мобильнику.

На котором сама!

Если бы Максим сделал так же, выяснил бесцеремонно, как я по нему тоскую, — впала бы в бешенство.

Быстро пересылаю себе запись и кладу телефон на кровать. В этот момент звуки душа стихают, и я поспешно выпрямляюсь.

Максим выходит из ванной, протирает волосы полотенцем, на нем только боксеры. Увидев меня, он останавливается. Торопливо перевязывает полотенцем бедра, как будто… стесняется. Словно не терся только что своим членом о мою промежность.

А мне неудивительно. Я настолько хорошо узнала мужа, что давно перестала поражаться сочетанию природной стыдливости и зашкаливающего тестостерона. Когда Максим не планирует секс, он до зубовного скрежета скромен. Истинный джентльмен.

— У тебя и правда холодно. — Обнимаю себя за плечи. — Капец!

Он бросает быстрый взгляд на мобильник, видит темный экран и успокаивается. Теперь моя очередь ощущать неловкость. Кажется, ему неудобно, что он пересматривал наш секс.

Щеки вспыхивают, и я растираю их, показывая, что холод дикий.

На самом деле, не настолько.

— Да, я не шутил. Ты что-то хотела? — Макс чуть приподнимает брови. Усмехается нагло. Вновь в образе засранца.

А у меня сердечко ускоренно бьется, я пытаюсь понять, что у мужа в голове происходит. Он сам-то в курсе?

— Попросить, чтобы ты больше не вламывался ко мне в душ, — говорю мягко. — Я испугалась.

— Меня? — Он прислоняется к косяку плечом.

— Ты ни разу так не делал раньше, а тут, после новости о моем свидании, вдруг приперся.

— Думаешь, это как-то связано? — вновь улыбается Макс. Загадочно.

Опускает глаза, позволяя пару секунд бесстыже его рассматривать, затем вскидывает — аж жаром обдает.

— Думаю, ты в ярости сейчас.

Он вновь смотрит в пол, улыбается шире. Не глазами, только ртом.

Максим улыбается, когда бесится, злится, когда ему плохо. Этому его научила политика. Улыбаться напоказ, когда фигово, — это и талант, и проклятие.

Я вдруг понимаю это, и волоски поднимаются.

— Я не могу тебя оставить без охраны, поэтому, пока ищу малому замену, потерпишь без свидания?

— Потерплю. Не спеши. Мы хорошо с ним ладим. Мне будет сложно привыкнуть к кому-то другому.

— Есть такая штука в шахматах, называется «вилка». Когда идет нападение на две фигуры разом, и что бы ты ни выбрал, исход так себе.

— Научишь меня такие ставить? — показываю ему все свои ровные тридцать два.

— Ты умеешь, малыш.

«Малыш». Хихикаю. Вот гад. Может, я и поставила ему вилку, но игрок он по-прежнему опасный.

— Во сколько мне завтра быть готовой?

— К семи. Я скину адрес.

— Как одеться? Скромнее, строже, вульгарнее?

— Чтобы все видели, что моя жена, топовая модель, в одежде не менее прекрасна, чем без.

— Окей… Тогда я оставлю Виту с Папушей, и Сёма меня привезет в город. Да?

Вообще не понимаю, зачем сказала «Сёма».

— Рискуешь. — Максим проходит по комнате, расстилает кровать.

Я пожимаю плечами:

— В нашей семье нормально путаться с подчиненными. Ладно, это все тупые шутки, у меня с ним ничего не будет, пока он на тебя работает. Иначе я саму себя отвезу обратно в деревню.

— Если берега потеряет, только скажи.

— Оборвешь малому уши?

— Оборву.

Я разворачиваюсь и ухожу, слыша краем уха, как Макс бурчит себе под нос: «Что-нибудь».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Забираюсь под одеяло, у самой сердце пылает, кровь бурлит. Проигрываю в голове наш диалог снова и снова, пропускаю сквозь себя интонации. Потом открываю видео на телефоне. Я ведь так ни разу и не посмотрела его полностью, не нашла достаточно смелости. Оно казалось вульгарным, пошлым, не тем, что может меня касаться.

Включаю ролик и проматываю до момента, как мы идем другу к другу. Как Максим хватает меня, а я в него вцепляюсь. Как обнимаю и отвечаю на поцелуи. Как он в стену впечатывает. Мы воедино сливаемся, целуемся, целуемся, целуемся…

Руку к груди прикладываю, вновь ту ночь проживая.

Макс расстегивает штаны. Нетерпеливо, агрессивно действует. Толчком входит, а я голову запрокидываю. Он меня трахает — быстро, ритмично. Мое тело дергается синхронно его движениям. Задыхаюсь. Откидываюсь назад и застываю в немом крике, дрожа от волн удовольствия. Пока он вколачивается в меня. Пока берет, берет, берет, не беспокоясь о возрасте, происхождении, аттестате. Не тормозя ни секунды. Имеет как равную. Пока кончает в ту, которую выбрал для ночи.

Током до промежности простреливает, и мурашки по телу. Господи боже мой.

Я сглатываю. Какие мы горячие здесь, чуть яхту не спалили. Как это могло между нами исчезнуть? Опускаю руку ниже, к животу, потом еще ниже. Касаюсь себя. Глаза закрываю и переношусь в ту ночь. А потом в душевую к нему. Когда контакт был кожа к коже. Когда Макс стоял сзади и хотел мое тело. Когда мы впервые почти трахнулись в нашем доме.

Следующим утром просыпаюсь по тихому будильнику Максима. Вита сладко спит, на часах ровно пять. Муж поднимается, топает до гардеробной и потом вниз.

Когда я захожу в кухню, он как раз останавливает блендер. Оборачивается.

— Разбудил, малыш? — сразу включается в игру, проходится по моим триггерам.

Раньше бы я развернулась и убежала. Но не сегодня.

На мне длинная, в пол сорочка, просвечивающий халат и белые носки. Поправляю волосы и подхожу ближе.

— Доброе утро, — зеваю. — Приготовить тебе что-нибудь?

— Я в спортклуб, поплаваю, потом где-нибудь поем.

Заглядываю в чашу блендера:

— Твои протеины пахнут шоколадкой.

Максим наливает немного в стакан, протягивает.

Я пробую, смакую.

— Н-да. Только пахнут. Терпимо, — морщусь. — Но я больше люблю капучино утром.

Он посмеивается.

— Присаживайтесь тогда.

Макс заправляет зернами кофемашину, а я наливаю себе стакан теплой воды, пью его потихоньку и, устроившись поудобнее, наблюдаю за тем, как муж орудует на кухне, готовя завтрак. Упираюсь подбородком в ладони и улыбаюсь, понимая, что люблю наши ленивые пробуждения. Несмотря ни на что — люблю. И буду по ним скучать.

Максим взбивает молочную пенку, выливает в кофе и подает чашку. Достает из холодильника молочный шоколад с фундуком, кладет на стол.

— Трудный день сегодня? — спрашиваю. Потом поясняю: — Я заметила, что когда ты встаешь раньше и едешь в спортзал, то возвращаешься поздно и не в духе. Хотя есть еще вариант, что это из-за раннего пробуждения.

— Я так и не придумал, зачем понадобился судье. Херово сегодня спалось. К тому же холодно. Вызовешь мастера? Может, можно усилить батарею.

— Конечно. Думаешь, этот судья хочет тебя во что-то нехорошее втянуть?

— Боюсь, малыш, попытается. А нам это совсем не в кассу.

— Ты откажешься? В смысле можно же отказаться?

— Не знаю. Поплаваю, подумаю. Мы кое-что мутим, и если я откажусь, то могу сдать команду. Иногда, чтобы победить в войне, нужно проиграть пару битв. Но битвы тоже бывают разными. Проигрываешь сознательно, понимаешь зачем, а блевать тянет.

Он убирает шейкер с коктейлем в сумку, закидывает ее на плечо.

— Что бы ни случилось, мы с Витой на твоей стороне, — выпаливаю я.

Максим зацепляется за меня взглядом, и я, чуть смутившись, дополняю:

— Твой успех — успех моей дочери. Я желаю тебе охренеть какого успеха, здоровья, долгих лет жизни и счастья.

Он улыбается, подходит и берет за руку, целует тыльную сторону ладони.

— Благодарю, моя мудрая леди. В семь, помнишь?

— Топовая модель в одежде будет.

Максим уходит из дома, а я пью кофе, который он приготовил, слушаю, как отъезжают автоматические ворота, как скрипят колеса по снегу. И думаю о том, что это самый вкусный кофе, что я пробовала. В действительности я ведь помню не только череду обид, но еще и море радостей, которые, фокусируясь на чем-то большом, часто упускаю.

Я думаю о секретарше из отдела кадров, о толпе бывших, о видео, которое Макс пересматривал перед тем, как почистить зубы. Я думаю о своих голых, беззащитных чувствах. О его дурацкой работе. И о том, какими красивыми вещами и заботой он меня окружил за то, что отдала ему девственность и родила дочку.

Я так много всего думаю, что, когда просыпается Вита и я вижу движение на экране видеоняни, испытываю облегчение и спешу к дочке.

Не привыкла столько размышлять, раньше моя жизнь всегда была простой и понятной. Крыльцо — помыть, кур — покормить, грядки прополоть. Толком даже вспомнить не могу, чем занималась, просто дома сидела. Главная цель была — не заболеть и не заразить брата. Я убиралась, смотрела телик. Иногда пыталась подогнать рецепты из интернета под набор продуктов в холодильнике и побаловать себя чем-то особенным.

Никогда я не надеялась, что со мной может случиться чудо. Сейчас я думаю о том, что продолжала бы жить свою скромную жизнь, если бы старый извращенец Валерий Константинович не заметил меня на улице… Я была лишена амбиций и хоть каких-то целей.

У меня не было мечты. А когда нет мечты, неоткуда взяться силам на перемены.

— А кто это у нас проснулся? Это мое солнышко! — восклицаю я, задохнувшись радостью при виде дочки.

Вита неуклюже присаживается и сонно улыбается, тянет ко мне руки. А я чувствую себя счастливой. Действительно счастливой. Наполненной до самого горлышка.

В телефонном разговоре я говорю Малине, что мне нужно больше времени на изучение контракта. Что риски и каторжная работа сейчас исключены. Не будь у меня дочери — конечно, с радостью! С утра до ночи нон-стопом!

Однако она у меня есть, поэтому мой путь будет другим. Наверное, медленным. Но у каждой из нас он свой, не так ли?

С Папушей мы сплетничаем в основном об Эле и ее парне, старшая сестра тоже в курсе Тимура. Как я успела догадаться, все в курсе, кроме Максима. Мне даже обидно за него становится. Семья замерла в трепете, что скажет Макс. И только бабуля причитает, что надо бы замуж и что Ману не должен разрешить такой ужас.

Папуша помогает уложить волосы волнами, нанести вечерний макияж. Платье, выбранное для приема, — лишает ее дара речи.

Оно… напыщенно-скромное по меркам всего мира, и недопустимо откровенное, по меркам нашей семьи.

Темно-синее, полностью закрытое, до пола. Облегающее настолько, что белье под него надевается специальное. Платье, которое только и смотрится, что на такой тощей вешалке, как я, с широкими плечами. Хотя про грудь ничего плохого сказать не могу, благодаря кормлению она идеальна.

От самого бедра с левой стороны тянется разрез, который незаметен, когда стою ровно, но открывает всю ногу, если нахожусь в движении. У Папуши горят щеки от волнения. Это платье мне подарил бренд, в показе которого я участвовала, уже будучи беременной, пока живот был незаметен.

— Макс смотрит на других женщин, — объясняю Папуше. — На своих секретарш.

Когда иду к машине, внезапно вспоминаю Олесю, ее мини — как крик отчаяния — на приеме в честь дня рождения босса Максима. На миг холодею, но потом обрываю себя — я еду не провоцировать, а поддержать. Это другое.

Семён открывает дверь. Когда я вышла, он выбежал из машины. Это не внезапный жест, он всегда так делает в непогоду, а сейчас сыпет мелкий неприятный снег, но именно сегодня становится чуть неловко.

Забираюсь в салон, проверяю глаза — макияж в порядке. Семён усаживается в водительское кресло, и я вдруг ощущаю дискомфорт от его присутствия. Он как будто перестал быть энписи[2][Энписи — персонаж, который в компьютерных играх определяется программно. То есть фон игры.], став за сутки игроком. Тем, кого замечаешь.

— Фух, вот это погода, — болтаю, чтобы разрядить обстановку.

Семён бросает пронзительный взгляд через зеркало, и машина трогается.