Топ-модель 2. Я хочу развод

Глава 4

Разноцветные тряпочки, которые нашила мама для Виты, — просто топ. Мы десять минут перебираем, гладим, рассматриваем. Разная фактура ткани интересует дочку безмерно! Ни одна дорогущая игрушка пока такого эффекта не имела.

— Смотри, вот так еще можно. — Я кутаю куколку в ткань. — Платье получается, да? Как у Виты платье! Только зеленое. А у Виты голубое, — показываю, рассказываю.

Дочка еще слишком мала, чтобы наряжать кукол, но ей нравится любая деятельность, поэтому она мгновенно включается и… добит пупсом об пол. Затем берет машинку, которую купил Максим, кладет на ковер и накрывает, будто одеялом.

Смеюсь:

— Да моя ты девочка! Маминого пупса, значит, об пол, а папин мерс баиньки! Виточка уложила машинку спать! Булочка заботливая.

Картинка выходит настолько славной, что дочь не выдерживает, хватает машинку и тянет ко рту.

Вита внешне похожа на папу — смуглая, темноволосая. Когда родилась, глаза были ярко-голубыми, теперь карие и продолжают темнеть с каждым днем. Смотрю в них и поражаюсь — разрыв шаблона у меня. Глаза Максима — точь-в-точь, при этом такие добрые, веселые и счастливые, каких я у мужа отродясь не видела.

А жаль, ему бы пошло. Вита теряет интерес к тряпочкам, и я собираю их в пакет. Бросаю взгляд в окно — фары мелькнули или показалось? Бр-р.

Зря так рано отпустила Семёна, иногда он сидит с нами вечером. Вдвоем с дочкой не то чтобы страшно. Некомфортно.

Максим купил этот дом, когда я была на шестом месяце беременности. Когда Вите исполнился месяц, мы сюда переехали. Ремонт делали на скорую руку. Квартира Максима показалась тесной для троих. А для двоих, если начистоту, особенно.

— Что ж, пойдем купаться? — предлагаю дочке весело.

Поднимаюсь, иду в ванную и включаю воду. В этот момент щелкает замок.

От неожиданности я замираю.

Смотрю на часы — и восьми нет. Рано он что-то.

Тут же суетиться начинаю на ровном месте! Проверяю воду, убавляю горячую, добавляю. Целую Виту, хватаюсь за полотенце. Дочка тянется к своим резиновым уткам, я машинально вручаю ей одну, хотя это игрушки для ванны.

Максим для меня — гость, был им раньше и навсегда останется. К его приходу нужно подготовиться, хотя бы морально.

Себя оглядываю — бежевый домашний костюм, топ и широкие длинные штаны. Пойдет. В зеркало быстрый взгляд, потом на дочь — в любопытные карие глаза. Целую. Целую. Целую ее в сладкие щеки.

— Неужели это папа? — Стараюсь, чтобы голос звучал максимально бодро.

Дочка радуется. Это слово она знает прекрасно.

А мне дурно! Тошнота у горла и легкое головокружение. Любить Максима — это болезнь, как испытывать страсть к недоступной рок-звезде из телика. Позорная хроническая болезнь. Знать, что считает себя лучше, что с другими развлекается. И самое страшное — понимать, что однажды его линия жизни пересечется с линией особенной женщины и в его глазах вспыхнут такие же искры счастья, как сейчас плещутся в глазах Виты.

Просто чувствовать его заботу каждый день. Встречать дома. Моменты, эпизоды. Семья — как мыльный пузырь. Каждую минуту я знаю, что это временно, что я просто оказалась на той яхте и он женился по залету. То злюсь на него, ненавижу искренне, всем сердцем, всей душой, как было перед родами. То… ошеломительно скучаю.

Ну дура дурой! Деревенская.

Стараюсь быть гордой, независимой. Не какой-то там половой тряпкой, о которую он бы регулярно вытирал ноги, а та и рада, потому что больше ничего не умеет.

Я учусь быть личностью. У меня хороший учитель.

Но внутри — просто ад. Иногда мне кажется, что я люблю мужа до смерти. Просто лежу лицом в подушку и терплю это. Вспоминаю, как любил, как целовал нежно, жарко, как брал в постели. Вспотел тогда — думала, волнуется. Боже! В итоге с его стороны будто и не было ничего, словно он снова оказался под трином. С моей — каждое ощущение в память въелось.

Когда я думаю, что его при нашей близости тошнило, умереть хочется. Я тогда растворяюсь в воздухе, не дышу. А когда эти мысли отбрасываю, лежу и тоскую. Понимая, что тряпка. Та самая, половая. Стыдно до смерти, потому что Максим Одинцов никогда бы по собственной воле не выбрал в жены убожество.

Выключаю воду. Обняв дочку, выпрямляю спину и чинно спускаюсь на первый этаж. Кое-что в новой жизни я усвоила определенно — есть вещи, которые не входят в зону нашей ответственности, и повлиять на них мы не можем. Отвечаем только за свое собственное поведение. Как сказал Аристотель, мы есть то, чем мы заняты.

Поэтому я веду себя как жена депутата, как достойная мать его дочери. Моя совесть чиста кристально, только с такой совестью и можно — выстоять. Именно это — зона моей ответственности.

Максим вешает пальто в шкаф, гладит Луну. Увидев нас, улыбается.

Злит до трясучки.

— А вот он где, папа наш! Вот он приехал! — весело говорю я. Нижняя губа чуть дергается.

Он не замечает.

— Привет! — бросает нам. — Вита, у меня руки холодные. — Быстро растирает, дышит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Дочка уже тянется, хныкает, плачет. Он берет ее наконец.

— Ага! Говорил же, что холодные.

У Виты такое лицо — просто шок. Детский, искренний, как будто крошку ни за что обидели. От кого от кого, а от отца не ожидала, сладкая, что и правда будет холодно!

Не можем сдержаться и вместе с Максимом хохочем. Ну что за девочка, такая естественная во всех своих реакциях.

Переглядываемся. Делим еще один до боли трепетный момент на двоих. Тот самый, который, может, и забудется, но в сердце останется. У нас их много, таких моментов. Мы делим воспитание дочки поровну.

— Ужин я не готовила, — говорю быстро. — Думала, будешь поздно.

— Моя же очередь купать. Ошибся, Аня?

— Нет, твоя. Но…

— Тогда доставку закажу. — Максим достает мобильный, набирает номер ближайшего ресторана.

Я пытаюсь как-то понять по нему, был с другой или нет. Если признаки нахожу, — аромат духов, например, на одежде, — сторонюсь несколько дней. Невыносимо, грязно. Не только ему от меня тошно, Максим довел это чувство до взаимности.

— Да, здравствуйте, доставку хочу заказать. — Поднимает глаза на меня. — Ты будешь что-нибудь?

Отрицательно качаю головой. Его демонстративная забота обо мне всегда и во всем — действует опустошающе.

Максим перечисляет постоянный набор блюд, добавляет салат с креветками, — это для меня, это я люблю, — благодарит и кладет трубку. Я же зову дочку на руки:

— Вита, иди к маме. Пусть папа спокойно помоется.

— От меня так сильно несет? — спрашивает он с усмешкой. Шутит, наверное.

Пожимаю плечами.

— После твоих политических совещаний лучше освежиться, — расплываюсь в улыбке.

Максим отводит глаза.

Господи. Дай. Сил.

— Окей. Как у тебя день прошел? — спрашивает.

У него хорошее настроение, мои подколы он игнорирует.

Поднимается на второй этаж с дочкой на руках, я следом. Вита по привычке тянется в ванную, но он тормозит, болтая, что сегодня первый. Усаживает Виту на свою кровать, вручает погремушку. Сам достает трико из шкафа, свежую белую майку.

— Мы играли в тряпочки. Представляешь, она уложила машинку спать и накрыла одеялом.

— Да ладно?

— Да! Запомнила, как мы ее укрываем, и догадалась. Тот красный мерс, который ты купил, помнишь? А куклой била по полу.

Максим опускается на колени, облокачивается на кровать и любуется.

— Мой островок адекватности и доброты в этом убогом мире. Подрастешь — куплю тебе такой мерс, тебе пойдет.

А я, значит, езжу на «Киа».

— Марат не обидится? — шучу.

Марат — это его приятель-дилер, у которого сеть автосалонов и который всех друзей пытается усадить на корейцев.

— Придется с ним разругаться, — улыбается Максим, поддерживая легкий тон. — На видео не засняла, Ань? — уточняет с искренней надеждой.

Ему настолько важны все эти моменты, что он действительно смотрит все видео, которые я снимаю за день и отправляю ему.

И я снова сметана. Это какой-то особый вид счастья, когда муж так сильно любит ребенка. В такие минуты я действительно счастлива.

— Не успела, она потом в рот ее. Радость была недолгой.

Вита не перестает улыбаться папе, а я… им обоим.

Максим — мой недосягаемый Дэн Рейнольдс[1][Дэн Рейнольдс — солист группы Imagine Dragons и абсолютный краш)], который через день приезжает домой пораньше, чтобы искупать дочку. Который ко мне хорошо относится. Действительно хорошо.

И который безропотно идет в душ. А потом, переодевшись в домашнее, набирает с Витой ванну в большом санузле. Я же… прихожу в его ванную, чтобы собрать грязную одежду. Стиркой в семье занимаюсь я. После того как испортила пару его кашемировых свитеров, научилась выбирать нужные режимы на машинке.

Отношу вещи в прачечную. Когда оказываюсь наедине с собой, наклоняюсь и украдкой вдыхаю запах с рубашки. Улавливаю оттенок женских духов, а позже, при сортировке, нахожу длинный темный волос. Вытягиваю, смотрю. Губу кусаю нервно от досады.

Козел. Он даже не старается.

Взяв себя в руки, я поднимаюсь на второй этаж. Сама себе бормочу беззвучно: «Это все в стирку, уберем, смоем. А в домашней одежде он пахнет хорошо, вкусно. Он… полностью наш с дочерью».

Заруливаю на скорости в большую ванную — вдруг что нужно? — и застываю в дверях, растерявшись. Потому что именно в этот момент Максим стягивает майку, эффектно так, через голову. Будто спецом выпендривается, хотя в мою сторону не смотрит и о моем приближении не знал.

Смотрю на его плечи, на татуировку в виде цыганского колеса.

Тотчас накрывает. Нутро до боли скручивает жуткой, нечеловеческой ревностью.

Я как-то резко краснею, потому что не готова видеть мужа без одежды. Потому что слишком хорошо он выглядит, а еще… потому что его рубашка воняет дорогими духами. Я даже запах этот чертов знаю: подруга рекламировала их прошлым летом, ей бренд надарил пробников, она присылала мне.

Пульс ускоряется до безумия, я как-то сразу обмираю. Максим же, раздетый до пояса, смеется.

— Я научил Виту брызгать из утки, — хвастается мне. — У нас есть здесь взрослое полотенце? Потому что я весь мокрый.

Дочка с остервенением сжимает уже пустую резиновую игрушку и понять не может, куда пропала вода.

— Дам свое, — выпаливаю я и прохожу в ванную.

Тут тепло от пара. Даже жарко. Позади Максим без футболки.

Хочу пояснить: у него дома не принято ходить полураздетым, я ни разу не видела, чтобы он вышел из своей спальни в трусах. Мы живем в соседних комнатах, у каждого своя ванная. У него маленькая, где душевая и тумба. У меня — эта, просторная, светлая.

Господи, кому расскажи — обхохочешься. Год женаты, а шугаюсь вида полуголого мужа.

Открываю шкаф, достаю полотенце и протягиваю Максиму. Наши пальцы касаются, я впиваюсь глазами в его грудь. Опускаю их ниже по плоскому животу, к пупу, вокруг которого широкая дорожка коротких волос. Отворачиваюсь.

Макс тем временем набирает в брызгалку воды, и Вита дает новый залп струей, вновь в него, следом в меня.

Отец тут же дает ей сдачи! То есть брызгает легонько, дочка громко чихает дважды, а потом хохочет! Мы вновь переглядываемся и застываем от умиления.

Сердце разорвано на куски. В груди крошево. Минуту назад я мечтала о разводе и не видеть Максима никогда. Сейчас — люблю всем сердцем.

Звонят в дверь.

— Доставка, наверное. Я приму.

Выхожу из ванной. Шепчу себе: «Тряпка, ничтожество. Он другую только что пялил, а у тебя пальцы горят от желания его потрогать. Да что с тобой происходит! Очнись!»

Никогда. Никогда на свете! Крыша тем временем подъезжает.

Я принимаю пакеты с едой, ставлю на стол. Наверх больше не спешу.

А когда поднимаюсь, Максим уже вытирает дочку большим махровым полотенцем с ушками. Он по-прежнему без майки, и я смотрю только на Виту.

— Там еду привезли, давай дальше я сама, — помогаю ему.

— Ань, — говорит он, — посидишь со мной, пока ем?

Странно. Обычно на этом моменте мы прощаемся до утра.

— Ладно. Уложу только.

Переодеваю малышку в пижаму и, подсушив ей волосы, укладываю спать у себя. Накупавшись, Вита быстро засыпает на груди. Игры с папой ее особенно выматывают, мы то тряпочки перекладываем, то книжки смотрим, а с Максом у нее активити.

Подключив видео-няню, я возвращаюсь в ванную и поправляю волосы. Раньше в цыганских семьях была такая, скажем, традиция… носить на себе все украшения, которые только есть. Потому что, в случае чего, муж может выставить из дома, и в чем ты была, милая, в том и осталась. Иногда, после его «совещаний», я думаю о том, что Максим может выставить меня в любой момент. Порвать со мной в один день, как в свое время сделал с Олесей.

Спускаюсь на первый этаж.

Сидит на диване, тянет виски и гладит Луну. Усмехаюсь. Да по фигу. Что может быть хуже пережитого мной пару минут назад?

Открываю холодильник, достаю бутылку красного вина, бокал из шкафа. Ставлю на стол.

— Ты выпиваешь? — Муж выгибает бровь. С претензией спрашивает.

— Иногда. Когда ты задерживаешься. — И поправляюсь: — Страшно мне одной в этом доме. Так сказать, пятьдесят грамм для смелости. Доктор разрешил. Поможешь?

Он подходит и берет из моих рук бутылку.