Топ-модель 2. Я хочу развод

Глава 2

— Почему ты сразу не поехала в роддом, как схватки начались? Врачи бы остановили роды.

— Мама, говорю же, я думала, это треники. — Хожу по палате. Нервничаю.

Дышу. Все, что могу, — это дышать.

— Ты себе представляешь, что это значит — растить больного ребенка?! Моего опыта тебе мало? Ума нет, угробила девочку! Какая из тебя мать?! Горе ты, а не мать! Бедный Максим!

Я сбрасываю звонок и откладываю мобильник. Мысли разбегаются. Почему, ну почему так рано? Я ведь анализы сдавала, на приеме была недавно — все шло хорошо, не считая положения малышки.

Мама перезванивает, она как никто умеет накрутить меня до дикой паники и сжигающего чувства вины. Уже что-то вычитала в интернете и решила сообщить последствия преждевременных родов. В тот момент, когда я во второй раз сбрасываю вызов, в палату заходят.

Вздрагиваю и как-то сразу понимаю, что это Максим. Стоит в больничной одежде и резиновых тапочках, а я в пол пялюсь. Не на него, ни в коем случае. Лишь краем глаза касаюсь. Чувствую присутствие, ощущаю вторжение, нарушение личных границ. В глаза смотреть необязательно, да и не получается. Физически не могу его видеть.

Пол-окно-тумбочка.

— Ну что? — Я хватаюсь за спинку кровати. — Где там анестезиолог?!

— Скоро освободится. — Его спокойный голос бьет наотмашь.

Не могу с Максимом находиться в одном помещении!

— Скоро?! Ты не видишь, что я умираю?

— Мне его за шкирку из операционной притащить?

— Притащи! Депутат ты или кто?! Сделай хоть что-нибудь! — Горько всхлипываю. — Прости, я за малышку переживаю. Почему я не поехала в больницу рано утром? Или вчера? Я просто… У меня треники давно уже, мне говорили, что я сразу узнаю, когда схватки будут настоящими. А я не узнала. — Зажмуриваюсь и реву от отчаяния.

Давай, добивай, муж любимый. У тебя это отлично получается.

Он, кажется, подходит. Чтобы убедиться, надо поднять глаза. Я потираю поясницу машинально, чтобы хоть как-то облегчить состояние.

Спустя вдох чувствую прикосновение к спине через больничную сорочку. К тому самому месту, что разминала.

— Позволь мне, — говорит Максим заботливо. Как раньше.

Я вздрагиваю всем телом, собираюсь отпихнуть немедленно. Он начинает гладить, растирать. Его рука — большая, уверенная.

Моя — застывает в воздухе. Снова закрываю глаза и дышу.

— Перестань прикасаться ко мне, к бриллиантовой, — слышу собственный голос.

Так говорил обо мне Жан Рибу.

Нажатие становится в пять раз ощутимее, муж полностью игнорирует выпад. Прикусываю губу и вдыхаю громко.

— Ай!

— Легче?

— Да, — временно сдаюсь и смягчаю тон. Не защищаюсь. — Поясница. Капец просто, она сейчас отвалится.

— Твоя мать опять тебя накрутила? Аня, просто пришло время.

— Ты думаешь?

— Я сегодня не мог спать ночью, ждал, что ты позвонишь. Да, пришло.

Его движения становятся ритмичнее, и это невыносимо нужно в данный момент. Кое-как получается немного расслабиться, и я сразу чувствую, как живот опускается.

Время идет. Сквозь схватки осознаю, что уже второй час в палате нас двое. Врач заглядывает периодически, смотрит, как дела, и уходит.

И снова мы вместе. Муж и жена. Будто семья настоящая, которая и в горе и в радости. Которая действует заодно.

Мы так сильно поругались в тот раз, после которого не разговаривали. Я думала, что и не начнем уже.

Фразы короткие. По делу. Ни шагу на запретные территории. Ни шагу туда, где больно, где черное болото и ссоры.

Сердце только колотится. Я ведь так и не научилась смотреть в сторону мужа. Максом звать научилась, иногда позволяю себе цыганское Ману. Мнение свое высказывать научилась. А вот смотреть — нет.

Потому что пусть я из деревни, но гордость тоже имеется. И я лучше умру, чем еще раз покажу ему свой «щенячий взгляд».

А иначе смотреть, видимо, не получается. Как иначе-то на него смотреть, когда при одной мысли внутри все замирает: и тоска, и горе, и обида, и боль? В итоге одна сплошная боль. Не могу из сердца выкинуть, что бы ни делала. Но однажды получится.

Точно получится.

Мы перемещаемся по палате. Я то в кровати лежу, то хожу из стороны в сторону. Максим рядом. Говорит о чем-то, шутит.

Про коляску рассказываю. Лгу, что розовую выбрала, он вздыхает, соглашается. Я смеюсь. Господи! Он тоже улыбается.

Понять не могу: мы заключили короткое перемирие или… помирились? Максим ведь не хотел присутствовать. Он… сразу приехал и остался.

Разминает спину, приносит воду, поддерживает. Слова, что произносит, всегда правильные, пусть, может, лживые, но к месту.

Когда подключают эпидуралку, становится легче. Ночью даже получается немного задремать. Он рядом. Все время рядом, не звонит никому, не уезжает. И это так… странно. И не похоже на него.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Просыпаюсь от поцелуя в лоб, срабатывает рефлекс, и я открываю глаза.

Следом встревоженный голос мужа:

— Мне кажется, ты горячая.

Ищу его руку, как спасательный круг, вцепляюсь. Слабость сильная. Сколько я спала: час или десять минут?

Дочка толкается. Кладу ладонь на живот.

— Я за врачом, — говорит Максим.

Его встревоженный тон мгновенно рождает панику. Чтобы Максим тревожился? Когда такое было?! Не пускаю сначала — нужен очень, чтобы рядом, чтобы со мной! Но потом включаю голову и слушаюсь.

Хлопает дверь, я остаюсь совершенно одна.

Наверное, эта минута тишины — самая страшная за весь день. Одиночество и полная неопределенность. А может, она самая страшная за всю мою жизнь?

Не хочу быть одна. Мамочка, права ты. Не готова я стать матерью, сама еще дура дурой. Помощь нужна. Все не по плану пошло, не о таких родах я читала и смотрела ролики, вот и растерялась. Страшно, ужасно страшно не справиться. Мне больно, а еще я нестерпимо… просто смертельно, оказывается, вымоталась.

Вот только о маме думать не получается. Максим. Я трезво понимаю, что если помощь будет, то с его стороны. Как бы там ни было между нами. Помощь обязательно будет.

Максим возвращается с доктором. Опять осмотр. А мне тревожно! Суечусь, ерзаю, мужа глазами ищу. Он у изголовья стоит, тоже нервничает. Все идет не так с самого начала.

— У нашей Виты все будет хорошо? — шепчу я. — Максим, поклянись. Ты ведь видел ее во сне? Пожалуйста, не лги. Какая она была?

Он касается живота впервые за последние недели, и дочка толкается точно в его руку. Мое бедное, кое-как склеенное сердце сыпется, сама я сыплюсь.

Как так выходит, что ближе его нет? Что в самые сложные моменты — всегда рядом именно он. Ну как же так, любви-то не случилось. Лишь расчет и голое раздражение.

— Она была здоровой, — произносит Максим. — С большими темными глазами и беззаботной улыбкой. — Он поворачивается к врачу: — Ну что там?

— Все-таки едем в операционную, — цокает тот языком. — Больше ждать не рекомендую, девочка опять повернулась, не хочет опускаться. — Доктор снимает перчатки и командует акушерке: — Готовимся быстро!

Время останавливается.

— Я помню, что вы модель и что вам важно сохранить живот, но…

— Вы шутите? Дочку спасите! — кричу я. Хватаю Максима за руку.

— Зашью максимально аккуратно. Шов будет почти незаметным.

— Максим… — Я сжимаю его ладонь изо всех сил. — Максим, пожалуйста, будь с ней. Максим, я умоляю тебя. Она родится, не оставляй. Ей будет страшно.

Наши глаза встречаются. Впервые за… не знаю сколько времени. Мы смотрим друг на друга, и мне плевать, что он думает и на какую бездомную я похожа. Я требую от него клятвы. Не отпускаю до тех пор, пока он не сжимает в ответ.

— Я тебе обещаю.

— Позаботься о ней.

Я паникую. Сквозь шум и кипеш слышу, как Максим говорит:

— Я останусь на операцию. Что для этого нужно?

Наверное, в такие моменты обиды остаются позади. Пусть сквозь зубы, но мы дали клятвы поддерживать друг друга в горести, и мы их исполняем. Если бы он попал в беду, я бы сделала то же самое. Была бы рядом столько, сколько потребуется.

Максим держит за руку, пока меня перевозят в операционную. Он рядом, когда подключают наркоз, рядом, когда я отрубаюсь, точно зная, что он не уйдет. Никакая сила его сейчас с места не сдвинет: ни люди, ни магия.

Он встретит нашу девочку.

Голова чугунная.

Кое-как, согнувшись пополам, я шаркаю к палате. Медсестра сказала, что дочка спит, мне ее принесут попозже, но разве можно дождаться? Как только смогла встать, сразу пошла. Хочу увидеть. Погладить. Может быть, даже… поцеловать?

Иду медленно, сил совсем нет. Отделение, где детки, этажом ниже, благо лифт работает. Ступеньки я бы сейчас не одолела.

Нужный номер палаты. Я открываю дверь и вижу… мужа. Он сидит в кресле в той же зеленой хирургичке, что был на родах, и держит на руках сверточек.

Чуть не падаю. Для меня было шоком проснуться и обнаружить, что живота нет. Я… все пропустила, никак осознать не могу, что родила ребенка.

Такая тишина в ушах, словно мир замер. Вот она. Вита. Девочка моя.

Не верю. До сих пор поверить не могу. Волоски дыбом, дрожу от эмоций — их много так! Я путаюсь, захлебываюсь.

Максим большой мужчина, высокий, и сейчас, когда держит в руках нашу дочку, кажется просто огромным. Она… такая крошечная. Он поднимает глаза, я хватаюсь за косяк.

— Это она? Можно… мне? — шепчу.

Муж отвечает не сразу. То есть не мгновенно. И эта секунда тишины повисает в воздухе страшным кошмаром. Словно ответ на вопрос может быть и отрицательным. Словно всё… в моих руках.

Максим произносит:

— Конечно, Аня. — Неспешно поднимается. — Присаживайся. — Улыбка трогает его губы. — Она… настоящая красавица. Не могу выпустить из рук.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍В груди больно. Так больно, что дышать не могу. Максим помогает присесть, устраивается рядом и показывает доченьку. Маленькую и самую красивую девочку на свете! Я так робею, что не сразу беру ее на руки. Но влюбляюсь с первого взгляда. Неужели это чудо — мое. Это она сидела у меня в животе, это я ее создала. Такие губки крошечные, носик… глазки закрыты, Вита сладко спит.

Максим рассказывает, как кормил ее из шприца.

— Медсестра сказала не держать на руках, но как же не держать? Я пробовал положить, она занервничала. Вот и сидим.

А я смотрю на Виту, на крошку свою. Не могу поверить, просто не могу поверить, что все позади.

— Она покушала, да? — выдыхаю.

— С аппетитом, — кивает Максим.

Снова вдребезги. Всегда так.

Вита открывает ротик и широко, сладко зевает. Живая куколка.

Время идет, и я, наконец, осознаю, что муж не собирается отчитывать меня за ранние роды. Поэтому не обвиняю его в том, что сам до них и довел. Мы оба… идем на мировую?

— Ты хочешь поговорить? — спрашиваю по-доброму.

— Попозже обязательно, — отвечает он как всегда спокойно.

Качаю головой. Сейчас. Хватит молчания. Я набираюсь смелости и выпаливаю:

— Как твоя интрижка?

— Закончена.

— Тогда… если хочешь, можешь вернуться домой.