— О чем ты хотел поговорить?
Я принимаю бокал из его рук и прохожу к барной стойке, усаживаюсь на стул. Позу принимаю эффектную. Не сижу как забитая мышь, опустив плечи и глаза в пол. При Максиме я стараюсь быть звездой больше, чем на работе.
Глупо? Наверное. Он видел меня разной, знает как облупленную, он был у меня дома, в деревне, и оценил диван, на котором я спала с детства.
Даже в родах Максим Одинцов меня видел. А еще во время бессонных ночей, с раздутой молоком грудью, с черными мешками под глазами и паникой, что наша малышка не наедается. Он — мой муж, и мы вместе идем по жизни.
Единственное, я слежу за тем, чтобы при нем всегда ходить в длинных юбках или широких штанах. Такая форма одежды — правило его семьи. Он любит, когда именно это правило нарушают, я помню, как одевалась его бывшая. Но сама этого правила придерживаюсь особенно рьяно.
Максим наливает себе еще.
— Я возьму Кирилла на работу, — говорит будто между прочим. — Если он захочет повышение в будущем, то пусть поступает на вышку заочно. Отпуск на сессии я устрою. Повкалывать несколько лет придется, это правда. — Цокает языком. — Любой самый никчемный диплом самой убогой шарашки подойдет.
Сжимаю зубы и опускаю глаза на секунду, обдумывая.
— А что в салоне? Не справился?
Максим устраивал Кирю к Марату младшим менеджером.
Пауза в секунду выводит из себя! Он всегда так делает, привык, чтобы внимательно слушали.
— Кирилл пытался замутить схему и украсть тюнинга на пять тысяч. Не постарался, вышла халтура, Марат заметил.
— Блин. Придурок. Он не признается, Макс. Мама ни мне, ни тебе не поверит.
— Это неважно. — Максим делает глоток и вновь устраивается на диване. — Обвинять его никто, разумеется, не станет, сумму нам Марат уж простит. Кирилл умный, талантливый парень, но жадный, иногда эта жадность толкает его на глупости. Поэтому я возьму его к себе. От греха подальше.
Чтобы мой брат больше ни перед кем не позорил господина депутата.
— Прости.
Он отмахивается.
— У меня украдет — получит по морде.
— Мама этого не переживет.
— Придется ей потерпеть. Иногда парню полезно огрести, мозг на место встает.
— Хорошо, что у нас дочка, — парирую.
Макс улыбается.
Делаю большой глоток. Терпкий вкус на языке, тепло в пищеводе. Градус нервозности снижается как-то резко, а вот уровень наглости, напротив, растет к небу. Я усаживаюсь удобнее, вальяжнее, но при этом так, что, если кто щелкнет камерой — можно и на обложку. Столько билась над позами, что теперь принимаю их автоматически.
— После того как у нас появилась Вита, желание воспитывать мужиков обострилось стократно, — продолжает тему Максим.
Смеюсь. Это мило. Он может быть милым, когда старается.
Один-два-три. Поднимаю глаза и смотрю на него пару секунд.
Максим крутит в руках стакан, рассматривает напиток. Пользуюсь этим и разглядываю его.
— Это все? — спрашиваю, отпивая. Как вино закончится, пойду спать.
Он закидывает ногу на ногу, голову запрокидывает на спинку дивана и, закрыв глаза, расслабляется.
Из-под рукава футболки виднеется татуировка. Максим больше не носит плетеные браслеты. Из украшений только простое кольцо на пальце.
Интересно, как бы он отреагировал, подойди я и заберись на колени? Сейчас!
Будь в бокале не вино, а трин. Оседлала бы, в спине прогнулась. Стянула топ через голову, оголив потяжелевшую грудь. Волосы бы разметались по плечам, сердце на волю выскочило!
Воображаю, загораюсь!.. Хмыкаю.
Фантазии такого плана преследуют все чаще, в интернете написано, что организм после родов просыпается постепенно. Пока либидо валялось в коме, терпеть этот брак было проще.
Максим громко вздыхает, садится ровнее.
— Дальше. Твоя подруга Диана. Я не хочу, чтобы она бывала у нас дома. И чтобы вы общались.
Еще один укол. Опять неожиданно, больно. Снова я накосячила.
— Какие еще будут указания, господин Одинцов? — уточняю сдержанно, в его манере.
Прищуривается. Голову набок склоняет, точно зверь на охоте. Недоволен? Я прячусь за вином и делаю глоток. Осталось не больше пары в бокале.
Алкоголь в крови, он голову кружит. Я редко пью, мне мало надо. Вонючие рубашки Максима стираются в подвале, своим замужеством в данный момент я сыта по горло.
Максим вдруг смягчается. Усмехается и качает головой, забавляют его мои попытки уколоть.
— Какие будут, Аня, такие и выполнишь, — говорит он весело. — Да же?
Накатывает. Ослепляет. На части рвет от потребности вывести его на эмоции. Чтоб психовал, орал, как зверь бешеный! Мебель крушил! Показал как-то, что не всё у него под контролем! Что злится, что в душе больно!
Была бы рана, я бы обняла, залюбила, занежила. Но нет у него ни ран, ни слабых мест, кроме Виты. Непробиваемый. А манипулировать дочерью я не буду точно.
Остается вино пить.
— Слушаюсь! — Спрыгиваю с высокого стула, решив закончить семейный вечер.
— Стоять.
Застываю. Смотрю.
Максим медленно, будто недовольно меня осматривает. С головы, гад, до кончиков пальцев, спрятанных под носками. Костюм мой не нравится? С каким пор ему не плевать, в чем я по дому хожу?
— Не спросишь почему?
— Я так понимаю, твои помощники нарыли на нее какую-то информацию, способную тебя скомпрометировать. Я ведь под прицелом, все мои связи проверяются.
Он одобрительно кивает:
— Ни убавить, ни прибавить. — Берет телефон, смотрит на экран.
Внезапно нашлись вещи поважнее разговора с женой? Я вдруг думаю о том, что это та женщина, которая на фотографиях. С которой он провел час времени после работы. Пишет ему. Фотки шлет?
— Твой салат в холодильнике, если передумаешь, — произносит Максим как всегда спокойно, буднично.
Я допиваю вино, беру бутылку и наливаю себе еще. Он поднимает глаза.
Дай мне сил не начать ругаться! Я знаю, как ссорятся мои родители, я росла на этом, видела, впитывала. Пыталась так же — высказывать, орать, выплескивать. А он просто ушел. Бросил меня одну перед родами.
Помню прекрасно это ощущение ошеломительное, когда высказала, выдохлась, поделилась болью. Я ждала ответку, а ее не было. Последнее слово за мной осталось, победа на языке горчила. Сама же потом позвала обратно.
Дыхание учащается. Я делаю вид, что пью еще. Максим встает, подходит.
— Что случилось? — В упор смотрит.
Теперь уж точно — или в пол, или в сторону.
— А ты как думаешь?
— Если для тебя важна Диана, попроси, я с ней поговорю.
— Не надо никого спасать ради меня, чтобы потом я слушала, кто, как и сколько у тебя ворует! И о твоих планах наподдавать моему родному брату. Я не просила устраивать Кире жизнь, ты сам проявил инициативу. Хочешь быть для всех хорошим — пожинай плоды. И самое главное…
Он берет меня за локоть, чуть сжимает. Бокал повисает в воздухе, я больше не хочу пить, но ему назло осушила бы до дна.
— Пусти меня, пожалуйста.
— Если у тебя есть претензии, поясни.
— Есть совет: Максим, последи за собой, пожалуйста. Ты опять палишься.
Отдаю ему бокал, сама беру мобильник со стола, нахожу то письмо и показываю.
Макс смотрит на экран, а потом напрягается. Да так сильно, что я от обиды едва не вою.
Хотела вывести его на эмоции — получай. Не из-за тебя. Не из-за тебя только!
Он выхватывает телефон из моих рук. Водит пальцами по экрану, пожирая глазами фоточки.
— Они сегодня пришли?
Максим пересылает письмо себе. Вбивает адрес отправителя в поиск — видит еще два письма. Снова отправляет себе. Следом листает все мои письма, а там есть от Жана Рибу. Я вспыхиваю! Допрыгалась! Нужно отвлечь, не позволить!
Хочу выхватить мобильник, да куда там! Он руку вверх поднимает, словно я ребенок, и отворачивается.
— Отдай! Отдай телефон немедленно! — психую.
— Напиши мне пароль от своего ящика сейчас же.
— Да пошел ты!
Оборачивается. В глазах сталь.
— Почему ты немедленно мне не сообщила о том, что тебе такие фотки шлют? Ты понимаешь, что это компромат?
— А может, просто не надо трахать всех подряд, и не будет компромата?
Наши глаза встречаются, напряжение вечера достигает максимума. Злость, обида, ревность — я все в этот взгляд вкладываю. Были бы мы магнитами — отлетели бы друг от друга на сто километров.
«Я хочу развод», — на языке болтается. Горчит, зреет.
А потом происходит то, чего я боюсь все эти месяцы, — Макс меня подавляет. Размазывает морально.
Ком застревает в горле, опускаю глаза и отворачиваюсь. Сколько я боролась? Секунды четыре? Рекорд поставила.
Голос его, впрочем, смягчается:
— Аня, эта женщина мне, разумеется, не любовница. Ты ведь понимаешь это?
— Мы договорились, что создаем видимость счастливого брака, пока не подрастет Вита. Мы договорились, что будем друг о друге заботиться!
— Это с работой связано.
— Она твоя избирательница? — смеюсь.
Максим разводит руками, дескать, так и есть.
Козлина.
— Ты только что сказал, что это компромат.
— Блядь, — ругается он сквозь зубы, но не на меня. Себе под нос. В бешенстве Максим Станиславович наконец-то! — Аня, малыш…
Этот сраный «малыш» — капля последняя. Я немедленно выплескиваю вино ему в лицо. Максим столбенеет.
— Я тебя просила не называть меня так, — выпаливаю.
Напрягаюсь. Жду сдачи.
Он встряхивает головой, но мобильник мой, прокрутив в руке, возвращает. Медленно идет к столу, отматывает бумажное полотенце. Не оборачивается. Не смотрит на меня. И снова все не так!
Папа бы или упал пьяным, или так и спал облитым на полу. Или бы бил кулаками по столу и кричал, что никому не позволит так с ним поступать. Мама бы тут же кинулась стирать ему кофту.
Максим не делает ни первого, ни второго. И я снова в панике. Как быть? Я не понимаю! Я не умею с ним ругаться!
— Извини, — шепчу в ужасе.
— Это ты извини, — отвечает он опять ровно. По-прежнему не оборачивается. Вытирается. Майку больше не снимает. — Такие письма — дерьмо. Я разберусь, кто тебе их шлет. Это очень важно для меня. Пожалуйста, если такие письма будут еще приходить, сразу присылай мне. Мы с тобой в одной команде. И Аня. У меня нет любовницы.
Пялюсь ему между лопаток. Так верить хочется! Наивно, по-детски!
— Хорошо. Я подумала, что нас снова пытаются поссорить и что это неважно. Я, конечно, не поехала бы тебя выслеживать и застукивать. Я не буду давать тебе свой пароль, но обещаю пересылать сразу же. Клянусь, Максим.
— Хорошо.
После ссоры с ним — опустошение.
— Я могу идти спать?
Он делает движение, будто обернуться хочет, но останавливается.
— Иди, конечно. Спокойно ночи.
— Правда. Я просто не подумала, что это… важно. Я бы никогда не стала играть против тебя или что-то в этом роде.
Он мешкает, но затем смягчается. Вздыхает.
— Спасибо, я тебе доверяю.
Беру бокал со стола, ставлю в мойку. И поднимаюсь по лестнице.
Следующим утром мы с Витой долго валяемся в кровати. Максим часто готовит кофе для нас с ним, это… в некотором смысле традиция, и я люблю спуститься рано утром в кухню, с дочкой или одна, если Вита спит, чтобы составить мужу молчаливую компанию за завтраком. Обменяться планами на день.
Но сегодня я так не делаю. Не хочу его видеть, не могу. Когда Пупыш говорил, что быть женой депутата — труд, я не ожидала, что сюда входит еще и покрывать его интрижки. Следить, чтобы муженька не застукали.
Смотрю в мобильник — там миллион сообщений. Мама звонила, Кирилл… Это, наверное, из-за работы. Куча лайков из семейного чата Одинцовых — все без ума от новых фотографий Виточки. Бабушка с дедушкой и Ба-Ружа ждут в гости. Папуша приглашает пообедать в городе… Листаю почту и среди спама нахожу то самое письмо, особенное.
Открываю с волнением и трепетом.
Оно от Жана Рибу. Человека, который все еще в меня верит и ради которого я учу французский, потому что английский для него слишком провинциален, а русский — сложен.
«Бриллиантовая Аня Февраль! — пишет Жан. Эта часть понятна и без переводчика. — Вчера я был у своего друга Кристофа. Ты знаешь Кристофа, не буду унижать нас троих и писать его фамилию. Кристоф готовит новую линейку ароматов и показал мне, пока первому(!), главный бриллиант будущей коллекции. Знаешь, что я ему сказал? Предложил назвать его бриллиант в честь моего. Но надо тебя посмотреть. Я полностью освободил третью неделю января, и, если ты прилетишь, мы можем сделать пробные фотографии. С 23 января начинается Неделя моды, нам нужно успеть до. И кстати, я сделаю тебе приглашение. С любовью, Жан».
Голова кружится. Три месяца. Я ответила, что мне нужно согласовать с мужем.
Всего три месяца до работы мечты, до нового шанса. Когда перечитываю письмо, взлетаю в небо от счастья. Это так сильно отличается от того, в чем я варюсь последние месяцы. Это другая реальность.
Смотрю на дочку, которая сосет краешек тканевой книги, и улыбаюсь.
— Вита! В честь нас хотят назвать духи, представляешь! Женщины всего мира будут душиться Аней Февраль. Как тебе?
Мурашки по коже.
— Отомстим твоему папе? Пусть чувствует мой запах в толпе. Везде и всюду.
Осталось только утрясти один момент: уговорить Максима отпустить нас с Витой в небольшой отпуск.