Топ-модель 2. Я хочу развод

Глава 6

— Максим долго еще будет в спортзале? — спрашивает Папуша, отправляя в рот кусочек пышного бисквита. — Хочу повидать, наконец, братишку.

Чуть не давлюсь на этом ее «братишке».

— Понятия не имею. Что-то случилось или ты так?

— Соскучилась, — улыбается она. — Что ты хихикаешь, может, и правда!

— Да верю, верю. Мы сегодня к вам на ужин приедем, повидаетесь.

— Мне бы успеть до. — Папуша немного хмурится.

Совсем мимолетно, и если бы я не успела так хорошо изучить темпераментную золовку, то даже не обратила бы внимания.

Мы завтракаем на кухне. Летом такую традицию выдумали, сразу после рождения Виты. Каждую субботу в шесть утра Папуша как штык появлялась на пороге нашего дома и брала дочку, Максим уезжал в спортзал, и я спала часов до девяти. Это были блаженные три часа, самые долгожданные!

Папуша всегда привозила какую-нибудь запеканку или другую вкусную еду, и после моего пробуждения мы завтракали на террасе, любовались цветами в саду, обсуждали планы. Зачастую к завтраку приезжали свекры, Ба-Ружа и даже Эля.

Сейчас сидеть на террасе слишком холодно, да и с Витой стало попроще, но мой законный отсыпон по субботам сохранился. К тому же Папуша просто обожает племянницу! К сожалению, бог не дал ей детей, после десяти лет бесплодия они с мужем развелись. Как-то раз, выпив вина, Папуша сказала, что ее прокляла семья за побег из табора. Прокляла пятилетнюю девочку без шанса на прощение. Бездетная она теперь на веки вечные. Муж ее давно женился на другой, у него трое, а она одна осталась. Но это ничего, ей нравится быть просто тетушкой Виты. А может, мы подарим ей еще племянницу или племянника?

Я тогда еще беременной ходила, и долго уснуть не могла после откровенного разговора. Плакала от несправедливости. В проклятия не верю, да и Папуша, хоть и болтает о колдовстве как о чем-то естественном, далеко не дура — она и лечилась, и ЭКО делала. Не сложилось. Вот как в жизни бывает, я мечтала о карьере — и мамой стала. А Папуша всю жизнь стремилась к большой семье — и ждет субботы, чтобы понянчиться.

— Нравится браслетик, шей? Подрастешь, научу плести такие и еще лучше, — воркует Папуша с Витой, та слюнявит подарок ручной работы. — Это браслет на удачу и крепкое здоровье.

— Еще и красивый, — говорю я искренне. — У Максима, кстати, был похожий, когда мы познакомились. Он случайно порвался, я нашла… Хотела ему отдать, но потеряла.

Папуша снова хмурится, в такие моменты она выглядит очень взрослой, и я вспоминаю, что сестра Максима старше почти в два раза.

— Не ты ли ему плела? — переспрашиваю.

Она закатывает глаза, и наступает моя очередь обеспокоенно нахмуриться. Но тон поддерживаю беззаботный:

— Только не говори, что он сам!

— Не сам, конечно. — Папуша ругается на цыганском, зло, обидно. Потом берет себя в руки и улыбается: — Неважно. Мне уже ехать скоро, ну где Макс! Напишу. — Она достает мобильник.

— Расскажешь, может? Это был подарок одной из бывших Максима?

— Да, одной из бывших.

Видимо, цыганки. Интересно.

От скуки я открываю сообщение от Жана Рибу. Новое. Перечитываю. Он сообщил утром, что меня ждет сюрприз. Вот-вот должны опубликовать в модном французском журнале мои фотографии, которые мы сделали еще весной. Никому не известная русская модель… тут пятьдесят на пятьдесят, но хочется надеяться, что авторитет Жана сыграет роль, и меня и мое интервью опубликуют на какой-нибудь предпоследней странице в крошечной колонке. Это будет шикарный вклад в портфолио.

— Молчит, зараза, — психует Папуша. — Мне надо насчет Эли с ним поговорить. Во сколько он утром уехал? В пять?

Пожимаю плечами и говорю уклончиво:

— Не помню, мы спали.

— Аня… — Папуша прерывается на то, чтобы зацеловать и развеселить Виту, потом продолжает: — Аня, Максим не ночевал дома?

— Вчера вечеринка была у его друга, Георгия Басова. — Это правда, я видела в соцсети фотографии. — Макс выпил и решил остаться в московской квартире.

— Продать вам ее надо. Нехорошо, что у женатого мужика есть пустая квартира.

Я быстро опускаю глаза, и Папуша, занервничав, тараторит:

— Дома потому что надо ночевать! Блин, прости, я расстроила тебя?

— Да ничего. Я не расстроилась.

Она смотрит внимательно:

— А ты почему не поехала?

— Так у меня Вита.

— Написала бы мне, я бы посидела.

Да потому что меня никто не звал, потому и не поехала! Не вписалась в круг Одинцова официантка с мальчишника. Вслух же чинно отвечаю:

— Спасибо, Папуш, может, позже. Вита пока засыпает только со мной, я издергалась бы на этом празднике. Лишние нервы. Максим выспится, сходит в зал и приедет, куда денется? Я ему скажу, что ты хотела поговорить об Эле.

В этот момент мы обе слышим, как открываются ворота. Максим приехал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Привычное напряжение сковывает тело. Когда он написал вчера, что остается в городе, я тут же полезла по страницам его знакомых. Увидела фотки с праздника и все поняла. Но ссориться не стала.

Они меня не приняли. Может, выбрали сторону Олеси, а может, просто не понравилась. Кстати, была ли на том празднике Олеся? Наверное, да…

Настроение портится. Я смотрю на тарелку, остатки омлета доесть бы, но аппетит пропал. Ревность — блюдо, которое дарит абсолютную сытость.

Папуша тем временем отпускает Виту, и дочка, уже сообразив, что скоро придет папа, летит на четвереньках встречать. Кошка соскакивает с подоконника и несется следом, аж заносит ее на повороте. Папуша с громким смехом замыкает троицу!

Я улыбаюсь до ушей!

Добравшись до шкафа, Вита хватается за дверцу и деловито приподнимается на коленях. Вот-вот встанет она у нас. Луна присаживается рядом.

Хлопает дверь. Максима я не вижу, но слышу голос:

— Привет! О, как вас много.

Голос звучит приветливо, однако сразу понимаю: что-то не то. Не в духе. Брак фиктивный, а мужа я выучила, словно он мой.

Макс бросает пару слов сестре, подхватывает Виту на руки, гладит быстро кошку.

Прошлым утром мы немного повздорили. Он был в хорошем настроении, я приготовила тосты с авокадо, сыром и соленой рыбой. Максим сварил кофе. Мы отошли после ссоры с вином, он всю неделю приезжал домой вовремя. И я закинула удочку, спросив про Неделю моды в Париже. Макс ответил, что отпуска у него в это время не будет и что дочку он со мной не отпустит точно.

«Как же я ее оставлю, если она грудная?» — уточнила я.

Он ответил: «Полагаю, никак».

— Папуша, возьми Виту и сходите наверх, поиграйте, пожалуйста. — Слова вежливые. Сухие.

— Нам нужно поговорить об Эле…

— Мама позвала на ужин, там обсудим Элю, — перебивает Максим по-доброму. — Сестра, выполни мою просьбу.

— Очевидно, что я хочу поговорить с тобой до ужина!

— Папуша, потом, — чуть нажимает он. — Дай мне поговорить с женой без свидетелей.

Я как-то сразу подбираюсь, размышляя, о ком пойдет речь. Опять Кирилл натворил дел?

Принимаю милый вид, будто Макс не перечеркнул вчера в очередной раз мою мечту и не веселился с друзьями, пока я с дочкой дома.

— Ты капец каким невозможным стал! Ману, даже папа таким никогда не был! Ну что ты за человек-то такой! — бурчит Папуша, наступая ему на пятки. — Не трогай жену, всю ночь где-то шлялся, явился с перегаром и претензией! Я тебе не позволю!

Максим же быстрым шагом вторгается в кухню. Сразу ко мне направляется, да так решительно, что я напрягаюсь всем телом, словно он мне физически что-то хочет сделать.

— Как спалось, милый? — невинно улыбаюсь.

Он абсолютно трезвый, в глазах ни намека на похмелье.

— Будешь завтракать? — Ни дать ни взять идеальная цыганская жена.

— Тебе пиздец, — отвечает он беззвучно. Чтобы дочь не разобрала.

Но по губам я считываю угрозу прекрасно. Волосы встают дыбом, такого еще не было.

В одной руке Макс держит Виту. В другой — книжку… Нет, это журнал. Он размахивается, я зажмуриваюсь… Журнал летит… нет, не мне в лицо. Падает на стол перед моим носом.

Медленно открываю глаза и смотрю на обложку. Пульс моментально разгоняется. Щеки печет жар. Поднимаю глаза на мужа — он непроницаем, лишь бледен. Я вновь смотрю на обложку.

Вита что-то болтает на своем, привлекая внимание отца.

Жан Рибу говорил, что устроит мне колонку. Что подсунет мои фотографии главреду.

На обложке написано: «Мне только восемнадцать, и я буду мамой! Русский бриллиант Аня Февраль о своем выборе».

А еще на ней я. На седьмом месяце беременности. И, если не считать пары прозрачных тряпочек — абсолютно голая.