Топ-модель 2. Я хочу развод

Глава 39

Аня

— И… можно еще фотографию, пожалуйста?

— Извини, — неловко прошу Папушу помочь сделать снимок. Встаю из-за стола и обращаюсь к подошедшей девушке. — Да, конечно.

Папуша быстро фотографирует, после чего мы с ней, наконец, возвращаемся за столик и остаемся вдвоем.

— Прости, — всё еще ощущаю неловкость. — Не понимаю, почему это происходит, но как минимум дважды в неделю кто-то меня узнает и просит автограф.

— Милая, ты на всех обложках! — восхищается Папуша. — Ты популярна!

— А еще я, наконец, начала неплохо зарабатывать, — делюсь искренне. У Папуши свой бизнес, она понимает, как важно для женщины иметь доход. Какое это особенное чувство — получать собственные деньги, словно обладать свободой.

— Ты большая молодец, Анют. Но мне тебя категорически не хватает.

— Тогда полетели вместе! — завожу ту же шарманку. — Будет здорово! Возьмем няню, у нее есть загран, я спрашивала уже.

— Аня, я не смогу. Я же тебе уже говорила.

— Днем я буду работать, вечером мы могли бы гулять. Ходить по ресторанам. И Максиму было бы спокойнее. Да и мне так страшно разлучаться с Витой… Мы вроде бы все решили, но как подумаю, что две недели не буду видеть свою малышку — сердце кровоточит. А так бы взяли ее. Все вместе бы справились.

— Аня… — золовка делает глоток чая и промокает губы салфеткой.

— Я куплю тебе подарок, — умоляю. — Ты моя самая лучшая и близкая подруга.

— Правда? — оживляется. — Ты не шутишь?

— Абсолютно искренне. Мне очень повезло, что у моего мужа такая прекрасная семья. Пусть вы не всегда понимаете меня, а я вас — но я очень дорожу нашей теплотой.

Папуша промокает салфеткой теперь уголки глаз.

— Ты плачешь, что ли? С ума сошла, я вообще-то в любви признаюсь!

— Аня… ты тоже стала мне близкой подругой. Кто бы мог подумать, что эта напуганная до смерти малышка в действительности окажется той, кто уложит на лопатки моего невыносимого братца! — подмигивает. — И я бы очень хотела полететь с тобой в Париж, и мне, конечно, совсем не трудно было бы днем побыть с Витой. Но я боюсь. Очень боюсь летать.

— Серьезно?

— Аня, я, кажется… беременна.

Мои глаза округляются, а сердце сжимается такой сильной радостью, что больно.

— Точнее, — продолжает она. — Я точно знаю, что беременна.

Папуша быстро говорит, что больше никто не в курсе, срок небольшой — три месяца. Что она никому не говорит, дабы не сглазить. И что мужчина — хороший, в разводе. Что у него есть дети от первого брака, но он их не бросает, и очень любит. А это значит, что надежный. Не так ли? А он надежного рожать не страшно.

— …И не говори Максиму, — просит в конце.

А я не могу поверить! Подскакиваю со стула и обнимаю ее. Расцеловываю в щеки.

— Я никому не скажу. Но уверена, Максим будет рад. Просто счастлив!

— Пока не решила, хочу ли замуж. Но ребенка этого очень хочу.

— А этот мужчина знает? Ты сказала ему?

— Да. Он старше, ему скоро пятьдесят, — весело продолжает она. — Мы познакомились в моем салоне, он привозит дочь на стрижку раз в три месяца. В таком шоке был, думал слишком стар, чтобы сделать маленького. Потом радовался, даже танцевал, — смеется она.

Я тоже улыбаюсь.

— Всё очень сложно. Но я… так счастлива, что боюсь дышать, — она снова вытирает глаза. — Поэтому, прости, моя милая, но я не полечу с тобой. Я хожу-то аккуратно.

Закончив завтракать, я еду на работу, а потом тороплюсь домой, чтобы больше времени провести с дочкой. Новость золовки делает меня чувствительной, весь вечер обнимаю Виту, смотрю ее фотографии, видео с роддома. Так быстро время летит, так быстро она растет у меня.

А еще я думаю о том, что, кажется, семейное проклятье на семью Руси, конец, утратило силу. Жизнь продолжается, вопреки предсказаниям, ссорам, ненависти. Новая жизнь — это ли не счастье? Становится тепло на душе от этой мысли.

На следующий день мы с Максимом едем на кладбище, навестить его бывшего босса. Того самого, на чей праздник меня привел Максим, когда позвал замуж, и который год уже не с нами.

С Пупышом мы успели повидаться несколько раз. Наверное, это чуть ли не единственный человек из окружения Макса, в гостях которого я чувствовала себя спокойно.

Стоим у памятника некоторое время. Возложили цветы. Молчим. Я знаю, что этот человек много значил для Макса, и рада, что успела с ним познакомиться.

Максим ценил и уважал своего босса, и это было полностью взаимно. Как-то Пупыш признался, что не пустил своих детей в политику, потому что хотел им счастья. Я смотрю на хмурое лицо мужа, и понимаю, что тот имел в виду. Макс такой давно — напряженный, слегка расстроенный. Особенно его настроение ухудшилось после нового года. Даже на юбилее Станислава Валерьевича Макс произнес какой-то сдавленный, будто неполноценный тост, хотя говорить красиво, долго и на любую тему — его стезя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Никто не заметил разницы. Я заметила.

Беру его за руку, он тут же сжимает ладонь в ответ.

— Мы несколько лет с ним готовились, ждали этот январь, — произносит Макс. — Пупыш мечтать не просто переделать Кале, а еще переименовать, дав свое имя.

Улыбаюсь.

— Район Пупыша? Пупышинск? Пупышка?

Макс смеется.

— Как ты меня радуешь каждый день моей жизни. А что, мне нравится: пробка через Пупышку, торговый центр на Пупышке. Петр Андреевич был бы в восторге! Он работал с Кале, еще когда я в школу ходил. Тоже оттуда.

— Надо же. Мне кажется, он видит тебя с неба.

— Аня, — Макс мягко осекает романтичный порыв.

— Ну а что? Это ведь вопрос веры. Можно ее и не иметь, но даже если после смерти пустота и распад на атомы, никому не станет хуже, если при жизни ты чаще улыбаешься.

— Что ж. Логика в этом есть. — Он чуть сжимает мою руку. — Жаль, что он так рано ушел.

— Немного не дожил до цели.

Максим не хотел меня сюда брать: еще совсем рано, холодно, — но я настояла с вечера. Мы первые положили цветы у памятника. Когда жена Пупыша приедет, она будет видеть, что не единственная скучает. Возможно, эта мысль чуть согреет ее. С чужими Максим не слишком сентиментален, особенно когда нужно не на показ, а искренне. Он…. в действительность много стесняется. В нашей семья я, скажем так, отвечаю за связи с общественностью.

— Слушай… давай я останусь? — выпаливаю, когда мы забираемся в теплый салон автомобиля. — По фигу на эту неделю моды. У тебя сложный период, тебе нужна база, куда ты будешь возвращаться каждый день.

Макс качает головой задумчиво.

— Спасибо, Аня, но эту жертву я не приму. Буду злиться, что не только у меня всё идет по звезде, а оно так и пойдет, операция не сможет пройти идеально, но и что ты отказалась от важного. Нет уж.

— Мне немного… страшно ехать без тебя.

— Я буду с тобой мысленно каждый день. И на телефоне, конечно. Ты должна повзрослеть, — он целует мою руку. — Увидеть перспективы. И сама решить, хочешь ли быть со мной. Это важно.

— Почему?

— Потому что я такой, какой есть. Потому что я значительно старше, и у меня багаж за плечами. И еще, потому что я тебя люблю. Нутро у меня ноет и горит при мысли, что на тебя будут пялиться всякие утырки, что ты станешь успешна и продолжишь также хорошо зарабатывать, а то и больше. Станешь независимой. И поймешь, что мир шире нашего брака. И как же удобно и спокойно в таборе, когда женщина слова поперек сказать не может! — яро подчеркивает напоследок он.

— Как много плюсов у домостроя и домашнего насилия, — восхищаюсь я, расхохотавшись.

— Да. Но при этом вторая часть меня хочет, чтобы одна топовая модель, к которой питаю слабость, показала всему миру, насколько крута. А потом… выбрала старого цыгана.

— Представляю, как это потешит твое эго, — бормочу я, растрогавшись.

— Еще как, — уголки его губ чуть приподнимаются в легкой, но искренней улыбке. — Тебе нужно быть там, и ты меня порадуешь, если исполнишь мечту.

Представить страшно, что я буду так от него далеко. И так долго! С того дня, как сообщила о Вите, Максим всегда был рядом, на расстоянии телефонного звонка и часа езды. Сейчас мы тоже будем созваниваться, но он будет в другой стране.

На той неделе я забронировала дом в Подмосковье, такой небольшой и не особенно заметный. Там будут прятаться Анастасия Кусаивнова, ее дети и еще несколько женщин во время чистки Кале. У Насти-Лалы есть дальний родственник, который живет в таборе в другом городе, их там примут. Она решилась.

Боюсь ли я, что он бросит всё и поедет с ней?

Подстраховаться на такие случаи невозможно. Остается доверять и быть собой. Он ведь мне доверяет.

Уложив дочку, мы долго занимаемся любовью. Сначала жадно, быстро, на грани с грубостью, потому что обезумели от грядущего расставания. Затем медленно и сладко. Неспособные оторваться друг от друга, прекратить, сделать даже короткую паузу.

В конце я, вымотавшаяся настолько, что не в силах разговаривать, полулежу на диване, закинув ноги на его колени, Макс машинально массирует мои ступни. Полностью голый. Да и я обнажена.

Хмурится, что-то опять свое думает. Периодически целует мои ножки. Он… из тех, кто неравнодушен, хотя и отрицает это. И дело не в принципах, не в его конфликте с Кусаиновыми, не в проклятье, конечно, и уже давно не в юношеской любви к Лале. На голых чувствах так долго не протащишься. Просто некоторые люди держатся за власть всеми силами, как, например, Анхель Кусаинов, который в юности мечтал о добре, а потом поверг свой дом в еще больший хаос, а есть те, кому такое поперек горла.

Максим ввязался в противостояние и доведет его до конца. А меня ждет Париж, Жан и подиум. Удивительно, как наши судьбы смогли пересечься, и не поломаться.

Еще удивительнее, что мне больно уезжать. По ощущениям, я почти не хочу этого.