Топ-модель 2. Я хочу развод

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 27

Аня

— Макс, пожа-а-алуйста, — тяну я в трубку. — Должна буду.

Улыбка при этом от уха до уха. Параллельно держу в руках куклу, играю с дочкой. Семён везет нас домой.

— Должна будешь… что? — переспрашивает муж заинтересованно.

Смеюсь!

Он сегодня так внезапно появился в нашей кофейне, что я растерялась. Думала, ругать будет, еще и Сёма тут как тут вечно вьется, но нет. Максим, по ощущениям, сам будто смутился. В какой-то момент показалось, что хотел побыстрее уйти.

А когда дверь за ним закрылась, я подумала, что нужно было настоять, упросить посидеть с нами хоть минут пятнадцать.

— Что хочешь, — сдаюсь. — Какая разница, мои родители все равно будут в своем репертуаре, ты не отдохнешь. Ну подумаешь, Эля с Тимуром придут. Это ведь не знакомство с родителями. Ты — не родитель своей сестре, — на всякий случай поясняю. — Вот Вита когда подрастет, я еще могу понять…

— Не-не, давай не будем подгонять время и представлять себе мою девочку взрослой. Я к такому не готов. Даже думать об этом не могу.

— Страшно?

— Ты издеваешься?!

— Ладно! — выдаю сквозь хохот. Уж очень Максим перепугался за Виту. — Все будет нормально.

Он мешкает пару мгновений. Знаю, что стоит на парковке вокзала: скоро мои приедут. Ждет их. Старается.

— Проверь, чтобы еды хватило, окей? — просит суховато.

— Конечно! — радуюсь я победе. — Об этом не волнуйся, все под контролем. Спасибо еще раз, что встречаешь родителей. Ты сегодня такой молодец.

Макс хмыкает.

Пару часов назад мы узнали, что папа, оказывается, тоже решил приехать в столицу погостить. Наверное, хочет дом посмотреть, Киря рассказал, что отопление плохо работает. Маме же нужно посетить пару врачей, плюс мы собираемся в театр. Я заранее взяла билеты, она мечтала увидеть вживую известных актеров.

— Хорошо, пусть Эля приходит с Тимуром. Но это не значит, что я даю согласие на совместную жизнь.

— Конечно-конечно! — комично иронизирую. — Об этом никто и мечтать не может.

— Малая, заговариваешься, — смеется Максим.

Я тоже улыбаюсь. Пальцы покалывает.

— До вечера, — шепчу.

— До вечера.

Мне кажется или Семён добавил газу?

Боже, как трудно быть роковой женщиной. В этом самом кресле, где сидит телохранитель, мы с Максимом недавно занимались любовью. Почему-то, когда об этом думаю, мне одновременно стыдно, плохо и хорошо. Такие вот эмоции.

Сбрасываю звонок, целую дочку в лоб и улыбаюсь. Макс и правда поддается на уговоры. Максим Одинцов меня слушает. Ух ты.

— Срежем через дворы? — уточняет Семён. Показывает навигатор и рассказывает, какие улицы стоят мертво.

— Давай, дочка совсем уже измучилась. Весь день со мной таскается.

Утром Вита оставалась в квартире с няней, пока я ходила на учебу, но занятия отменили, и я освободилась пораньше. Иногда мне кажется, что я многовато на себя взваливаю. Разрываюсь! Хочется и то, и это, и пятое, и десятое! Когда жила в селе, думалось, что ничего и не надо, никакой конкуренции вокруг, все инертно плывут по течению. Город же дарит безумное количество возможностей, но и силы выжимает до капельки. Мне все нравится, у меня все-все получается. И хочется действовать!

Потом вижу дочку, ее бездонные черные глаза, и останавливаю себя. Когда Вита смотрит на меня, она улыбается. Занимаясь чем-то другим, я думаю о том, что лишаю ее этих улыбок. Лишаю нас обеих. Как же трудно поймать баланс! Иногда Порой ощущение, что теперь вся моя жизнь сводится к его поиску.

Семён мирно смотрит на дорогу, в машине играет детская песенка, которая нравится дочке. Я же набираю номер Эли и сообщаю радостную новость:

— Максим не против. Будем вас ждать.

— Ура! Ура! Аня, спасибо!

— Надеюсь, Тимур ест рыбу? Именно ее я планирую готовить.

— Съест. Никуда не денется.

Эля продолжает сыпать восторгами и предложениями, какие закуски привезти на ужин, а я, заметив движение слева, перевожу взгляд на тротуар. Мы как раз обгоняем тучную женщину в пальто с вычурным мехом, из-под полы торчит желтая юбка в пол, на голове цветастый платок. Мелькает мысль: цыганка? С тех пор как вышла за Макса, всюду их вижу. А может, так работает наш мозг — замечает знакомое и важное?

Время от времени я читаю что-то про цыган, смотрю документальные фильмы. Хочу понять мужа. Хотя бы чуть-чуть больше разобраться в его сложном мире, расположившемся на стыке двух культур. Действующий муж, фиктивный или и вовсе бывший — неважно. Максим отец Виты, и это навсегда. Наша дочь вырастет и будет задавать вопросы. Я должна быть готовой к этому.

э Машинально провожаю женщину глазами. Именно в тот момент, когда мы равняемся, ее левая нога жутко летит вверх. Поскользнувшись, бедняжка падает всем весом на бок, а у меня внутри все сжимается как от боли — живо представляю себе удар о лед. Это невозможно, но я как будто слышу звук падения. Глухой, тяжелый. Оборачиваюсь быстро, все еще слушая болтовню Эли, и вижу, что цыганка лежит. Не двигается.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Сёма, видел? Давай остановимся.

— Не встает она?

— Нет. Кошмар какой. — И торопливо произношу в трубку: — Эля, прости, отвлекают. До вечера. Жду вас!

Я убираю мобильник в сумку. Семён тем временем уже разворачивается и тормозит в самой ближайшей точке.

— Сейчас, зайчик мой, проверим, как там тетя. И домой. — Целую дочку в лоб.

Семён выпрыгивает из машины и подбегает к пострадавшей. Она кое-как присела, прижимает к себе руку, качает ее, как ребеночка. Семён технично ее осматривает, но и без диагноза понятно, что несчастной невыносимо больно.

Я сразу звоню в скорую, но оператор сообщает, что мы находимся в десяти минутах от травмпункта и быстрее довезти женщину самим, нежели ждать доктора. Гололед, вызовов много — могут и два часа ехать.

— Два часа?! — переспрашиваю.

На улице, как стемнело, стало совсем холодно.

Знаком показываю Сёме, чтобы вел несчастную к машине. Она причитает, плачет! Стонет. Ее боль очевидна, и у меня внутри аж все сжимается.

— Надо сказать Максиму, чтобы проверил, кто посыпает дорожки в этом районе. Семён, запомни улицу, пожалуйста, — болтаю от нервов. Потом обращаюсь к женщине: — Мы вас отвезем в больницу, вам там укол сделают и помогут.

В ответ — отрицание. Пострадавшая сопротивляется, качает головой. Вяло пытается оттолкнуть Семёна, хотя он ее держит. Идти явно не может, плачет. Жалко так, что сердце щемит. Сколько ей лет, непонятно, она как мама — вроде бы и не старая, но словно никогда лицо кремом не мазала: кожа жесткая, морщины редкие, но глубокие. Я спрашиваю, кому позвонить, есть ли у нее с собой документы. Женщина, кажется, в шоке, снова отказывается или не может сказать. Беспрерывно руку баюкает, плачет.

— Давай вызовем скорую сюда, — предлагает Семён. — Не силком же ее переть?

— И что? Ждать с ней?

Он разводит руками. Бросить тоже не по-человечески. Половина седьмого, на улице темно, температура падает. Я же потом издергаюсь.

Цыганка кое-как достает телефон, кнопочный, старый. Тычет, тычет в него, но экран не реагирует.

— Батарея села?

Она его трясет — как-то отчаянно, горестно. Сама чуть не реву. Жалко.

Напрягаю мозг изо всех сил и выдаю несколько слов на цыганском:

— Бабушка, все будет хорошо. Мы поможем. Помощь вам. Мы добрые.

Она вдруг меняется в лице, вскидывает подбородок и вглядывается в мои глаза — цепко, жадно. Чуть ли не агрессивно.

— Садитесь, отвезем вас в больницу, — продолжаю я ровно уже по-русски. — По пути позвоним вашим близким.

Она качает головой, но наконец слушается.

В машине Семён дает ей пару таблеток кетанола, фиксирует руку, после чего жмет на газ.

— Поскользнулись, да? — спрашиваю я учтиво.

Цыганка говорит что-то на своем языке, быстро-быстро. Вылитая Ба-Ружа, когда на эмоциях. Ее бы сюда.

— Не понимаю, простите, — качаю головой. — Я только несколько слов знаю, меня бабушка мужа научила. Могу позвонить золовке, если вы плохо говорите по-русски.

Женщина оборачивается, ее взгляд немного светлеет. Не думаю, что боль утихла, но хотя бы первый шок позади. Она смотрит на меня, на Виту и произносит обличительно:

— У тебя дочь цыганочка.

— Я знаю, — подтверждаю строго.

Хмурюсь и двигаюсь к Вите ближе, показывая, что если собеседница об этом что-то думает, то мнение свое пусть попридержит.

Она молчит секунду, две. По-прежнему смотрит на меня, на Виту. Малыха приветливо улыбается. Я же затаилась — других цыган, кроме Одинцовых, не знаю. У Максима целая куча родни, но в наш дом они не вхожи. И вероятно, не просто так.

— Хорошая. Вырастет, будет статной красавицей! С ума сводить будет, деньгами большими ворочать. Ух, президентша вырастет! — рассыпается в восхищении женщина.

— Спасибо, — выдыхаю с облегчением. — С таким отцом, как у нее, вряд ли возможны иные варианты. Но муж запрещает мне гадать. Своим, говорит, нельзя. Поэтому не продолжайте.

— А ты своя?

Показываю кольцо на пальце. Впрочем, становится немного не по себе. Максим и правда не разрешает Ба-Руже или Папуше делать для меня расклады. Они повинуются беспрекословно, хотя мне было бы интересно послушать. Не то чтобы я верю. Отнюдь.

Не знаю. Просто, наверное, запуталась я в своей жизни. Может быть, это сработает как с метафорическими картами — о чем искренне мечтаешь, то и увидишь?

И все же… не сегодня и не с этой цыганкой. Главное, скорее добраться до больницы.

— Доченька, я погадаю тебе. Плохого, если увижу, не скажу, хорошее только. — Она обращается к Семёну: — И тебе, мальчик. Ты брат ей?

— Может быть, вы вспомните номер телефона кого-то из своих близких? — перевожу я тему. — Они наверняка до смерти за вас волнуются.