Топ-модель 2. Я хочу развод

Глава 32

Макс

— Тише! — шипит Аня.

— Сама тише!

Она прикладывает палец к губам и громко шипит, я отзеркаливаю действие, делая также, еще и глаза вытаращиваю в ее стиле — достаточно выпил для пантомимы. Она сгибается пополам от смеха. Хохочу сам. Блядь, весело.

— Вроде тихо, да? Спят, — агрессивно шепчет.

— Ш-ш-ш, — тяну я. — Все спят, не кричи.

— Я не кричу. Сам ты кричишь! Ай! Я кричу.

Мы снова пьяно смеемся, а потом на полминуты застываем, прислушиваясь, что совершенно лишнее — если бы Вита не спала, мы были бы в курсе еще на подходе.

— Спит. Эта няня — нечто, — восторженно хвалит Аня, жестикулирует. Полтора бокала, и девицы в хлам.

Ей было весело в ресторане, но она всё равно уговорила дойти до домика и послушать, всё ли нормально.

Я выпил намного-намного больше. К себе Аню притягиваю, но она ловко выскальзывает. Обхватывает мою руку и тянет к выходу.

— Идем, идем, иде-е-ем, — манит. Улыбается хитро, крутится на месте и вновь тянет за собой. — Танцевать. Прекрати упираться, ты не старый.

Стреляет глазами.

— Или старый? — приоткрывает комично-испуганно рот.

Охреневаю. Молчу. Пялюсь.

А внутри такое несогласие! Потому что в ресторане под громкую музыку и откровенное шоу для взрослых мне тоже было нескучно. Рядом с женой.

Эй! Слов подобрать не могу, чтобы обозначить возмущение.

Хватаю за талию строптивую, притягиваю к себе спиной. Рывком, вплотную. Все автоматически выходит. Быстро. Пахом к округлым ягодицам прижимаюсь. Девка — секс. Толчок бедрами, еще один, Аня прогибается и чувственно дрожит. Откликается. Предвкушение жжет нутро похотью, отдается тяжелой болью в паху. Жаждой, нетерпением.

Моя же. Моя.

Сглатываю, наклоняюсь и прижимаюсь ртом к сладкой девичьей шее. Вдыхаю запах, веду языком с каким-то голодным, наивысшим удовольствием. Юная, нежная, отзывчивая. Моя очередь ловить дрожь. Аппетитный фрукт.

Я закрываю глаза и отпускаю себя. Позволяю себе хотеть ее.

Позволяю хотеть эту малышку, которой нет и двадцати.

Блядь.

Я просто отпускаю себя.

Беру ее за руку и тащу в спальню на первом этаже. Тут кровать огромная, камин растопленный. Перед ним ковер пушистый, окна в пол, а за ними ночь, снег, деревья.

Замыкаю дверь. Подхватываю Аню под бедра, а она вырывается, отбегает.

— Я хочу танцевать. Ману, я хочу с тобой танцевать! — крутится.

— Сейчас пойдем. Малыш. Окей? Штаны лопаются.

— Ты потом не захочешь, — грозит пальцем. — Кончишь не захочешь больше меня сегодня! А я хочу, чтобы хотел!

— Да ептвою мать, снимай колготки.

Она смеется. А смех искренний, счастливый. При этом глубокий, женственный. Он прокатывается по нервным окончаниям, будто обтягивает изолентой оголенные провода. Он… нужен мне.

— Я хочу танцевать! — спорит она. — Твоя дама желает танцы!

Взгляд случайно натыкается на гитару у стены, которую беру единым бездумным порывом и легко перебираю струны. Один раз, второй — настроенная. Начинаю наигрывать машинально что-то из Лед Зеппелин, но, даже будучи бухим, соображаю — под такое не потанцуешь, ну не когда тебе девятнадцать. «Руки вверх»? Она такое знает? Такое знают все.

Играю. Аня снова смеется, головой качает, и начинает танцевать.

Неуклюже стягивает колготки.

Смеюсь. Блядь. Какая горячая девка.

Посто бля-я-ядь.

Пальцы сами перебирают струны, Аня горделиво танцует, крутится, балуется. Выгибается, ноги задирает. Я приседаю, пытаясь заглянуть под юбку. Она хохочет! Стягивает стринги, бросает в меня. Ловлю. Наматываю на пальцы и продолжаю играть.

Балуемся. Напились и всё. С ума сходим.

— Не знала, что ты умеешь, — подходит эффектно, будто всё еще на подиуме. Останавливается совсем близко. Ведет пальцем по гитаре.

Машинально перебираю струны дальше. Что-то из ранней Билли Айлиш, девчонки такое обожали, по крайней мере когда я учился. Аня хлопает в ладоши.

— Я не умею, — говорю.

— Врешь.

— Это случайно, — даю сложный проигрыш. — Правда.

— Дьявольщина творится!

Но дьявольщина происходит в другом: в свете живого огня от камина ее глаза светятся желтым, как у кошки. Я подношу к лицу руку, на которую накручены ее трусики, вдыхаю девичий спелый запах, самого аж потряхивает.

— Твоя очередь раздеваться, — говорит Аня. — Я помогу.

Эффектно приседает на корточки, расстегивает ремень, ширинку, стягивает брюки. Холодок касается освобожденного члена, кровь тут же бросается в него, по ощущениям — вся. В следующую секунд Аня обхватывает его рукой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Задыхаюсь в ожидании.

Резко заканчиваю играть. Убираю гитару в сторону и делаю шаг ближе. Потому что очевидное продолжение почему-то не следует. А надо бы. Уже сильно.

— Ты не доиграл.

— Возьми его в рот.

Прикусывает губу. Рассматривает. Сглатываю снова.

— Аня, может фонарик возьмешь? — спрашиваю секунд через десять.

Смеется, а член всё в руке держит. Эрекция тем временем усиливается. И это непросто. В общем вот так стоять перед ней — почему-то очень непросто.

— Я не видела так близко. Интересно, — тянет. — Ты красивый.

— Попробуй. Понравится.

Смеется. Тоже улыбаюсь. Подаюсь к ней, отшатывается, едва не брезгливо.

Это обидно.

— Я хочу по-своему, — просит.

— Окей, — вылетает раньше, чем доходит смысл. — Без зубов только.

— Я чуть-чуть, — щелкает громко.

Быстро наклоняется, но не кусает. Ведет языком по мошонке, обхватывает губами кожу. А потом лижет. Нежно, влажно, поднимая волосы дыбом. Ее рука на члене неподвижна, она немного его сжимает, пока лижет мои яйца. И через минуту мне начинает это нравится.

Дыхание частит. Я торможу себя на действия. Потому что давным давно не играл в сексе ни во что такое, обычно сразу к делу. Наверное даже ни разу не баловался. А ей позволяю.

Похоть сушит горло, я кладу ладонь на ее голову, но не давлю. Поглаживаю одобрительно.

Ее язык — это нечто. Член взрывается. Яйца горят.

— Тебе приятно? — спрашивает.

Выпрямляется. Я тяну ее к себе.

— Пососи теперь.

— Не дави, — сверкает глазами. — Ты у меня первый. Я учусь.

Приближается к головке. Обводит языком. Дышит часто, жарко. Облизанные тщательно яйца по ощущениям лежат в соседнем очаге камина. Больно аж. Ну же. Соси.

Еще через минуту понимаю, что улыбаюсь. Нравится. Ласка ее нравится — чудовищно медленная, но пиздец настоящая.

Аня целует самый конец, скользит по уздечке, снова и снова обводит языком. Ее слюна стекает, мой мозг кипит уже минут десять.

— Возьми глубже, — подсказываю. — Будет хорошо.

Качает головой.

Поднимается на ноги и идет к камину. Смотрю на задницу. На босые ноги. Кровь бьет в пах удар за ударом, заставляя пульсировать. Она красива как небо. Присаживается напротив огня, смотрит на него.

Миг любуюсь, запоминая момент. Сам освобождаюсь от брюк.

А потом там, у живого огня, настигаю ее.

Ее пальцы зарываются в высокий ворс, колени скользят, пока вколачиваюсь сзади — быстро. Яростно. Жадно. Копна рыжих волос горит пламенем в естественном свете. Я вижу и знаю каждую веснушку на плечах, спине, пояснице. Член горит нестерпимо, яйца сжимаются болью на каждом выходе. Сердце замирает и рвется, пока не погружаюсь снова. Плоть — нежная, горячая, влажная — зовет. Дает все то, что не позволили губы. Я держу ее бедра, я беру ее с силой. Я позволяю себе это.

Когда напряжение становится невозможным, когда она, кончив, лишь тихо стонет, уткнувшись в ковер, а у меня — еще немного и жилы порвутся, кости в крошку. Когда в голове бахает и все чувства, что имеются, сжимаются в плотный комок, камнем давят на мозг, сердечную мышцы, гудят в паху. Когда я переступаю грань — выхожу из ее тела. Хватаю за волосы и притягиваю к себе.

Отпускаю себя. Сегодня отпускаю.

Происходит быстро, на кураже, в каком-то безумии похоти и голода. Я пихаю член в ее рот, в этот раз она берет охотно и глубоко. Я трахаю. Трахаю ее туда — быстро, резко, сдыхая от экстаза и удовольствия. Я ебу ее в рот, помня, какая она горячая была только что. Как стонала этими самыми сладкими губами. Я стягиваю ее волосы и со стоном кончаю.

Это смерть. Блядь. Не оргазм, а смерть. Никакая не маленькая, пусть поэты на хуй идут. Ни у кого такого не было.

Настоящая смерть. Опустошающая. Нужная. Полная потеря самоконтроля.

Кончив, обескураженно застываю. Стрелы стыда и паники врезаются в затылок. Увлекся с рыжей белкой. Аня же в слезах не убегает. Деловито облизывает ствол, и я ощущаю облегчение. Я, кажется, потею от облегчения.

Она чуть отстраняется. Стреляет глазами в мои, а потом проглатывает. В этот момент наступает вторая смерть — решающая. Уже абсолютная.

Вновь поймав кураж, нападаю. Хватаю Аню, ловлю, укладываю на ковер. Трусь губами о щеку, облизываю мочку уха, шею, прекрасную грудь. Всю эту юную женщину облизываю. Ласкаю, трогаю, глажу, в себя вжимаю, она — податлива и послушна, как полотно драгоценной ткани. Мы обнимаемся, чуть отдыхаем.

Пальцы тем временем проникают в нее. Мокрая. Обжечься можно, какая. Моя.

Делаю движения рукой, и она подгибает ноги, запрокидывает голову и стонет, ловя новую волну кайфа. Эти губы теперь с ума сводят, и глядя на них — похоть бьет в пах.

Я трахаю ее рукой, не могу остановится. Член только поднимается после убойного финиша, а жажда тела уже звенит в ушах. Рассинхрон у меня члена и мозга, первый удовлетворен, второму мало. Мало. Мало.

Я имею жену рукой без остановки, она стонет тихонько, дышит часто. Я имею ее, пока она губу не прикусывает, и не кончает вновь, быстро задвигавшись сама на моих пальцах.

Красивая, такая красивая. Идеальное тело — упругая грудь, плоский живот. Линии бедер. Попа. Эта безумная попа сердечком.

Розовая вульва с лепестками малых губ, чуть выступающих за большие — заманчиво, соблазнительно.

Аня тяжело дышит, а я облокачиваюсь на руку и рассматриваю ее. Наши глаза встречаются. Аня скользит ниже, рассматривает меня, как и я ее. Женаты год скоро, а рассматриваем друг друга как впервые.

Она видит мою эрекцию. Не скрываю. Смотри, ну.

Улыбается. Потом присаживается, упирается пальцами ноги мне в грудь. Ведет выше-ниже. Снова балуется. Сначала позволяю, а потом бережно обхватываю ее ножку, подношу к губам, целую.

Она дрожит и громко ахает. Хочет забрать, перепугавшись, не пускаю.

Целую ее пальцы — аккуратные, красивые. Облизываю. Жажда снова зашкаливает.

— Тебе нравится женские ноги? У тебя член аж дергается.

— Твои ноги. Я тебя снова хочу. М-м-м, не против?

Падаю на нее. Смеется, обнимает в ответ.

— Такой джентльмен, не могу, — шепчет.

У нее затекла спина, и мы переворачиваемся. Аня оказывается сверху. Водит пальцами по моей груди.

— А ты бы хотел, чтобы тебе целовали ноги?

— Что? — хмурюсь. — Нет, конечно.

— Я просто подумала… — вспыхивает, теряется. Нервничает. Я фиксирую бедра, чтобы не убежала. — Подумала, твой футфетиш работает в обе стороны.

Качаю головой.

— Нет. Ноги мне кажутся одной из самых красивой частей женского тела. После попки. — Сжимаю ягодицы, щипаю, Аня улыбается. — Мне нравишься ты. — Продолжаю серьезно. — Я такое редко испытываю. Никогда. Почти никогда не испытываю. Ты… пиздец аппетитная. Персик. Я хочу тебя съесть, так ты мне нравишься. Вся. Твои пальцы. Твоя грудь. Вульва, анус. Я просто хочу тебя всю сожрать. Душой клянусь, что всю. Позволишь мне?

Ее зрачки в свете камина горят красным. Щеки тоже пылают, словно ей очень жарко. Аня облажена, я не помню, когда стащил с нее платье. Когда разделся сам.

Она польщенно смущается, а потом вскидывает глаза и тихо спрашивает:

— Ты не обманываешь?

Голос с нотками храброй игривости, но меня прошибает.

Насквозь прошибает этим простым искренним вопросом. Я смотрю на эту прекрасную обнаженную девушку, восседающую на стоящем колом члене. На ее совершенную грудь, плечи, талию. И на мгновение вижу перед собой простую деревенскую девчонку, никому никогда ненужную. Которая оказалась не в том месте, не в то время, и которая вызывала во всех мужиках вокруг, в том числе во мне, — первобытную животную похоть. В остальном ничего. Она никому не подходила. И мне особенно.

Я не знал, что с ней делать. Не имел понятия. Воспитывать? Жалеть? Я пытался с ней спать, но это было настолько неправильно, что от себя самого тошнило. От нее. От нас обоих и вранья.

Понимаю, что эта горячая девушка, которая только что кончала от моего хуя и руки — и та одинокая девчонка — один и тот же человек. И что прошел всего год. Что она ничего не забыла. И не забудет.

Как, впрочем, и я.

Качаю головой.

— Даю слово. — Смотрю ей в глазах и начинаю пошлить: — Я бы тебя лизал, трахал, и кончал бы в тебя. Ничем другим бы не занимался.

— Ты бы хотел что-то изменить во мне? Что-нибудь. Не знаю. Веснушки?

— Нет.

— Клянешься жизнью? — тычет в меня пальцем. С взвившейся столбом девичьей обидой. С жаждой справедливости.

Киваю.

— Клянешься Кале? — усмехается.

— Клянусь Кале.

Глажу без остановки. Аня покачивается, расхрабрившись. Потирается о стояк промежностью. Прелюдия с ней — порождает дебош в душе.

Я позволил себе секс с ней перед свадьбой, потому что пиздец как хотелось ебаться хоть с кем и хоть как, воздержание в несколько месяцев, стрессы, проблемы, гребаная свадьба — били по мозгам. С бывшей расстался полностью. Можно было найти другую на ночь, но это надо было искать. А девочка была рядом и не против. Да и на яхте у нас было круто. Хотя она вела себя не как на яхте.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я просто позволил себе ее выебать. Расслабиться, так сказать. Я решил, что будучи депутатом, образованным и состоятельным, имею право взять любую, и что это будет уместно. Потому что я лучше ее. Лучше всех. И что ей надо радоваться.

Аня просто снова была под рукой. Ну и вроде как жена, надо притираться. И она, блин, радовалась! Что в итоге оказалось самым паскудным. В тот вечер я не планировал секс, но в момент захотелось, и я себе позволил. Закрыл глаза на возраст. На ее наивность и забавную очарованность мною.

Но я не был лучше. Это понимание пришло сразу после финиша. Напротив. Осознание душило, нервы рвало. Я хотел отослать ее на Кипр с глаз долой, но она не поехала.

И маячила. Маячила, маячила, маячила. Всегда рядом. Такая, какая есть.

Не знаю в какой момент ситуация изменилась, и был ли он, переломный? Но захотел я ее, когда впервые увидел в ней равную. А потом как снежный ком.

Блядь, ей же по-прежнему нет двадцати. Ей девятнадцать! Закрываю лицо руками, вздыхаю. Она смеется. Целует грудь, лижет языком ровно так, как до этого делала с мошонкой, член дергается, она по нему ерзает.

Кровь кипит.

— Где у тебя презервативы? — спрашивает, но я словно не слышу.

Смотрю на ее живот, потом веду пальцем по тонкому шраму. Сам небрежно двигаю бедрами.

— Макс. Ману-у-у, — тянет. Где презервативы? — приподнимается.

В этот момент на глаза пелена падает, а сам я словно в транс впадаю. Татуировка на плече горит, требует. Я ощущаю порыв. Хватаю Аню, переворачиваю на спину и накрываю телом. Целую в губы. Сам впечатываю член в промежность и трусь-трусь. Она увиливает, не дается. На каждом толчке скольжу головкой по плоти, норовя зайти. Норовя проникнуть и растянуть.

Она вырывается, а я к себе прижимаю, к душе, к сердцу.

— Ману-Ману-Ману, стоп. Тише. Любимый, тише. Ману!

Она с силой вжимает мои щеки, потом обхватывает плечи, больно царапает. И я останавливаюсь. Прихожу в себя резко. Пелена спадает, лишь рука отваливает от боли. Та, где татуировка.

Приподнимаюсь и смотрю в глаза.

А Аня на меня пялится.

— Ты такой пьяный. Словно не в себе, — шепчет. Потом добавляет тише: — Мне рано беременеть, ты же знаешь.

Знаю. Врач сказал минимум год, я это запомнил. Нельзя навредить. Ни в коем случае.

Но страсть максимальной близости требует. Такой, от которой дети рождаются. Бешеной, рвущей душу. Давно я не хотел женщину так яро, чтобы рожать с ней детей. Снова и снова. Давно не хотел вот таким образом.

Киваю. Сам холодею, ошпарившись неадекватной потребностью. Вспышкой она пронеслась. Наполнить Аню собой. Кончить в нее. Еще. Еще. И еще раз. Что-то древнее, традиционное, из самих глубин души рвущееся, из ДНК-кода. То, с чем борюсь всю жизнь. С этой цыганской сущностью, которая в последнее время слепит.

Давно не стремился целовать ножки женщины. Не тянуло. Нет у меня никакого футфетиша или чего-то в этом роде. Вообще нет никаких отклонений, я предпочитаю обычный секс с женщиной в постели. Просто девочка эта сильно нравится. Вся до пальчиков.

Улыбаюсь и покорно откатываюсь на спину.

— Прости, разыгрался. В кармане брюк, — подсказываю хрипло.

Она поднимается и спешит к моим брошенным как попало штанам. Свет от очага падает на ее попку, ножки. Когда Аня наклоняется, я вижу капли влаги, что буквально катятся по бедрам. Сглатываю. Капли ее возбуждения. Она текла, когда я придавил ее к полу. Я хотел с ней зачать, она сопротивлялась, но при этом текла.

Как полностью моя женщина.