Carere morte: Лишённые смерти

Глава 33 Жертвоприношение

Последние две строчки убежали вверх. Винсент поставил точку и, подумав, добавил к ней ещё две, превратив в многоточие. Потом он отложил перо.

Едва начатый лист бумаги тут же закачался из стороны в сторону перед его взглядом. Он сиял бело, как недавно выпавший снег, резал глаза. Винсент закрыл лицо ладонями и замер так.

"Только б не заснуть!"

Бессонница мучила его весь последний месяц, и Избранный твёрдо был уверен: виновна в ней не только его больная, забывшая как отдыхать голова. Едва ему удавалось уснуть, начинались странности: то шум на улице, то неясные голоса в коридоре, будто в доме гости. Может, Теренс подстраивает это, чтобы окончательно свести его с ума? Хотя бы увидеть шумящих Винсенту не удавалось. Ещё чаще его будил внезапный холод — от проносящихся над куполом Покрова carere morte.

Винсент тяжело поднялся из-за стола, и, ещё под властью дрёмы, побрёл к окну. Он впустил в комнату снег и ветер, закрыл глаза и почувствовал холодные уколы снежинок. Когда Избранный открыл глаза, в его взор вернулась долгожданная ясность.

Он возвратился к столу и взял тетрадь. Толстая тетрадь в чёрной кожаной обложке была почти полностью записана. Начатый сегодня лист был последним.

"Вот и кончилась тетрадь", — подумал он. А ведь Винсент был уверен, что не заполнит и половины!

"Потому что просто не успеет… до февраля".

Вести тетрадь ему посоветовал Латэ. "Записывай туда всё, все ощущения и образы проклятия Алитера, какие являются тебе, — велел он. — Во сне и в яви. Пиши всё, ни о чём не умалчивая, ничего не стыдясь. Не перечитывай только что написанное. Прочитай всё только когда закончишь тетрадь: все образы, все мысли. Разрозненные куски мозаики сложатся, и истинный образ проклятия Алитера откроется тебе. Узнав его, ты сможешь его уничтожить".

Чтобы заполнить тетрадь Избранному хватило трёх недель. Он записывал всё, что сумел вспомнить за годы, прошедшие с того момента, как осознал свой Дар. Потом, примерно на середине тетради, ему пришло в голову, что Дар он получил, возможно, много раньше встречи со своим первым вампиром. Ему удалось вспомнить несколько детских снов, и все они также были тщательно задокументированы в тетради.

Сны из самого раннего детства, ещё до поступления в школу, были необычными. Ему являлись люди ушедшей эпохи Карды-столицы. Ему снились первые Балы Карды, молодой, ещё не обретший бессмертие Дэви, заключающий договор с Владыкой бессмертных, чтобы спасти свою жену, снился человек, ставший Великим вампиром: обыкновенный юноша, ровесник Винсента… Впрочем, Винсент допускал, что эти сны не имеют отношения к проклятию Алитера. Говорящие видения могли быть объяснены без привлечения загадочного проклятия: все истории вместе с портретами участников были в его детских книжках.

Но тем страннее показалась Избранному реакция главы Ордена: вместо того, чтобы спокойно повторить последний довод, он кричал, что Винсент выдумал эти сны…

— Ты придумал их! Тебе хочется верить, что проклятие Алитера хранит память жизни Владыки, но это не так!

— Пусть не так, — легко согласился Винсент. — Но почему вы кричите?

На это глава ничего не ответил, и Избранный понял: Латэ боится его сильнее, чем прежде.

"Я никогда не пожелаю бессмертия carere morte!" — хотел заверить он… и не смог.

Он не был уверен в этом так, как всего год назад. Хоть он и клялся Лире, он постепенно забывал мечту об исцелении вампиров. Неужели он был близок к этому? Неужели это он бесстрашно носился по улицам Короны, пытаясь не убежать — настичь carere morte? Неужели это он искренне верил, что возможно исцеление для Миры, для Линды… для всех вампиров?! Избранный больше не видел свет их жизни за тенью проклятия. Винсент отдавал все силы борьбе с собственной частицей тьмы. И эта борьба — он знал — была заведомо бессмысленна. Проклятие carere morte заключено в его крови, откуда никакой "избранный" не сможет его извлечь. Чуждое смертному, оно омывает его сердце бессчётное число раз в день. Чуждое смертному, оно глядится в его бессмертную душу, как в зеркало, ища своё отражение… И от него не закрыться!

"Алитер показывает мне, каково бессмертие carere morte, и я совру, если скажу, что оно такое, как учат в Ордене. Охотникам рассказывают сказку о слабости бессмертных, чтобы те не пожелали пути вампиров. Нет, бессмертие carere morte вовсе не так слабо и жалко! Будь оно таким, разве пожелали бы его столь многие? В их числе мудрецы, философы, властители… Бессмертие carere morte — сила, и великая сила", — записал он однажды.

Там ещё была приписка: "равная Богу", но позднее Избранный зачеркнул её.

"Глаза мои всегда должны быть открыты и взор ясен, ибо мой рубеж — единственный, первый и последний. Я один стою на пути проклятия, древнего зла, пришедшего, чтобы пожрать мир. Зло это хитро, многолико и скрывает суть свою от людей, но мне она открыта. Клянусь бороться и уничтожать это зло, какие бы обличия оно не принимало, помня о единой его сути", — была другая запись. Немного переиначенные строки из клятвы охотника на вампиров.

Вот так он метался из стороны в сторону, не зная, какой из путей предпочесть, а иногда не веря, что они, эти пути, вообще есть.

Теренс, почувствовавший неладное, забарабанил в запертую дверь. Винсент захлопнул окно и покинул выстуженную спальню. Он прошёл мимо надзирателя и спустился вниз, в холл.

— Я погуляю. До границы Покрова, — уже привычно бросил он.

Теренс, шаг в шаг следовавший за ним, сурово свёл брови:

— Прежде оденьтесь.

Винсент с удивлением взглянул на него, руки ощупали плотную ткань сюртука, брюк. Он был в костюме. Что ещё надо его тюремщику?

— Вы ведёте себя как вампир-дикарь. Носитесь по зимней улице в летнем платье!

Винсент схватил заботливо приготовленное для него пальто и поспешил к двери. Выйдя из дома, он с удовольствием вдохнул морозный воздух. Он только что дышал тем же воздухом в своей тюрьме через открытое окно, но здесь, на улице, вкус у него был другой… Вкус свободы!

Насладившись, Винсент зашагал вниз по улице в сторону бывшей Второй Городской больницы. О пальто он вспомнил лишь у самой границы Покрова. Странно… Надетое пальто не согрело его. Закутайся он хоть в три меховые накидки, он не ощутил бы ничего, кроме их тяжести. В последнее время Винсент перестал ощущать холод. Словно замерзающая душа заморозила и тело, превратив его в нечувствительную ледышку.

Он недолго постоял у границы Покрова, потом медленно вытянул руку перед собой, словно искал что-то в воздухе. Разумеется, его пальцы не встретили никакой преграды. Покров был только предполагаемой границей для смертного, но он всё же не мог переступить его черту. Как какой-нибудь carere morte, он был пленником невидимого купола!

Он ждал Агнессу. Они часто встречались с охотницей у границы Покрова. Она приносила вести из Ордена, впрочем, довольно однообразные: рейды, облавы, дежурства. С наступлением зимы и долгой темноты как обычно добавились ещё две стражи: в вечерние и утренние часы. Недавнее нововведение — телескоп на крыше Академии, направленный не в небо а чуть ниже: на крыши Доны и окрестностей, — зарекомендовало себя хорошо, "Конечно, это не Избранный, но тоже неплохо". А глава Ордена по-прежнему плёл паутины интриг, не выходя из своего кабинета на третьем этаже Первой Королевской.

Агнесса никогда не спрашивала о его злоключениях и едва ли представляла серьёзность положения. Но Винсент знал: если ему понадобится ещё одна вылазка в Академию, если он вздумает бежать, хотя он давно уже перестал задумываться о побеге, — он может рассчитывать на помощь охотницы.

Сегодня девушка не пришла. Может быть, ей пришлось идти в рейд вместо кого-то, может, срочное задание в другом районе города, а, может, Агнесса решила отдохнуть от ночных прогулок. Винсент подождал полчаса, прохаживаясь по улице от фонаря до фонаря. Иногда он поглядывал на знакомое окно далёкого жилого дома — оно, как всегда, было единственным светлым пятном серой улицы. Потом повернул обратно.

Постепенно он сбавил шаг. У дома-тюрьмы виднелось большое серое пятно знакомого экипажа. Герцог Крас! Приехал за отчётом к тюремщику. Винсент шёл всё тише, прикидывая, как пробраться в дом незамеченным: он надеялся подслушать разговор Краса и Теренса.

Дом на две квартиры был куплен Красом исключительно с целью запереть там строптивого Избранного. Вторая квартира так и стояла пустой. У каждой квартиры был отдельный вход, чёрный ход был общим. Винсент произнёс краткую молитву, больше похожую на требование: пусть дверь окажется открытой! И ему впервые за несколько месяцев повезло. Чёрный ход был отперт и даже призывно приотворён.

Он прокрался коридором, прошёл кухонное помещение и осторожно выглянул в холл.

Светильники горели только в гостиной. Значит, Крас там! Винсент подкрался к двери гостиной и весь обратился в слух.

— Шесть ступней позади, — это говорил, несомненно, Крас — громкий, уверенный голос человека, привыкшего повелевать. — Осталось ещё четыре, и снадобье будет готово. Четыре ступени — это примерно месяц-полтора. К концу января для ритуала всё будет готово. Готов ли наш герой?

— Вполне готов, Dominus, — столь же уверенно ответил Теренс, тюремщик. — Он сделает то, что должен.

Винсент едва не вскрикнул от возмущения. "Вполне готов?" "Да, конечно, Dominus, по вашему приказу хоть сию минуту принесу свою никчемную жизнь на ваш алтарь! Сделаю то, что должен!" На основании чего, интересно, Теренс сделал подобный вывод? Он же врёт, просто врёт своему "Повелителю", и ему нечего будет сказать герцогу через месяц-полтора! Если им для ритуала нужно согласие "героя", так они его не получат!

— Латэ говорил с ним об Основателях?

— Насколько я знаю, нет, Dominus. Но, похоже, Винсенту известна тайна Арденсов, я находил намёки на неё в его записях. Может быть, он узнал её раньше, до заключения?

"Читал мою тетрадь, доносчик? Разумеется, можно было догадаться! Интересно, почему он зовёт герцога: Dominus? Это обращение из времён первых кардинских Балов, оно давно не употребляется… Может, теперь оно — часть ритуала?"

Крас, судя по звуку, поднялся с дивана и прошелестел к камину. Когда он проходил мимо двери, Винсент почувствовал запах его одежды и одеколона. Неприятный терпкий запах — ожидание и опасность!

— Жаль. Впрочем, может быть, так лучше, — после долгого молчания промолвил Крас. — В конце концов, он, как выбранный древней силой, имеет право знать, что стало началом нашей общей истории. Полтора месяца — и всё закончится.

— Источник величайшей опасности будет уничтожен!

— Да. Если Избранный готов, моя тревога целиком отдана снадобью.

— Что с ним?

— Древний алхимический рецепт безумного Ари оказалось очень сложно воспроизвести в наши дни. Мой химик сделал пять закладок. И две застыли на третьей ступени — видимо, их составляющие оказались недостаточно чисты. Ещё одна вышла в брак на четвёртой — по неосторожности мой химик развёл слишком сильное пламя при её нагревании… Сейчас остаются ещё две, но ни в одной из них я не уверен полностью, а на последней десятой ступени вся работа может рухнуть, если не будут соблюдены загадочные астрологические условия. — Голос приближался — Крас шёл к двери и Винсент поспешно отступил. Он хотел рвануть на пустую кухню, но остался в холле. В последний миг обида и какое-то злое упрямство возобладали.

"Я не буду бегать от него! — возмутился он. — Что я, боюсь его?! Пусть он меня боится! Недаром же он раньше убегал, не поглядев на своего героя…"

Дверь распахнулась, герцог Крас возник на пороге. Винсент, хоть и готовился к этому моменту, вздрогнул и чуть не потерял гордые осанку и взгляд.

"Что ж, посмотрим друг на друга", — попытался приободрить он себя.

Избранный оказался прав: потомок Арденса боялся его. Увидев Винсента, Крас сделал шаг назад в гостиную. Юноша видел герцога прежде, на портретах и карикатурах в столичных газетах, и сейчас рассматривал без интереса. Высокий, но с очень маленькими ступнями, худой, длинноносый, на взгляд Избранного весьма похожий на своего предка Лазара Арденса, которому были обязаны своим появлением carere morte.

Руки дрожали, и Винсент скрестил их на груди, пока Крас не заметил.

— Уже уходите, ваша светлость? — ехидно спросил он герцога. — Или мне тоже называть вас Dominus? Может быть, вы останетесь? Выпьем чаю, обсудим ритуал? Знаете, меня смущают некоторые его детали…

Крас похвально быстро взял себя в руки.

— Почему он здесь? Теренс!

Надзиратель быстро подошёл, попытался увести Винсента. Избранный оттолкнул его так, что тот отлетел к стене рядом с дверью гостиной.

— Не он меня здесь держит, и не ты, Арденс! Захочу и уйду, хоть сейчас! И он врёт, — Винсент указал на Теренса. — Я не готов, и никогда не буду готов. Так что убей меня сейчас! Что, скрипишь зубами? Знаю, ничего ты не сделаешь: если моя смерть будет случайной, а не ритуальной, мой Дар просто уйдёт и не будет уничтожен!

Крас, ничего не сказав, повернулся к выходу — Ха! Боишься моего Дара, и в то же время боишься потерять его! — зачастил Избранный. — Знаешь, я… — я! — даже сочувствую тебе…

Герцог спокойно уходил, слова Избранного нисколько не задевали его. И Винсент замолчал. Теренс поднялся, и юноша позволил себя увести.

У себя в комнате он снова взял тетрадь для записей и перелистал её.

Теперь ему было противно прикасаться к страницам: оказывается, их уже просмотрел его тюремщик! Винсент прищурился, пытаясь разобрать свои каракули: "Всё ли Теренс успел прочитать? Неужели всё — и даже сны, и даже те воспоминания, которые так сложно было доверить бумаге?!"

Он отшвырнул осквернённую тетрадь и бросился на кровать, отвернулся лицом к стене. Тетрадь упала рядом с окном, лунный свет пролился на её листы. Теперь и ночь, ещё одна вечная тюремщица, читала его записи.

Однажды, будучи в мрачном настроении, Винсент мысленно пошутил: хорошо бы эти записи достались его преемнику — новому Избранному. И шуточка захватила его, он уже вполне серьёзно подумывал включить этот пункт в своё завещание…

Он уже легко допускал возможность скорой смерти. Но ещё хорохорился: пусть мой Дар останется! Хотя бы назло Красу!

Над куполом Покрова пронеслись знакомые carere morte: группа молодых дикарей в последние две недели облюбовала район Второй Городской больницы. Сегодня их охота не удалась. В группе не хватало одного, воронки голода остальных углубились. Пустота из них выливалась и выплёскивалась в мир: перепуганные вампиры почти не контролировали её.

Винсент нехотя повернулся к окну, взгляд скользнул по тетради, и новая, страшная мысль посетила его. Он вскочил, схватил тетрадь и бросился с ней вон из комнаты, только дверь хлопнула.

— Теренс! — его крик пронёсся по коридору. Темнота шевельнулась:

— Да, господин?

"Опять он здесь, близко! Спит ли он вообще?!"

— Скажи, на основании чего ты решил, что я готов к вашему ритуалу? Ты же читал это? — он швырнул ему тетрадь. — Всё читал! Ну, и что скажешь? Эти записи характеризуют меня как человека, готового к самоубийству?

— Я бы не стал называть ритуал самоубийством.

— Тогда что это?

— Добровольное жертвоприношение — это подвиг, господин.

— Но это смерть!

— Для вашей души — это спасение.

Избранный устало закрыл лицо рукой.

— Мы говорим на разных языках! — прошептал он. — Но всё-таки ответь… В этой тетради я записывал всё о своём Даре. Наверное, тебе бы следовало сжечь это свидетельство существования Дара, если Крас так полон желанием уничтожить его? Что тебе сказали обо мне мои записи? Разве они не опасны?

Теренс покачал головой:

— Вы сами недавно заметили, что вольны уйти когда угодно. Но вы не уходите… Жертвоприношение должно быть добровольным, мы не можем ступить ни шагу без вашего согласия. Чего же вы ждёте? Вы ещё не знаете этого, но вы вполне готовы — я не врал Красу. Я думаю, когда вы перечитаете тетрадь, вы сами всё поймёте: "Это проклятие слишком глубоко, его ничем не извлечь", "Алитер? Мне мерещится высокая фигура, неотступная, наблюдающая, шепчущая что-то на ухо. Он давно стал моей тенью… Неотделимой тенью!", "Все так боятся меня… Быть может, это не страх нового, неизвестного? Быть может, их страх оправдан? Дар — более зло, чем благо. Иначе, разве был бы я здесь?", "Путь, что предлагает Конор, пожалуй, единственный, который сохраняет мне жизнь. Но пойти на поклон к убийцам матери? Нет, нет…", — вот, что вы пишете! Вы всё поймёте и примете то, что предлагает — только предлагает! — герцог Крас. Судьба мира небезразлична вам, я вижу, значит, в конце концов, вы согласитесь…Господин?

Избранный с трудом подавил желание крикнуть что-нибудь злое. Он возвратился в свою клетку молча, полный достоинства, и даже не хлопнул дверью.

Разговор с Теренсом очень неприятно задел его. Может, и Латэ заодно с Красом? Может, советуя Винсенту вести эти записи, глава ждал того же: Избранный убедится в собственной опасности для мира и примет план Краса? Если так, значит, он совсем, совсем один!

…Но прав ли он, упрямо отвергая теорию о том, что его Дар — зло?

В детстве Винсент любил мифы древних, исчезнувших народов. Сейчас он вспомнил одну легенду: о богине, спускавшейся в подземный мир. Она нарядилась в лучшие одежды, украсила себя драгоценностями, взяла оружие… Но перед каждыми из десятка врат стражник убеждал её избавиться от какого-либо предмета, и она отдавала ему свои оружие, украшения, одежды. Она уходила всё дальше, но теряла всё больше. Она лишилась всей силы, и за последними вратами её убил властитель подземного мира!

Так и он, когда-то владевший огромной силой, лишь теряет её, спускаясь в Бездну бессмертных. И Избранный уже не верил, что этот спуск окончится благополучно для него, он только молился, чтобы в своём падении никого не увлечь за собой.

"Я запутался, я совсем запутался. Я не вижу, что верно, а что нет. Я даже не уверен, знал ли я это когда-либо. А вокруг так темно! И становится лишь темнее…"

— Мне нужна помощь, — прошептал он. — Мне нужен свет, чтобы видеть ясно. Кто даст мне его? — повторяя это про себя, Винсент задремал.

Даже сквозь сон, сквозь сон-во-сне он чувствовал, когда поблизости пролетали carere morte. Воронки их пустоты обдавали Избранного холодом при приближении, и он, забывший что такое холод, замерзал. Он провожал одних бессмертных и встречал других равнодушно, успокоено, но через час или два очнулся — быстро, можно сказать, мгновенно. Ему показалось, что кто-то есть рядом и этот кто-то с печалью и тревогой глядит на него. Кто-то знакомый, любимый… Мира?!

Винсент вскочил в поту, с больно колотящимся сердцем. Комната была темна, пуста, улица за окном также, только высоко над куполом Покрова сейчас летела carere morte. Маленькая, изящная… Её пустота была не чёрная, как у других бессмертных, а серая — её наполнял мягкий предрассветный свет.

Одним прыжком он очутился у окна, толкнул тяжёлую примёрзшую створку. Улица куталась в мягкую шаль свежевыпавшего снега, низкие серые тучи рвали края об острые крыши домов. В серо-белой мути carere morte оставалась невидимой. Она быстро удалялась. Винсент узнал эти движения: торопливые, резкие и точные. Она была такой — резкой и быстрой в человеческом обличье, такой же оставалась в зверином. Она не могла бы его услышать, но Винсент крикнул в серо-белую мглу наверху:

— Мира… Мира!

Вампирша пересекла Покров, но он продолжал сопровождать её мысленно. Ориенс, Центр, Сатур… Прежде Избранный не пробовал прослеживать carere morte так далеко! Но ему удалось довести Миру до самого её убежища. Винсент боялся, что вампирша будет охотиться — он не хотел бы это видеть, но Мира не останавливалась. Она была не голодна и не спокойна. Она словно искала чего-то…

"Она ищет меня, — понял он. — Она тоже зовёт меня, зовёт и ищет: ежедневно, ежечасно — постоянно!"

До рассвета он уже не спал. Когда солнце несмело коснулось камней города, Винсент отодвинул кровать от стены. Под отставшими половицами в тайнике лежала тетрадь — близнец той, что он швырнул Теренсу. Это были не записи о Даре. Набор разрозненных заметок, вроде дневника. Удивительно, здесь также осталась всего одна неисписанная страница.

"Ибо его история подходит к концу", — Винсент отогнал эту ехидную мысль.

Он долго сидел над последним чистым листом, не зная, как начать. Винсент ещё ни разу не писал ничего о Мире. Удивительно, учитывая, сколь важную роль играла вампирша в спектакле его жизни! Он много раз хотел написать о Мире пару строк и… не мог. Тема их отношений — слишком личная, слишком… скользкая.

Сейчас Винсент споро подцепил на кончик пера каплю чернил. И слова полились ровно, честно, уверенно: "Я не стану писать об Алане Вако, чьим зеркалом мне суждено было стать для Миры. Нет, нет. Всё это, всё прошлое, вся грязь — здесь не нужны! Меня и Миру связала, не страсть, не жажда нового греха. На самом деле мы — словно герои новой сказки. Ищущая чуда и волшебник. Живая душа, пленённая проклятием, и её освободитель — вот, во что мы верим! Оба — и она, и я. Нас связала вера… и общая надежда".

Избранный спрятал тетрадь и задумался.

"Мира. Если б увидеть её! И не взглядом Избранного, взглядом памяти, а глаза в глаза!"

Сейчас Винсенту казалось: встреча с Мирой могла бы помочь ему. Да, да! Он только взглянет на неё — и всё станет ясно. Он сумеет справиться с проклятием. Он всё тогда сумеет! А Мира первой из carere morte достойна исцеления… — И вот он уже снова думал об исцелении вампиров. Он становился прежним — самоуверенным Избранным, ясным и сильным как само солнце.

Увидеть Миру? Что может быть проще! Он знает, где убежище вампирши. Агнесса передаст ей письмо и в назначенный им самим час Мира будет здесь! Если верить главе, Покров для неё не преграда.

"Серьёзный шаг. Нужно подготовить всё наилучшим образом. И первое — отвлечь отряды охотников… — он хмурился, прикидывая план действий. — Может, Ангесса отвлечёт их? Нет, нельзя во всём полагаться на охотницу…"

На рассвете два послания были готовы и разложены в самодельные конверты. Листы для писем Винсент позаимствовал из "Дороги Пилигрима". Агнесса, с которой он встретился в условленном месте, удивлённо прищурившись, читала адрес на первом конверте:

— "От моего окна по прямой линии порядка трёх часов ходьбы пешком на юго-запад, ориентир — Золотой мост Набережной…" Что это? Адрес? Винсент, ты сошёл с ума?

Избранный вздохнул.

— Я проследил за одной вампиршей до её убежища. Посчитай. Это должен быть Сатур, примерно четыре квартала от Набережной. Вероятно, летний дом-особняк, сейчас пустующий. Она ютится там, на чердаке.

— Кто "она"?

— Мира Вако. Неважно! Второе письмо…

— Оно не подписано.

— Это для Низших. Передай кому-либо из осведомителей Ордена.

— Зачем?!

— Иду сдаваться Низшим, — он усмехнулся. — Серьёзно: здесь я пишу, что готов сотрудничать с их владыкой. Лучше обращение, чем смерть, которую мне готовит Орден.

— Ты же шутишь?

— Шучу, конечно! Я назначил Низшим прийти за мной двадцать первого декабря и предупредил, что район Родниковой хорошо охраняется Орденом. Они ввяжутся в бой с охотниками, а мы с Мирой тем временем убежим. Как тебе это, Агнесса?

— Вот так просто… Ты понимаешь, что развязываешь войну, Винс?

— Понимаю.

— И считаешь, это нужно? — охотница бездумно перебирала конверты. — Какие-то две бумажки… Ты не представляешь, какая будет буря!

Винсент улыбнулся, беззаботно, как всегда.

— Представляю. Я считаю, пора Избранному заняться тем, чем должно, — уверенно сказал он.