Carere morte: Лишённые смерти

Глава 7 Украденный

— Ненавижу тебя, — ещё раз повторил он, даже радуясь жестокости этих слов, и повернулся к Мире, чтобы видеть её лицо в это мгновение. Он хотел, чтобы она отшатнулась, выбежала из дома, заливаясь слезами, и не вернулась больше, но вампирша не изменилась в лице, только ещё больше побледнела. Она словно ждала его злых слов.

— Я не верю тебе.

Мгновение они смотрели друг другу в глаза. Лицо Винсента исказилось, когда он заметил в чёрных зрачках вампирши свои маленькие отражения. Юноша отвернулся первым.

— Ты всё сказала. Уходи, — ровно сказал он. — Навсегда уходи! Не мучай меня.

Оставшись один, он некоторое время стоял без движения. Тень вампирши растворилась в ночном небе, нить, соединяющая обращённого с создательницей, протянулась в бесконечность, и Винсент понял, что Мира не вернётся. Тогда он опустился на пол и позволил равнодушной маске сойти с лица.

"Нужно было сказать ей правду, — подумал он и грубо оборвал себя. — Нет, нет! Рано".

Он вздрогнул: ему показалось, будто он вновь встретился взглядом с Мирой, но это был только лишь старый рисунок — портрет вампирши Вако, сделанный им несколько лет назад, когда сказка о Даре была просто сказкой. У Миры на нём злые, неживые глаза — словно глаза куклы, сделанные из той же ткани, что и нарядное платье. Сегодня у неё были совсем другие глаза — безумные, больные… но живые.

"Лети, Крылатая! Ты ещё не знаешь, что Дар, который тебя опять обрекают искать, не спасёт меня. Он чудо, что исцеляет, но даже он не способен воскресить".

Винсент опять подумал, что сказал не всё. Нужно было предупредить Миру, что покровители Ордена никогда не допустят посвящения Избранного. Нужно было поведать ей страшную тайну Арденсов — первую из тайн Ордена. Нужно было, наконец, рассказать ей, как с ним самим обошёлся Крас, узнав о его Даре: пусть бывший Избранный, не помнил, чем была эта странная сила — месяцы заключения и подготовки к жертвоприношению не изгладились из его памяти. Он прогнал Миру в неизвестность — Винсент хорошо помнил, как тщательно охотники охраняют свои тайны. Вампирше понадобится не один год, чтобы узнать столько же, сколько уже известно ему. Она ещё не скоро узнает, как на самом деле нерешителен Латэ, как скован он и весь Орден в действиях: не могут шагу ступить, если на то не будет приказа основателей! И она не скоро поймёт, что ниточку проклятия, связавшую их в парке, не в силах разорвать никто! Она не скоро поймёт… Быть может, никогда.

Наступало новое утро. Белёсый утренний свет разливался над городом, острые зубцы Короны скрылись в серебристой дымке. Старая Карда! Три года назад он клялся, что не вернётся сюда, и вот, он вновь здесь, в мрачном, будто проклятом доме Вако. Впрочем, некому пожурить его за несоблюдение клятвы: та, кому он клялся — подруга, соседка, старшая дочь Меренсов, мертва. Милая Софи всё-таки добилась своего: вкусила каплю бессмертия. Её растерзали люди, уставшие платить вампирам дань — также, как Линду.

Винсент равнодушно и бесстрашно затворил окно чердака — не от страха перед дневным светилом, просто чтобы закрыться от ненавистной цитадели carere morte. Солнце почти не беспокоило юного вампира. Он ожидал, что первое лето будет тяжёлым и он снова, как минувшей зимой, будет балансировать на грани безумия. Но светлые жаркие месяцы пронеслись быстро — вспышки, сменяемые кратким ночным мраком. В Доне Винсент спокойно спал всё лето. Он мог бы проспать всю вечность, ведь он не знал вечного вампирского голода — единственная приятная особенность его ни на что не похожего бытия! Здесь, в Карде, он снова спал бы, если б не визит Миры…

Он почувствовал её, едва вампирша ступила на землю Карды. Это было, как будто отворился коридор и из дальнего конца его к нему пошла тень. Потом он понял, что коридор — не коридор, а зеркало, и идущий — идёт из его таинственный глубин. И этот незнакомец — всего лишь его отражение… Или… наоборот: отражение — он? Странное видение, но как нельзя лучше объясняющее суть его странного бытия.

…Он осознал это ещё в Доне. Осознание пришло внезапно. Единственный ответ на все вопросы нашёлся мгновенно, но это был такое странное… такое страшное слово, что он долго отказывался его принять.

— Я не понимаю, — решился заметить он в первый же день своей вечности главе, когда тот вновь заговорил о Великом, и о том, что Винсент ни в коем случае не мог стать Великим вампиром после инициации. — Как же так? Если я — не Великий вампир, которого ждал Дэви, значит, мой Дар ушёл прежде, чем Мира меня обратила. Но ведь Дар покидает человека после смерти…

Латэ молчал, и юноша совсем тихо повёл дальше:

— Вампирами обращают только живых. Из мертвецов изготавливают кукол. Кто я? Я же умер до обращения?

— Да.

Винсент заговорил вновь не скоро:

— Куклы лишены памяти, так?! А я всё помню, всё, что было… Правда, смутно, и чем глубже хочу заглянуть, тем размывчивей картинка… Но это моя память! — он замолчал, потом медленно, растягивая паузы между словами, проговорил. — А почему, чёрт побери, вы сняли с меня ошейник?!

— Он тебе не нужен. У тебя никогда не вырастут вампирские клыки. У тебя не может быть и собственного чувства голода. Твой голод — голод Миры и контролировать его — задача твоей создательницы.

— Вы хотите сказать, моей хозяйки?!

Вампира отвлёк шум в доме. Может ли быть, чтобы Мира вернулась? Винсент проверил их связь — нет, вампирша была далеко и отдалялась с каждым мгновением. Наверное, она мчалась сейчас, клянясь, что никогда-никогда не вернётся.

Он спустился на первый этаж, но, внимательно прислушавшись, схватил арбалет из холла и, на ходу заряжая его, возвратился на второй. Винсент прокрался коридором и резко отворил незапертую дверь в комнату тётушки.

Это был бессмертный, наверное, молодой Высший, решивший устроиться в пустом, как он полагал, доме на ночлег. Увидев арбалет, заряженный серебряной стрелой, вампир, подняв руки ладонями к Винсенту, отступил к окну.

— Охотник?! — пробормотал он. — Не может быть! Ты такой же, как я…

— Не совсем.

— Я часто здесь останавливался прежде. В некотором роде, это мой дом…

— А я его хозяин.

— Алан Вако?!

Винсент не ответил, только дёрнул арбалетом, указав на окно: "Убирайся".

— О вас ходят легенды, — попытался польстить вампир, отступая. — Лакусы мечтают поквитаться с вами за охоту на их землях! А ещё говорят, вас убили охотники, — его взгляд упёрся в арбалет, — но я-то вижу, кто вышел победителем… А где ваша спутница, соблазнённая сестричка? Она обратила того, кто обратил меня, так что, в некотором роде, мы с вами родственники…

Винсент выпустил стрелу. Она оцарапала вампиру висок и вонзилась в створку окна. Незваный гость поспешно ретировался.

— …Ты не такой, как обычные вампиры, — признал глава. — Но я не могу сказать также, что ты вампирская кукла в привычном смысле этого слова. Кукла — мертвец, покорный воле хозяина и часто полное его отражение. Это продолжение "я" хозяина. Пустое тело куклы — одежда, в которой хозяин выходит в мир. Ты не таков. В начале разговора я задал тебе несколько вопросов и понял это. Ты сохранил память. Твои эмоции — это твои эмоции. Ты не проводишь границы между собой до обращения и собой сейчас. Это я увидел, это я могу сказать. И Морено поддержит меня.

— Вы опять говорите не всё!

Глава задумался. Через мгновение он задумчиво сказал, обращаясь не к Винсенту — словно к самому себе:

— Да. Возможно и такое, что сложно описать словами. Бывает и так: когда хозяин делает куклу из знакомого, любимого человека, он может неосознанно наделить её теми чертами умершего, которые знал и любил. В этом случае кукла может рассуждать, чувствовать, действовать, как умерший при жизни. Иногда хозяин создаёт настолько точную копию, что она вводит в заблуждение его самого, и он начинает верить, что действительно воскресил любимого. Но кукла остаётся куклой.

— То есть, может быть, я — уже не я? И я сам этого не знаю?!

— Почитай историю Эрвина и Лелии.

— А Мира? Мира знает это? Нет?!

— Я говорил с ней. Она сейчас безумна. Она отметает правду. Она пока не хочет её слышать, но не вини вампиршу. Так её разум сопротивляется разрушению.

— А как же мой разум? Нет, я не верю! Постойте… Как же тогда моя память? Я помню и дни, и годы без Миры!

— Если хозяин берёт для новой куклы ещё не остывшее тело, он может поймать обрывки чужих воспоминаний. Иногда они причудливо мешаются в его голове с собственными.

— Чушь!

— А свой Дар ты помнишь?

Винсент сделал усилие, попытался представить это. Дар, Избранный — что стояло за громкими словами? Они катились с языка гладкими камешками, не оставляя никаких следов: ни мыслей, ни эмоций, ни воспоминаний. Что это было? Тепло, свет… — вертится в голове, но это клише. Он пытается рассуждать, а должен бы просто знать!

— Не помню.

— Ты говорил, что видишь carere morte как прорехи в ткани мироздания. Ты говорил, их проклятие — рой чёрных точек, мешающий разглядеть их сияющую жизнь.

— Какая чушь! — он нервно засмеялся. — Не помню!

— Поэтому нельзя отметать второй вариант вашей с Мирой связи. Человек, что находится передо мной — отражение вампирши, о котором она не догадывается.

— Она говорила, что хочет вернуть мне жизнь.

— Это невозможно. Ты мёртв, и твой хозяин — не Бог. Я жесток, говоря такое, но делаю это лишь затем, чтобы избавить тебя от иллюзий.

Однако Миру Латэ не спешил избавить от иллюзий… И Винсент то негодовал, то соглашался с ним. Двое безумных — это уж слишком! Сначала нужно установить, какова на самом деле природа их связи: "хозяин — кукла" или что-то иное? Винсент много раз порывался прочитать историю Эрвина и Лелии, но останавливался в последний момент. Он боялся, что эта сказка станет его новым приговором.

Он вспомнил, что вампир назвал его Аланом Вако и усмехнулся. Но усмешка застыла на его губах. Алан Вако… Винсенту часто говорили, что он очень похож на дядю, которого он никогда в жизни не видел. Юноша знал и о том, что Мира была влюблена в своего сводного брата. Она и пошла за Аланом по пути carere morte только из-за любви — как многие девушки в Карде… Может быть, она сделала себе куклу в память о нём?!

Это было уже слишком. Слишком страшно. Юноша бросился в библиотеку, схватил книжку сказок Карды. На истории Эрвина и Лелии уже лежала закладка.

"Эрвин был вампиром, Лелия, его возлюбленная, смертной. Лелия была дочерью герцогов Карды, живших на Пустоши. Она была юной девушкой, любила солнце, ветер, утреннюю росу на траве… Она любила смотреть на белые облака в голубом небе и представлять их сказочными птицами. Она рисовала цветы яркими красками и сама была как цветок. Она знала лишь день, а ночью как и все смертные закрывала глаза и видела сны. Строгие родители запирали её в комнате в самой высокой башне замка. Там она засыпала, и Эрвин тихо входил в её окно.

Лелия считала Эрвина сном. Он был её-любимый-сон. Они летали над спящей Кардой. Он надеялся, что, увидев красоты Ночи, она полюбит и Её, но Лелия не смотрела вокруг и не видела ничего, только его. Перед рассветом они прощались.

— Почему ты не можешь остаться? — спрашивала Лелия и протягивала к нему руки.

— Я не такой, как ты, — отвечал он и уходил.

Однажды она попросила:

— Так расскажи, как стать такой, как ты? Я хочу быть с тобой всегда: и ночи, и дни.

Carere morte не вправе отказывать в своём проклятии тому, кто жаждет бессмертия. Но Эрвин оставил Лелию смертной. Он видел, Солнце было ей всё же милее, чем он.

Больше он не приходил к ней. Только издали любовался ею, ночами охраняя её дом и её сон. А Лелия уже не могла обрести при свете Солнца ни любви, ни покоя. Она грезила встречами с Эрвином. Она была слишком юна, чтобы различать сны и явь! Каждый вечер она молилась, чтобы вернулся её любимый сон, и возлюбленный приходил к ней. Они держались за руки, она улыбалась ему… а на самом деле темноте и пустоте своей комнаты, ведь это был лишь сон, обман.

Она начала болеть, таять, всё больше времени проводя во снах и всё меньше в жизни. Родители приглашали докторов, а те лишь обескуражено разводили руками и советовали поспешить с замужеством. Но однажды "Эрвин" вновь пригласил Лелию полетать, и она шагнула за ним в окно: она не умела узнавать сны и обман!

Она упала с самой высокой башни замка и разбилась насмерть. Настоящий Эрвин не успел подхватить её! Он в это время по приказу Владыки сражался со служителями Ордена, в те далёкие времена опутывавшими Карду своими сетями. Когда он пришёл к её дому, родители уже погребли тело Лелии в склепе. Он нашёл свою возлюбленную мёртвой, твёрдой и холодной как камень.

В тёмной зале горели свечи, она лежала на каменном ложе, усыпанном яркими цветами. Лицо её было закрыто вуалью: она сильно разбила его при падении, но Эрвин откинул вуаль, не испугавшись, не отвратившись, поцеловал её истерзанные разбитые губы, а потом закричал, отрицая её смерть, споря со Смертью: "Она жива! Она будет моей!" Должно быть, он плохо видел от слёз, ведь Лелия была мертва, давно мертва.

Но он поделился с покойницей бессмертием, и девушка очнулась, открыла глаза, приподнялась. Ненужная вуаль, рассыпав цветы, легла на каменный пол, и слёзы Эрвина высохли: Лелия вновь была прекрасна, юна, весела; она улыбалась, протягивая к нему руки.

Теперь они могли быть вместе всегда: и ночи, и дни. Эрвин забрал Лелию к себе, поселил в лучшей комнате своего дома. У неё появился собственный новенький гроб из светлого дерева. Ночами Лелия была послушна и весела, лицо её светилось в лунном свете, и радостная улыбка не сходила с него, она вновь не смотрела вокруг — только на него. "Ты забыла Солнце?" — спрашивал Эрвин, ревновавший её к вечному источнику света. "Да, — отвечала Лелия. — Я люблю тебя". Днём же, когда Эрвин крепко спал, она, бессонная, вертелась в своём гробу. Она не знала Солнце, но помнила, что мертва, давно мертва. Она выла в тоске и сдирала в кровь пальцы, царапая изнутри свой новенький красивый гроб…"

Дальше Винсент не смог читать. Страшные, сумасшедшие догадки закрутились в голове: может быть, весь год он провёл во сне не потому, что новая реальность carere morte вызывала в нём ужас — лишь потому, что хозяйка велела кукле отдыхать?! Если б вампирша пожелала, чтобы он помогал ей в бессмысленных поисках, Винсент носился бы сейчас по Доне и вовсе не догадывался, что его водит чужая воля. А их единственный за год разговор? "Ненавижу", "Убирайся"… — От себя он сказал это, или Мира, мучающаяся от вины, говорила со своим отражением, как Эрвин — со своим? Хватит! Винсент закрыл книгу, убрал её на место и постарался забыть. На следующий день он занялся разбором старых этюдов и даже сумел увлечься этим всерьёз, хотя перед приходом тётушки создавал лишь видимость занятия. В начале лета он робко попробовал рисовать снова. Новые его картины были тёмными: ночь, только ночь.

Он так и не придумал, чем можно проверить свои страшные догадки и постепенно оставил все размышления об этом. Даже если он узнает истину, что это изменит в его судьбе? Проклятие, что даёт ему возможность ходить среди живых, всё равно принадлежит не ему. И в жизнь он не вернётся, пусть даже безумная Вако перевернёт весь свет…

Адора Рете явилась к нему неожиданно, без каких-либо извещений, в первый день зимы.

Винсент дежурно осведомился о Мире и узнал, что вампирша ведёт себя удовлетворительно и даже сумела подружиться с некоторыми охотниками. Он попытался представить последнее и засмеялся. Рете вздрогнула от его смеха.

— Адора, вы, наверное, подумали: как я могу веселиться после всего, что произошло, — заметил он, успокоившись.

Герцогине, старой охотнице, было не по себе в мрачном доме Вако. Всё время, пока юноша встречал её, провожал в гостиную, она держала одну и ту же дистанцию — пять шагов. Винсент отметил: к молодому хозяину особняка прежде такая милая Рете испытывала лишь неприязнь.

"Все в Ордене смотрят на меня, как на чудовище. Как прежде смотрели на меня жители Карды… Неужели так будет всегда?"

Он сам усмехнулся этому вопросу. Всё же случившееся с ним слишком странно! Его никак не уложить в привычные рамки.

— Ты видишь меня насквозь, carere morte, — сказала Рете. — Нет смысла скрывать, как ты мне отвратителен. Прости! — выдавила она и совсем опустила голову, скрыв лицо в тени шляпки.

— Я понимаю. Наверное, сложно говорить с человеком, не зная точно, с ним ли ты говоришь или с жалкой, лишённой души, тенью. И зачем Латэ отправил вас, не приехал сам?

Порыв ветра потушил все свечи: отвыкший от человеческого бытия вампир забыл закрыть окно гостиной. Винсент торопливо извинился и закрыл створки.

— Латэ, как всегда, очень занят в Доне, — сказала герцогиня, когда он обернулся к ней. — Я не от него. Недавно Морено рассказал мне об одном интересном опыте.

— Он связан с куклами и их хозяевами? Мне можно помочь?

— Да. Винсент, мне всё-таки нужен свет.

Вампир извинился ещё раз и принёс сверху зажжённую лампаду.

— В Карде считают, что Алан Вако возвратился в дом отца. Ты сам решил называться здесь этим именем?

— Это получилось случайно. Мы похожи внешне. Здесь до сих пор помнят и того вампира, и меня, но смерть Алана в Карде только слухи, моя — свершившийся факт. Я не препятствую. Латэ дал понять: не нужно афишировать, что Винсент Линтер… ещё существует. То есть, если он ещё существует…

Он ждал её слов, но Рете подавлено молчала.

— Простите. Моё веселье, конечно, совершенно неуместно и выглядит крайне глупо, — юноша снова не удержался от короткого смешка. — Но я совершенно не представляю, в каком тоне мне следует говорить о сложившейся ситуации.

— Ты хотел бы прекратить это?

— Прекратить…

— Разорвать связь с проклятием Миры, — поправилась Рете. — Пожалуйста, отвечай вдумчиво.

Винсент коснулся стекла лампады, согревая ледяные кончики пальцев.

— Я бы очень хотел прекратить эту противоестественную драму, но я не могу, — холодно, как-то брезгливо сказал он. — Морено объяснил мне ещё в первые дни. Куклу не уничтожить ритуалом: кукловод просто покинет её на мгновение, а потом возвратится. Даже, если отрубить кукле голову, разорвать тело в клочья, воля хозяина останется в каждой частице. Морено говорил, куклу можно сжечь солнцем или растворить в воде Источника, но это долгий процесс, причиняющий невыносимые муки кукловоду. Я не могу так поступить с Мирой.

— Теперь я вижу: ты — это ты, — Рете улыбнулась и в первый раз за вечер взглянула на вампира. — Я утешу тебя: есть безболезненный для хозяйки способ. Очень простой.

— Способ, о котором не знает Морено?

— Латэ скрыл его от тебя. Морено провёл один опыт в первые дни после твоего обращения. Ты помнишь первую куклу Миры?

— Да. Хотя был бы рад это забыть!

— Мира когда-либо упоминала о ней?

— Нет. По-моему, она сама о ней забыла.

— Потому что Морено удалось разорвать их связь! Он ввёл в сердце куклы воду из Источника, и вода сожгла проклятие Миры в её крови. Посмотри!

Герцогиня поставила перед ним небольшой саквояжик, открыла его. Там было большая колба с водой и странное каучуковое приспособление размером в полладони, с длинной стальной иглой.

— Воду нужно налить в резервуар, — её руки двигались уверенно, быстро, будто Рете не раз репетировала этот показ дома. — Используй всю воду из колбы. Вот поршень. Игла вводится прямо в сердце…

— Я понял.

— Свежую воду я набрала сутки назад. Она сохранит свойства ещё пять дней, если ты не будешь открывать колбу.

— Я знаю.

— У тебя есть пять дней на решение, — прошептала Адора. Она поникла, разом утратив всю решимость. — Филипп будет в ярости, но… пусть. Ты прав: противоестественную драму необходимо прекратить. Это мучение и для тебя, и для Миры. Хватит держать её в ложной надежде, что всё возможно вернуть обратно. Сейчас она сильнее, чем была год назад. Я думаю, она сможет вынести твою окончательную смерть.

Винсент достал из саквояжа приспособление для укола, потрогал косо срезанный кончик толстой иглы.

— Это будет быстро?

— Почти мгновенно.

— Мира что-нибудь почувствует?

— К тебе она привязана больше, чем к первой кукле. Момент обрыва связи она почувствует… Но Морено уверял — боли не будет.

— Придётся умереть второй раз…

— Нет! Ты уж мёртв. Твоя душа освободится.

Рете подождала немного, затем быстро прошептала: "Прощай!" и поднялась. Безмолвный, Винсент встал проводить её, но она сделала запрещающий жест и выскользнула из комнаты.

Винсент собрал саквояжик и поднялся с ним наверх. Из комнаты Миры он перебрался на крышу.

Ночная Карда широким крылом раскинулась от дома Вако вниз. Огни фонарей сияли как светлячки. А вверху развернулось редкое действо. Чернейшее небо новолуния как по линейке расчерчивали быстрые светлые полосы. Бессмертные звёзды срывались со своих извечных мест и сгорали, не долетев до горизонта, давая смертным надежду на чудо…

Вампир открыл саквояж и достал колбу с прозрачной водой.

"Сегодня. Зачем тянуть?"

Он покатал склянку в ладонях, но она не согрелась. Над самой головой сверкнула новая молния — огромная звезда ринулась куда-то к Пустоши, и Винсент подумал: "А как же Мира?"

Он просидел на крыше до рассвета, катая колбу в ладонях. Когда все звёзды сгорели, и небо начало светлеть, вампир спустился вниз.

Он отыскал "Сказки Карды" и со злостью перелистал, порвав пару листов, в поисках нужной истории. Вот она! Винсент отшвырнул прочь закладку, и вдруг вся злость ушла, схлынула как волна. Уже спокойно он опустился в кресло и углубился в чтение:

Винсент задумчиво отложил раскрытую книгу. Вампир неподвижно сидел в своём кресле, а рядом на столике догорала свеча. Библиотека погрузилась во мрак, и он очнулся.

— Есть ещё пять дней! — сквозь зубы пробормотал он. — Пять дней! Обдумай всё, как следует!

Юноша поднялся, преувеличенно беззаботно насвистывая, поднял саквояжик и достал колбу.

— Что тут думать! — пробормотал он раздражённо, открывая её. Капля воды попала на кожу, оставила чёрный след ожога.

"Самая настоящая вода из Источника…"

Он чуть помедлил с колбой в руках. Промедление было не отражением его сомнения — картинный жест: "Смотрите все!" Потом вылил всю воду на ковёр и зашвырнул стекляшку в дальний угол.

Легким шагом он покинул комнату и вышел в холл. Здесь слух вампира уловил биение живого сердца.

В холле была девушка. Винсент слышал это нелепое поверье в детстве: будто зеркало Регины Вако в холле их дома способно показывать судьбу. Дом стоял пустым и незапертым несколько лет и сюда захаживали авантюристы, чтобы потерять и найти себя в тёмных зеркальных глубинах.

Девушка была маленькая и совсем юная — вероятно, выпускной класс лицея. Светловолосая, в светло-голубом атласном платье — пятно света, перед которым расступилась густая темнота старого дома. Сосуд сияющей жизни. Она кралась по холлу, ничего не видя вокруг, бесстрашно вглядываясь в далёкое разбитое зеркало, не зная о его способности забирать души.

— Пришла посмотреть в моё зеркало? — громкий шёпот Винсента разнёсся по холлу, наполнил его, стих. Девушка заметалась, но, увидев вампира, остановилась, прижав руки к груди. Её сердце заходилось от испуга.

— Кто ты? — крикнула она. Высокий, красивый, светловолосый и очень бледный юноша не ответил, лишь приблизился.

— Вампир… — прошептала она. Её взгляд уже затуманился: чары carere morte действуют быстро. Винсент чуть улыбнулся: ему нравилась эта игра!

— Не говори "вампир". Кто это, вампир? — мифическое существо, жалкое ночное создание, паразит, питающийся кровью. Говори carere morte — победивший старость и смерть, вечноживущий, бессмертный. Владыка северных земель. Бог.

Он позволил крылатой тени на мгновение обхватить тело. Текучая тьма отняла у воздуха всё тепло. Девушка задрожала от неожиданного холода и стряхнула дурман чар.

— Не подходи! — взвизгнула она и умчалась. Винсент не пошёл за ней.

"Завтра вернётся", — он вновь позволил себе улыбнуться.

Он остался в холле. Поглаживая резную раму зеркала, вампир неотрывно глядел на входную дверь. Скоро та распахнулась. Маленькая светловолосая дама стояла на пороге дома Вако.

— Тётушка! — он улыбнулся, искренне. — Проходите.

Мира вскинула на него глаза, прозрачно-синие и тревожные:

— Мне нужно было оповестить тебя о визите. Я опять собралась в Карду спонтанно…

— Что вы, тётушка! Я ждал вас.

Он проводил её в гостиную. Вампирша вздрогнула и окаменела, когда он легонько коснулся её плеча. Она всё ещё боялась быть прогнанной, боялась новых злых слов, и Винсент поторопился заверить:

— Я очень рад встрече. Правда, Мира.

Он принёс в гостиную все светильники, что были в доме, усадил Миру в мягкое кресло и она успокоилась, радостно вздохнула:

— Дома…

— Какие новости в столице, тётушка? Я слышал, Латэ нашёл вам интересное занятие.

Губы вампирши искривились — она беззвучно смеялась:

— Ты не поверишь…