Carere morte: Лишённые смерти

Глава 41 Цитадель

Оказывается, подобное уже случалось, в самом начале Ордена. Когда Лоренс Гесси, первый глава охотников умер, последователи долго не могли выбрать нового главу. Конечно, кандидатов было много, но никому строптивый Покров не дался в руки. Часть главы в нём оставалась зияющей пустотой целых два месяца, а потом… Среди новичков появился сын Лоренса, Константин. Едва он переступил порог Академии, над зданием сверкнул серебристый купол Защиты, приветствуя нового главу — охотникам осталось лишь признать юношу им. Лоренс отдал сыну свою часть в Покрове перед смертью. Старик понимал: никто, кроме Гесси, верных всем своим клятвам, не защитит молодой Орден от интриг родов Арденса и Асседи, сцепившихся в борьбе за власть. Говорят, чтобы передать Покров сыну, Лоренсу пришлось отречься от всего, чем он жил, от самой жизни… но, главное — его действие возымело эффект: при Константине Орден укрепился в Доне. — Это торопливо рассказывал Давид, пока они шли к Источнику. Мира слушала краем уха. Она собрала всех своих рабов и отправила их в небо над церковью. Куклы Дэви были совсем близко.

Избранная убеждала в чём-то дикарей. И Мира понимала, почему лица вампиров так изменились, почему они слушаются незнакомую маленькую девчушку… Габриель была солнцем, особенным солнцем ночи — не смертельно жгучим, лишь тёплым. Свет окрепшего Дара пронизывал всё вокруг, он проникал в холодные сердца вампиров и пробуждал их. Мира вспоминала далёкую ночь в Призрачном парке, вспоминала Хрустальный вальс Бала Карды и только молила это солнышко: не гасни, не уходи…

"Ты так нам нужно сейчас!"

Послушные дикари поднялись к куклам Миры… Ай да Габриель! А они с Давидом подходили к нижнему ходу. Навстречу им вышел Бовенс.

— Скорее, — с тревогой сказал он. — Всё уже готово.

Сырая темнота подземных помещений… Вампирша то и дело вздрагивала, когда с потолка на неё срывались капли воды. Бовенс быстро шёл впереди, Гесси сзади, и Мира была вынуждена идти шаг в шаг с ними. Она ощущала себя пойманной в ловушку. Пришла неуместная мысль: "Наверное, также чувствовала себя Лита, когда я тащила её в церковь Микаэля…"

— Если я восстановила Покров, почему куклы Дэви до сих пор пересекают его границу? — спросила она Бовенса.

— К тебе перешла только часть главы, не весь Покров. Коридор, который для слуг Дэви создал Крас, по-прежнему открыт.

— Нужно его закрыть!

— За этим мы и идём, — Бовенс усмехнулся и остановился. Факел в его руке чадил и плевался дымом. Их огромные гротескные тени расплывались по стенам пещеры. — Вижу, ты ещё не поняла всё до конца. Ордена больше нет. Есть мы — кучка отступников. То, что вы с Солен отыскали Избранную и привели её сюда в нужный момент — настоящее чудо. После такого начинаешь верить старым сказкам. Хортор рассказывал тебе об Отряде?

— Да. В своих письмах. Я считала эту идею сказкой. Она… была развлечением…

— Она — уже реальность! — Бовенс вновь двинулся вперёд и его тень заскакала по стенам. — Гесси специально прибыл из Карды, чтобы занять место потомка Арденса. А тебе придётся встать на место главы охотников — главы нашего нового маленького отряда уничтожения Бездны.

— Что?!

— Так решил последний глава Ордена, и я не стану оспаривать его решение.

В поисках поддержки Мира обернулась к Давиду, но тот только подтолкнул её вперёд.

— Это сумасшествие! Я carere morte… Вы только что видели моих кукол — каково? Меня не примут!

— Ты сегодня дала всем надежду, — сказал Бовенс. Его голос потонул в сонме других голосов. Они ступили в первый подземный зал. Немногие защитники Источника встретили вампиршу радостными возгласами.

Огни светильников отражались в хрустально-прозрачной воде. Ею был залит пол третьего зала — зала Источника. Вода лилась и с галереи — ручейки вели свою мелодию, хрустально-прозрачную и знакомую. А наверху бушевали carere morte Дэви. Они жаждали заполучить Избранную и боялись, что Покров накроет их и лишит сил, швырнёт беззащитными в руки охотников.

Для Миры отыскалось единственное сухое местечко: маленький выступ скалы недалеко от чаши Источника. Её несли туда на руках и поставили, словно на постамент. Почему-то все много шутили и смеялись, но вот, белая шелковистая тряпица — кусочек знамени Арденса — оказалась у вампирши в руках… Давид взял другой её край. Он стоял перед Мирой, но на полу, не на выступе, и его голова находилась на уровне её груди. По залу разлилась тишина, охотники отступили на середину зала, и Гесси начал ритуальную формулу наложения Покрова. Он говорил ровно и чётко, голос лился плавно, с нужными паузами, на окончаниях фраз патетически взлетал ввысь: наверное, он не раз тренировался, читая это дома сам себе. Мира послушно повторяла за ним, сначала робко, стыдясь звучания своего голоса, но постепенно её уверенность окрепла — окреп и голос. И ей уже нравилось, как он звучит в этом подземном зале.

Пауза в тексте. Давид дёрнул знамя на себя, заставив Миру склониться к нему, прошептал:

— В наложении Покрова участвуют семеро. Сейчас ты должна выбрать пятерых, которые удержат Защиту в случае твоей и моей смерти.

— Только пятерых?

— Я не понимаю твоего вопроса?

Мира выпрямилась. Взгляд вампирши скользил по знакомым лицам. Бовенс, Адора, Алекс, Тони, Диана… Как всегда хмурый Марк и как всегда холодно-спокойная Дара… Солен, поучающая Габриель, как вести себя на посвящении, которое решено было провести немедля за наложением Покрова…

— Если Покров — отражение нашей общей надежды, я думаю, все должны участвовать в его наложении, — негромко сказала она Давиду. Охотник подумал мгновение.

— Хм. Это не сделает его сильнее. И предательство одного ударит по нему куда больнее.

— Но это сплотит отряд!

Давид не стал возражать. Он повернулся к охотникам и сделал им знак: "Подойдите!"

— Делай, как знаешь. Не бойся, иди. Ты горишь сейчас ярче всех, — и, всё с той же спокойной улыбкой: — Но знай, Вако, я здесь, чтобы остановить тебя, если ты поведёшь всех в пропасть. — Мира улыбнулась:

— Теперь я узнаю Гесси.

Вампирша передала знамя Бовенсу, тот первым порезал себе палец и промокнул выступившую кровь шелковой тряпицей. Кровь впиталась без следа. За Родериком то же проделали остальные. Мира следила за этим с улыбкой, за которой скрывала боль: над церковью carere morte Дэви рвали её кукол на части. Встревожилась и Избранная. Она внимательно следила, как белая тряпица переходит из рук в руки, а её губы беззвучно шевелились.

"Быстрее же!" — шептала она.

Родерик окунул знамя в чашу и отдал Давиду.

— Теперь мы, — ровно сказал охотник. Капли их крови упали на белый шёлк и исчезли. Мира вздохнула: она боялась этого мгновения. Что, если знамя Арденса не примет порченную кровь вампирши?

Боялась не она одна: по рядам охотников пробежал испуганный шёпот… Но лицо Избранной сияло радостью.

— Carere morte улетают, — объявила она. — Теперь мне можно пройти посвящение?

И было почти идеальное посвящение. Воплощение древней легенды в жизнь. В разгромленной церкви, на руинах старого мира… Вампирша на месте главы Ордена, принимая клятву Избранной, говорила три заключительные формулы, а собравшиеся благоговейно внимали каждому её слову и каждый вспоминал свою клятву и вновь принимал её. Одна Мира была неспокойна — она предвидела новый долгий, трудный путь. Пламя свечей казалось ей неровным, дрожащим, и, почуяв её слабину, тени в углах гримасничали и плясали.

"Этот Дар странно достался нам! Габриель — не избранная древней силой, она… самозванка! Меж драгоценных каменьев древнего сокровища по-прежнему рубиново мерцают глаза чудовищного дракона. С нами теперь оружие, одинаково опасное и для смертных, и для бессмертных. Не тяжела ли тебе и твоим охотникам будет ноша такой ответственности? Ты забыла, Мира… Ты забыла, кто ты в вечной легенде о Даре! "Спасительница Ордена!". "Новая надежда!". Буква, возомнившая себя заглавной! Точка, возомнившая себя последней! Должно быть, мудрец, писавший эту сказку, смеётся сейчас…"

— Что ж, начало положено, — Родерик выглядел довольным. — Дар у нас и Дар исцеляет вампиров.

Мира, Родерик, Адора и Давид собрались после посвящения Габриель в одном из подземных помещений церкви. Мира и Адора сели на стулья, и вампирша сразу же сгорбилась, уронив руки на колени, опустив усталые плечи, перепутанные волосы упали ей на лицо. Сейчас она выглядела старшей сестрой герцогини Рете, в любых обстоятельствах гордо держащей голову.

При словах Родерика вампирша шевельнулась, обернулась к охотнику.

— Трое исцелённых погибли сразу же. Ещё двое при смерти, в госпитале. Из пятнадцати исцелённых только трое могут стоять на ногах.

— А чего ты хотела? Мгновенного излечения?

— Я не знаю. Раньше я думала: Дар — чудо, а чудо не требует объяснений. Но теперь…

— Те трое умерли как люди, а не carere morte, — заметил Давид. Вампирша усмехнулась:

— Я запомню это утешение! Ладно, оставим Дар. Пусть с тем, что он есть, разбирается учёная группа. Что Крас? На нас уже объявлена охота?

— Объявят завтра, — Бовенс оскалился. — Дар не скроешь, Покров не спрячешь! Но все, кто остались сегодня защищать Источник, готовы идти за тобой, Мира. Все они без раздумий откажутся от дневной жизни. Официально они мертвы — погибли позавчера в Академии, или вчера на улицах Доны, или сегодня — у Источника…

— Идти за мной? О, надеюсь, этот путь будет недолог!

— Он не должен быть долог. Все участники старой истории собрались в одно время в родном краю: Макта, хранитель Дара, Арденсы… Когда из крови последнего Арденса исчезнет метка Бездны, Избранная вернёт Макте его жизнь — и проклятие вампиризма перестанет существовать. И Бездна уйдёт из мира. Всё это произойдёт очень скоро, — Родерик улыбнулся. — Может быть, я успею это увидеть…

— О, узнаю эту мечту! Мир без вампиров, — Мира криво улыбнулась.

— Прежние убежища Ордена более не доступны для нас, — снова заговорила она через минуту. — Куда мы пойдём? Даже эта церковь, стоит на земле, принадлежащей Красам.

— Двери моего дома всегда открыты для вас, — поспешила сказать Адора.

— Специально для этой цели я недавно купил большой дом на юге Сатура, — сообщил Давид. — Он мог бы стать новой цитаделью Ордена. Сейчас там оборудуют лабораторию.

— А архив?

— Все важные документы у меня и Эбри, — сказал Бовенс. — Сказки и карты — здесь, у Источника. Но — да — отсюда нам скоро придётся уйти…

— А как же здешняя вода?

— Как тебе понравилась та, которой твоих кукол поливали сегодня?

— Она слабее жжёт. Почему? Это копия? — Мира встрепенулась. — Нужный состав удалось получить искусственно?

— Да.

— Хорошо. Но будет ли она также действенна в ритуале?

— Да, нужно только подобрать степень разведения.

Мира нахмурилась, что-то подсчитывая:

— Это авантюра… Нам не хватит средств! У меня всего восемьдесят тысяч…

— Рете и Гесси по-прежнему числятся в покровителях охотников, — тихо напомнила герцогиня Рете. Вампирша оскалилась:

— Вас я тоже посчитала!

— И почти семьсот тысяч Филиппа, раз уж ты занялась подсчётом денег, — холодно сказала Адора. — Он умер вчера. Сердечный приступ.

— Латэ?!

— Он завещал всё Карлу Хортору. Теперь эти деньги перейдут тебе…Мира, что ты? Покров не тяжел для тебя?

Вампирша скорчилась в кресле, будто внезапная боль пронзила её нутро. Она закрыла глаза, но слёзы не удалось спрятать. Они, предатели, уже катились по щекам.

— Carere morte привычны к тяжести проклятия, что мне какой-то Покров? Просто я плачу… Помните, Адора, вы советовали мне поплакать?

Она не помнила, как всё же сбежала от охотников… Столько дел требовали её присутствия! Тони и Феликс звали в госпиталь, поглядеть на исцелённых. Габриель сыпала теориями Дара, которые пока вернее было называть гипотезами. Родерик огорошил сообщением, что Винсент объявился в столице в ночь штурма Академии. Но сегодня вампира отправили на север столицы: сражаться под струями воды Источника для carere morte почти так же болезненно, как под лучами солнца… Мира выслушала последнее сообщение с каменным лицом. Слишком много боли накопилось внутри, чтобы она могла обрадоваться. Радость не могла просочиться сквозь холодную чёрную глыбу, в которую превратилось её тело под кожей. Новоизбранная глава охотников более всего хотела, чтобы её сейчас оставили в покое.

Одна мысль, один вопрос крутился в голове, но она боялась задать его словами… Наконец она сбежала. Било четыре утра, когда Мира стояла на кладбище, отделенном от церкви Рафаэля лесочком. Перед ней был длинный ряд свежих могил и одинаковые деревянные кресты с деревянными же табличками, на которых были указаны имена похороненных.

Ни надгробных камней, ни цветов… Охотники торопились похоронить своих погибших до нападения новой армады Дэви. Из Источника, — полагали они ещё нынешним вечером, — уже никто не выйдет живым. Мира пошла вдоль ряда, читая имена на табличках, и скоро остановилась.

"Карл Хортор".

За несколько часов, прошедших с момента встречи со столичными охотниками, она так и не поинтересовалась ни у кого судьбой главы Ордена. Она чувствовала, что ответ может быть только один, и не хотела его слышать. Первый раз ледяная игла предчувствия уколола её в Карде, когда Солен крикнула, что над церковью нет Покрова. Предчувствие оформилось и укрепилось в Доне, на вокзале. А здесь, у Источника, всё просто кричало о его смерти.

Она перечитывала имя на табличке снова и снова. "Карл…" — наверное, так, действительно, будет правильно. Все привыкли звать его этим кратким именем. Потом здесь, конечно, появится надгробная плита, и уже на ней будет высечено его полное имя. И появится знак принадлежности к Ордену — кинжал и солнце. И печальный мраморный ангел с перепончатыми крыльями демона будет склонять голову над этой могилой… Потом.

Мира обратила лицо к небу. Снежинки падали на закрытые веки и не таяли, кололи холодными острыми лучиками, застревали в ресницах. Послушные воле хозяйки чёрные твари слетелись на зов, закружились воронкой над ней — оком бури.

Какая-то смертная подошла, остановилась в нескольких шагах и одном ряде могил. Не оборачиваясь, не открывая глаз, Мира обронила чужими губами:

— Дара? Любуешься недостойным смерти чудовищем?

— Я давно не считаю тебя чудовищем, — спокойно сказала Дара. — Карл не считал тебя чудовищем, и я поверила ему.

Вампирша взметнула руки. Вихрь чёрных крыльев поднял тучу снега, скрыл тонкую одинокую фигурку в белой мути. Но стена снега не защитила её от последних слов Дары, полных грусти и горечи, которые Мире не дано было понять:

— Он не полюбил бы… чудовище.

Её отражения носились над Доной среди других теней, чужих отражений. Там был хаос, смятение. Мелькание…

А здесь свежий снег покрывал тротуары, дорожки парка, землю между деревьями, скрывая грязь, скрывая кровь. Чёрная громада Академии мёртво молчала. Безучастно, безразлично глядели её глаза-окна на Миру. Только ветер гулял в коридорах верхних этажей, выл, скрежетал в пустых кабинетах.

Сейчас Дар, обретённая надежда, казался ей иллюзией — здесь была безнадёжность. Она ощущала бессилие — ничего не изменить. Ничего не вернуть… В мёртвой цитадели хозяйничают тьма, ночь, смерть. Зияют пустые глазницы — окна, двери распахнуты — в крике. Ничего не сберечь: всё сгинет, уйдёт в землю, как из сосуда с разбитым дном.

Мира коснулась стены ладонью, прижалась всем телом, застыла так, закрыв глаза.

"Отбрось панику, глава охотников", — холодно велела она себе и резко, надрывно засмеялась. Этот смех прозвучал неожиданно громко, странно в пустом застывшем парке: "Мира Вако — глава охотников! Только подумать!"

Смех оборвался: "Да, так и будет. Так и должно быть".

"Ты сама приняла решение воевать с Бездной, — шептала новая, странная ночь, пришедшая на смену Королевы — ночи Бала вампиров. — Так воюй! Ты уже нанесла Ей несколько ощутимых ударов, не имея ничего, кроме клыков, когтей и… своей злости. Получай же в награду и оружие, и армию!"

…Её отражения рыскали по городу, рвались с её цепи, ведомые местью. Они догоняли carere morte, мечущихся в поисках укрытия от нового, белого солнца — Дара. Её меч, восьмикратно отражённый, вновь и вновь падал серебряной звездой. Она убивала — восьмерых в каждое мгновение…

Мира оторвалась от стены. Бессмысленно потёрла руки, размазывая копоть: "Под этой копотью краска со стен. Красная, как кровь… Кровь и есть".

— Я уже брежу, — прошептала она самой себе непослушными холодными губами. — Я совсем перестала мыслить ясно. Это всё голод. И усталость… Зачем я сюда вернулась?

Она обошла здание, остановилась на перекрёстке улиц. Центральный вход был прямо перед ней, но Мира не смогла заставить себя подняться на площадку. Почерневшие буквы девиза виднелись над дверными проёмами: "Non sсholae, sed vitae discimus"[2].

"Это был и мой дом. Больше чем дом, так же как для многих. Цитадель, сердце…"

Столько нитей, оказывается, привязывало её здесь! Нестерпимо больно было видеть и пустые проёмы дверей, и слепые провалы окон, и печально кривящуюся набок пожарную лестницу у бокового входа, и страшный, полный отпечатков чужих теней, которым не должно там быть, парк, и чёрную дыру, открывающую разрушенные недра здания на месте кабинета главы…

…Её голод разрастался, вытесняя своей пустотой все мысли, все цели. Её отражения скользили по улицам — восемь воронок, затягивающих в Бездну. Во всех встреченных смертных ей мерещились те, что были с Дэви в ночь штурма Академии. Во всех искажённых страхом лицах ей виделся Крас. "Убей!" — кричала месть, "Хоть один глоток жизни!" — молил голод… Её отстранённость, одновременное присутствие — и отсутствие в отражениях создавало иллюзию игры, где всё ненастоящее, и даже смерть — понарошку. Она приближалась, и, уже чувствуя на коже горячее, быстрое дыхание чужой жизни, уверяла себя, что отступит вовремя, не переступит черту. Сейчас… Ещё через один сладкий удар сердца…

Её "я" затерялось среди отражений… А когда Мира вновь нашла себя, она чувствовала вкус настоящей живой крови, восхитительное тепло чужой жизни растекалось по телу, заливало, топило и разум, и волю…

…Она приняла новый плотный жестокий порыв ветра с благодарностью. И осмелилась перевести взгляд на другое окно на третьем этаже, справа над центральным входом. Долго она вглядывалась в эту чёрную яму, и темнота играла с ней… дразнила, смеялась, рисуя образ, который ей хотелось там видеть. Она знала, что глупо верить шуткам Ночи: "Нет, это не то чудо, которое может быть, которому следует быть. Мёртвые не воскресают в нашу эпоху".

Но всё же крикнула, не могла не крикнуть опять это имя:

— Карл!

Там, у Источника, и на посвящении Избранной в церкви Рафаэля, она знала… но не верила в его смерть. Она безотчётно ждала его голоса, его шагов, его дыхания. Мира поверила только здесь, сейчас, заглянув в пустоту, наполнившую место, что было хранителем их ненужной, напрасной любви.

…Тогда она оставила свои сегодняшние отражения. Одним вздохом отпустила всех… В огромной чаше города растаяло слабое биение не выпитой до конца жизни. Остались мягкие удары снежинок, разбивающихся о тротуар. Остался ветер, стонущий в ветвях деревьев, остался скрип уцелевших распахнутых дверей Академии и звенящая пустота здания. Осталось её одиночество…

Зияли квадраты входа, приглашая, но она оставалась на месте. Падал снег, а она только спрашивала тишину, снова и снова: "Почему так жестока судьба?", "Почему я не успела помочь?", "Почему моё слово не защитило его?" — За мириадами вопросов Мира чувствовала, узнавала один-единственный, но прятала его за другими, боясь назвать словами. Она боялась, что не услышит одно-единственное слово, которое может быть ответом на него… и зажимала уши ладонями, чтобы не слышать ничего.

Потом иссякли ненужные вопросы, и она только шептала: "Люблю, люблю тебя", пока эти слова не обессмыслились совсем, не слились в невнятный лепет. Став легче ветра, они растворились в шорохе звёзд, там, за серым пологом туч, укрывшим землю.

Тогда она опустилась перед лестницей: ноги дрожали… Сжалась в комочек, ожидая, когда последняя боль прольётся слезами: "Оставь погоню за призраками. Здесь нет никого. Никогда ты его не догонишь. Никогда! Тебе осталась память…"

Молчала ночь, ветер задумчиво закручивал белые узоры, поднимая рой мелких снежинок с тротуара вверх. Как… странно! Ей было почти не больно. И слёзы высохли, едва успев пролиться. Нет, эта память не была горькой. В ней светилась радость, какой она не знала прежде:.

"И осталась любовь. Та самая Единственная, Бессмертная, которой грезят все. Та, что сильнее всего на свете и порой роняет звёзды с небес. Та, что не знает слова: "Никогда…" — Поняв это, Мира засмеялась… от счастья. И тогда услышала единственно возможный ответ на свой единственно важный вопрос:

— Ты здесь, со мной?

— Да.

На исходе ночи небо начало расчищаться. Белёсый, ещё вовсе не утренний свет сгладил, затушевал резкие ломаные тени здания. Но иллюзия была бессильна. Мира знала: Академия мертва. Мёртв и Орден, есть лишь её отряд, маленький, но чистый от лжи Арденсов… Перед тем, как уйти вампирша вновь прижала холодные ладони к странно тёплому камню старого здания: "Прощай, спи… А мне идти ещё так долго! Но я постараюсь быть достойна… памяти тех, кто вытащил меня на этот невозможный верх. Я сохраню Дар, и однажды это солнце победит древнюю тьму. Я буду стоять на пути Бездны, пока не кончится моя вечность… или не придёт моя смерть".

Теперь она уходила легко. Восточный проспект лежал впереди широкой лентой, дома вели вокруг хоровод. Какой-то carere morte летел за ней. Вампирша не обращала внимания: "Да пусть хоть сам Дэви!". Но вот он совсем снизился, ступил на землю перед ней, преобразился…

"Какая давно, болезненно знакомая манера!" — Мира остановилась, глупо хлопая глазами точно кукла.

Молодой человек элегантно поправил воротничок. Светлый костюм сидел на нём как влитой. Легко, неслышно, юноша подошёл… нет, скорее, скользнул к ней.

— Алан, — не удивлённо — утвердительно сказала Мира. — Я, что, уже сплю на ходу? — растерянно прошептала она.