Любовь, как тыквенная пряность

Глава 14

Ник

— Может, на этот раз тебе удастся встретиться с Хаос, — говорю я, хихикая, когда мы с Генри подходим к моему дому. Я крепко держу коробку с Корицей под мышкой, а он несет на плече сумку с несколькими банками кошачьего корма, а другой рукой держит корм для Дженсена.

Могла ли я нести это сама? Конечно. Но разве я могу помешать мужчине похвастаться и нести это за меня? Конечно, нет.

— Спасибо, что помог мне.

— Конечно, — стонет он, ставя пакет с кошачьим кормом на мое крыльцо, пока я открываю дверь.

— Можешь остаться, пока я буду знакомить Корицу с Тыковкой? — я бросаю на него умоляющий взгляд. — Ну, знаешь, на случай, если кто-то захочет выцарапать другому глаза. Я могу подкупить тебя ужином? — уголок его рта поднимается в улыбке.

— Я бы согласился и без взятки, но и от ужина не откажусь.

Распахивая дверь, я хихикаю. Хихикаю? Боже, я дошла до стадии хихиканья при встрече с мужчиной. За которой сразу следует стадия бессвязного лепета.

Надеюсь, я не выдам ничего слишком постыдного, когда он начнется. Во время второго свидания с Джеем я болтала о совершенно случайных вещах, но зато теперь он знает, что у осьминогов три сердца.

Как только вхожу, я чувствую Хаос — ее теплое присутствие, когда она трется об мою икру, даже мягкую вибрацию ее мурлыканья у моей ноги. Генри, похоже, этого не замечает.

— Давай покончим с этим, — бормочу я и иду в гостиную, где Тыковка сидит в маленькой коробке из-под обуви. Хорошо, что у меня есть достаточно коробок, чтобы вместить целый зоопарк после переезда. Две из них уже пригодились, и кто знает, что еще приготовила для меня Хаос?

Тыковка бодрствует и пытается выбраться на свободу, крича на меня за то, что я осмелилась держать ее взаперти. Я подхватываю ее на руки, как только ставлю на пол Корицу.

— Она сейчас исследует окружающий мир и постоянно попадает во всякие неприятности. Мне пришлось посадить ее в клетку, пока я ходила к тебе с Корицей, — объясняю я, снимая туфли и отбрасывая их ногой в угол. — Итак... как мне это сделать? Просто положить их на пол вместе и посмотреть, что будет? Как мы разделим их, если они попытаются выцарапать друг другу глаза?

— Давай дадим им понюхать друг друга, держа их на руках, и, как только мы убедимся, что они не ненавидят друг друга, мы сможем опустить их на пол.

— Хорошо, — говорю я, торжественно кивая головой, и перекладываю Тыковку в своих руках, чтобы лучше удержать ее крошечное тельце. Тем временем Генри вынимает Корицу из коробки и прижимает ее к груди, как младенца.

Не думаю, что я когда-либо завидовала кошке, пока не наступил этот момент. Руки Генри выглядят удобными. И сильными. Я сглатываю. С каких пор я фантазирую о мужских руках?

— Хорошо, — бормочет Генри, нежно поглаживая голову Корицы. — Да, ты спокойная маленькая леди. Уверен, что тебе понравится иметь сестренку. Вот, смотри. — Он подходит ближе, и я поворачиваюсь, позволяя двум кошкам увидеть друг друга.

И вдруг он оказывается очень близко. Я вдыхаю его запах, напоминающий мне свежесваренный кофе и корицу. Тепло, исходящее от него, обжигает мое лицо и заставляет забыть, как дышать.

И когда я поднимаю глаза, его лицо оказывается прямо передо мной.

На фоне его широких плеч, кошка в его руках кажется крошечной, а его толстовка обтягивает все мускулы. В горле встает ком, колени подкашиваются; я почти не в состоянии двигаться от переполняющих меня чувств.

Могу ли я позволить себе испытывать эти чувства? Эти бабочки в животе, это успокаивающее тепло, которое окутывает меня, словно шерстяное одеяло, когда он рядом?

Я с трудом сглатываю.

— Оу, они ладят, — шепчет он, его дыхание скользит по моим волосам, отчего по спине пробегает дрожь, а в животе порхают бабочки.

Нет, Ник, возьми себя в руки. Речь идет о кошках, а не о красавчике, которому я, возможно, даже не нравлюсь. Он подходит еще ближе, и наши руки соприкасаются, вызывая электрические импульсы по моей коже. Но у нас был этот момент, тот почти поцелуй в его кабинете, в самый неподходящий момент.

Успокойся, Ник. Дыши глубоко.

Тыковка извивается в моих руках, пытаясь забраться в объятия Генри, и я не могу ее винить.

— Думаю, мы можем их опустить, — предлагает Генри, и я быстро делаю шаг назад.

— Хорошо. — Мой голос едва слышен, сердце бьется так быстро, что я боюсь, что оно вот-вот выпрыгнет из грудной клетки. Черт.

Это не было запланировано. Любовь не входила в план «романтизации жизни», который я составила для себя. Но слова Лорен все время крутятся у меня в голове, и я не могу не задаться вопросом: разве это плохо? В конце концов, я всю жизнь планировала все заранее, и вот чем это обернулось. Приведут ли совершенно незапланированные поступки к другому результату?

Как только все восемь лап касаются земли, кошки осторожно движутся друг к другу. Они ходят кругами, пытаясь оценить друг друга. Не успеваю я опомниться, как Корица с любовью схватила Тыковку за голову и вылизывает ее, пока та блаженно зажмуривает глаза.

— Ну, все получилось идеально, — шучу я с нервным смешком, скрестив руки на груди, чтобы они не потянулись к Генри.

— Да, получилось. — Я слышу улыбку в его голосе, даже не глядя на него. — Но все равно, время от времени проверяй их. Если одна из них раздражается, рассади их на время и подержи в разных комнатах, пока они не успокоятся.

— Хорошо, — шепчу я, кивая и наклоняя голову с улыбкой на губах. — А как же моя кошка призрак? Я не могу просто не пускать ее в комнату.

— Не знаю, может, положить соль перед дверью? — шутит он и тянется за поводком Дженсена, когда тот пытается подойти, и мы все выходим из гостиной. — Нет, дружище, давай дадим им время пообщаться. Пойдем.

— Ой, ты чувствуешь себя брошенным? — спрашиваю я Дженсена голосом, полным сочувствия, и он отвечает высоким «ау-у!», сразу же подбегая ко мне, когда я приседаю, чтобы погладить его.

— Пойдем на кухню. Я побуду с тобой. — Оказавшись на кухне, я оборачиваюсь и смотрю на Генри. — Как ты относишься к... — я открываю холодильник и морщусь, когда понимаю, что в нем, возможно, много еды, но большая часть ее слишком сложна в приготовлении для моего пустого и нетерпеливого желудка, — макаронам с сыром?

— Звучит отлично, — говорит он с улыбкой. — Если только ты не будешь осуждать меня за то, что я вернусь за третьей порцией.

— Ничего не обещаю, — ухмыляюсь я. — Но я восхищаюсь мужчинами, которые ценят прекрасные вещи в жизни. Например, сырный порошок.

— Правда? — его улыбка становится еще шире. — Я уже подумал, что ты пытаешься соблазнить меня своими кулинарными способностями. Моя мама предупреждала меня о таких женщинах, как ты.

— Осторожно, а то я заставлю тебя помогать мне перемешивать. Так все и начинается: ты влюбляешься в повара, а потом — бац! И тебе придется тереть сыр вечно.

— Я бы тер сыр для тебя.

Я прижимаю руку к сердцу, делая вид, что сдерживаю слезы.

— Это самая романтичная вещь, которую мне когда-либо говорили.

Мы оба разражаемся смехом, и вдруг невидимая завеса рассеивается, и все негативное настроение, которое было у нас до этого, тает быстрее, чем иней весенним утром.

Пока я готовлю, он кормит свою собаку. Закончив, он нарезает салат, который будет сопровождать сырное блюдо, как будто это самая обычная вещь на свете. Это... приятно. Сладко. Странно по-домашнему.

Такое слишком хорошее, чтобы быть правдой, которая вызывает подозрения, если вы когда-нибудь смотрели сотню — другую документальных фильмов о настоящих преступлениях.

Будущее, о котором я всегда мечтала.

Мы едим вместе, но мои мысли не дают мне покоя. Они продолжают метаться, возвращаясь к Джею.

Как, чёрт возьми, я вообще могла представить себе такое будущее с ним? С парнем, который, конечно, никогда не говорил этого прямо, но определенно считал, что место женщины на кухне, и скрывал это за вежливыми улыбками и оправданиями типа: «Детка, ты так хорошо это делаешь». Как я могла не заметить, насколько все это было нелепо?

Затем Генри вытирает посуду. Просто берет полотенце и приступает к делу. Не нужно вежливо просить, не нужно щедро благодарит, если я не хочу, чтобы он дулся до конца вечера.

Когда мы возвращаемся в гостиную, между нами висит тихий вопрос, хрупкий, как мыльный пузырь: хочу ли я, чтобы он ушел домой?

Ответ — нет. Я не хочу.

— Хочешь десерт? У меня есть мороженое, — неловко предлагаю я, заламывая руки. — У меня есть соленая карамель и фисташка. Я пыталась вникнуть в эти все дубайские шоколадные тренды, но не понимаю их. Может, я что-то не так делала, хотя я... — Стоп, Ник. Сделай глубокий вдох. Вот она. Бессвязная речь. Я кривлюсь, улыбаясь одной из тех напряженных улыбок, которая практически кричит: «Ну, это было слишком». — Извини.

— Я бы с удовольствием съел фисташковое мороженое, — предлагает он с едва заметной улыбкой и следует за мной обратно на кухню. — Я, кажется, никогда не спрашивал, но как тебе живется здесь, в Уэйворд Холлоу?

— Мне здесь очень нравится, — быстро уверяю я его. — То есть, после неожиданных поворотов в начале я была немного скептична, но знаешь что? Я думаю, что все, — я машу одной рукой в воздухе, а другой открываю морозильник, — в конце концов обернулось к лучшему. Без обид, Хаос, — говорю я громче, закрывая дверцу и держа в руке ведро с мороженым. — Здесь все очень милые. Я не могла прожить и недели в Лос-Анджелесе, чтобы на меня не наорали режиссер, партнерша по съемкам или папарацци. Приятно быть вдали от людей, которые впадают в истерику, узнав меня, или от необходимости выходить на улицу только с безупречным макияжем и укладкой.

— О, Киран, по правде говоря, немного впадал в истерику.

— Но у меня нет фанатов, которые бегут ко мне, когда я выхожу из дома, и требуют селфи, — отмечаю я. Он кивает в знак понимания, и я прохожу мимо него, чтобы достать две тарелки и ложки. — Я наконец-то снова живу для себя, и это… освобождает. Мне это действительно было нужно.

— Я рад, — шепчет он, когда я зачерпываю мороженое, беру в рот ложку, которой ела, в рот и передаю ему его тарелку. — У тебя немного... — Он указывает на мою щеку, и я инстинктивно тянусь, чтобы вытереть.

— Не получилось, — мягко говорит он. — Можно?

Я киваю, возможно, слишком быстро, и он тут же подходит ближе, легко проводя большим пальцем по моей коже.

Мороженое. Конечно. Потому что ничто так не говорит о прохладе, спокойствии и самообладании, как десерт на лице.

Затем он подносит большой палец к губам и облизывает его, а мои глаза инстинктивно следят за его движениями, бесстыдно и быстрее, чем мой самоконтроль.

Мои щеки мгновенно краснеют. Уверена, что мое сердце разучилось биться в нормальном ритме.

А он не отступает.

Нет, он наклоняется еще ближе, на его губах появляется небольшая улыбка, а руки поднимаются, чтобы нежно обхватить мое лицо.

Все замирает. Я забываю, как дышать. Как думать.

— Я же не воображаю все это, правда? — шепчет он, его глаза скользят по моему лицу с такой интенсивностью, как будто он пытается запомнить каждую деталь.

— Конечно, нет. Я имею в виду, ты не воображаешь. — Слабый смешок вырывается прежде, чем, я успеваю его остановить. Я кладу руки ему на бедра, чувствуя под ладонями мягкую ткань его толстовки. Он прижимает меня к кухонному острову так, что между нами не пролезет даже лист бумаги.

— Я не хочу торопить тебя. — Его взгляд перемещается с моих губ к глазам, ища ответ на вопрос, который знает только он. — С твоим бывшим и...

— Не мог бы ты не говорить о моем бывшем в такой ситуации? — я поджимаю губы, но улыбка уже расплывается по моему лицу.

— Мне плевать на него. Но я думаю, что мне чертовски не плевать на тебя. — Его руки теперь лежат на кухонном острове прямо за моей спиной, словно загоняя меня в клетку. — Я не могу обещать, что со мной будет легко. Мне говорили, что я слишком требовательный, слишком много говорю, слишком много всего.

Я отстраняюсь ровно настолько, чтобы вздохнуть, и тут одна из его рук скользит по моей талии, теплая и успокаивающая. Умиротворяющая. Даже если нервозность пробирает до костей, словно я шагнула на край пропасти и еще не осмелилась заглянуть в бездну.

— Я хочу этого, — тихо признаюсь я, слова Лорен эхом отдаются в моей голове. — Я хочу. Действительно хочу. Просто... — Я выдыхаю, пытаясь распутать узел у себя в груди. — Там еще остались некоторые осколки. Из прошлого.

Он слегка морщит лоб.

— Осколки?

— Да. Ну, понимаешь, эмоциональный срыв. Последствия измены. Проблемы с доверием и вздрагивание каждый раз, когда у кого-то зазвонит телефон после полуночи.

Он не смеется, и я рада. Он кивает, не отрывая глаз от моих.

— В этом есть смысл.

— И я не хочу вносить это в нашу жизнь. В то, что может стать «нашим». — Я пожимаю плечами, теребя край его толстовки. — Но, вероятно, иногда буду. Не нарочно. Но... может быть, по привычке.

— Тогда мы избавимся от этой привычки. Вместе.

Боже, этот парень.

— Возможно, мне понадобится, чтобы ты не раз повторял мне, что ты не такой, как он, — признаюсь я. — И я, возможно, не всегда буду верить в это сразу.

— Я все равно буду повторять.

В его голосе есть что-то такое тихое и спокойное, не показное. Он не пытается строить из себя героя. Он просто здесь. Со мной. Пытается убедить меня, что он в меня верит. Что он меня поддержит.

Я с трудом сглатываю.

— Ладно. Значит, если однажды ночью я вдруг запаникую и начну задавать тебе странные, слегка навязчивые вопросы, типа «почему твоя бывшая с тобой рассталась» или «кто такая Аманда в твоем телефоне?», ты… что? Не убежишь?

— Я, наверное, расскажу тебе, как я засунул руку в задницу одной из ее коров, дам тебе свой телефон и спрошу, хочешь ли ты кофе или вина, пока будешь читать мои сообщения. Мне нечего скрывать, Ник.

Я фыркаю, глаза слегка защипало.

— Ты либо невероятно терпелив, либо слегка не в себе.

— Может быть, и то, и другое, — говорит он с улыбкой, а затем проводит большим пальцем по моей щеке. — Но в целом я думаю, ты стоишь риска.

Между нами повисает тишина, но не такая уж плохая. Такая, которая мягче теплого одеяла.

— Хорошо, — шепчу я. — Тогда давай попробуем. Я согласна. Осторожно. Тревожно. Возможно, с какими-нибудь ненужными комментариями.

— Я не ожидал ничего другого. И я буду более чем счастлив заткнуть тебя вот так.

Он снова наклоняется, и когда наши губы, наконец, соприкасаются, это не похоже на падение. Это похоже на выбор. И я думаю, что это может быть даже страшнее, но лучше.

Намного лучше.