Любовь, как тыквенная пряность

Глава 1

Ник

— Это будет веселое новое начало.

По крайней мере, так я себе говорю с тех пор, как завела двигатель несколько часов назад. Я барабаню пальцами по рулю, глубоко вздыхаю и расслабляю плечи. Наконец-то виден последний съезд с автострады.

— Итак. Веселое. Очень, — повторяю я, стиснув зубы, с той гримасой, которую вы вынуждены корчить, когда кто-то говорит: «Все происходит не просто так», когда твоя жизнь горит в огне. Если я буду повторять это достаточно часто, может быть, смогу поверить в правдивость этого. Может быть, я смогу заставить себя быть оптимистичной. В любом случае, это дешевле, чем терапия.

Было тяжело. После того как я вышла из дома родителей Джея тем вечером, три месяца назад, я не могла вернуться в свой собственный дом. Дом, где воспоминания поджидали меня на каждом углу, вызывая видения о том, как я застала его с Мариссой, пронзающие мое сердце тупой сильной болью, сравнимой с едва заточенным карандашом. Тупая боль, которая бьет с такой силой, пытаясь пронзить кожу и делая ее еще более болезненной.

Лорен приютила меня. Как бездомного щенка, брошенного на улице после того, как новые хозяева решили, что рождественский подарок требует слишком много усилий. Она отвезла меня домой, укутала в одеяло, накормила пиццей и весь вечер наполняла мой стакан коктейлями с водкой.

А на следующий день она подняла меня, как старшая сестра, о которой я всегда мечтала, и не позволила мне продолжать эту вечеринку жалости.

— Знаешь что? Может, нам обеим нужно уехать отсюда, — сказала она, поднося ложку ко рту, наполненную тем, что было нашей третьей упаковкой мороженого и уже совершенно не имело отношения к ужину.

— Звучит замечательно, — ответила я сквозь комок в горле, и опухшие от вчерашних жгучих слез глаза. — Мне бы очень пригодился новый старт. — Желательно где-нибудь подальше от суеты и шума Лос-Анджелеса.

Потому что я ни за что не вернусь к актерской карьере. Я ушла из кино, потому что была готова к новому этапу в жизни, чтобы насладиться результатами своего упорного труда, спланировать свадьбу и проводить время с семьей.

Ну, с этим не получилось.

Но это не меняет того факта, что эта глава моей жизни закончена. Возможно, навсегда. Может быть, через пять или десять лет я вернусь к ней, но сейчас мне нужно что-то новое. Что-то, что поможет мне понять, кто я такая, помимо Николы Дункан, всемирно известной актрисы.

— Мне тоже. — Подняв на нее глаза, я увидела на ее лице отсутствующее выражение. В ее нахмуренных бровях отражалась другая боль.

— Эй, прости за этот беспорядок. Черт, я плохая подруга. Ты в порядке?

— Ты не плохая подруга. И все будет хорошо. — Она повернулась ко мне с грустной улыбкой. — Давай сделаем это. Давай исчезнем. Или, по крайней мере, переедем в другое место.

Мы чокнулись, как будто заключая договор с помощью коктейльной магии.

И, черт возьми, я с первого взгляда влюбилась в домик у озера, который она мне показала. У него была милая веранда, опоясывающая дом, и потрясающий вид на озеро с горами вдали.

Следующее, что я помню, хотя на самом деле это заняло несколько недель, — дело было сделано, и мы стали владельцами двух домов в маленьком городке, где есть книжный магазин, кафе, цветочный магазин и антикварная лавка, в которой, возможно, водятся призраки.

— Я представляю, как буду пить здесь утренний кофе, наполненный смыслом, — сказала я, прищурившись и глядя на веранду, как будто она только что шепнула мне жизненный совет. — А знаешь, что, может, мне нужно больше утренней романтики. Давай сделаем нашу жизнь чертовски романтичной, — торжественно сказала я, и мы еще раз чокнулись бокалами. Только на этот раз в этом было больше решимости.

Следующая остановка: спонтанные жизненные решения, замаскированные под заботу о себе. Или, другими словами, парикмахерская.

Она пошутила о стрижке после расставания, и, честно говоря? Я и так была в трех секундах от того, чтобы постричься маникюрными ножничками, так что это казалось более безопасным.

Я была более чем готова к переменам. Я красила волосы в более темный цвет для работы — мой агент настаивал, что мой натуральный блонд обеспечит только роли «тупой блондинки» или секс-бомбы — но я устала от этого.

Я попросила стилиста снять накладные волосы, смыть краску с волос, и бам — теперь я снова блондинка. Золотистая блондинка. Настоящая я. Теперь мои волосы доходят чуть ниже плеч, мои естественные волны вырвались наружу, будто зная, что все меняется.

И что странно? Мне стало легче на душе. Я наконец-то могу снова дышать.

О, насколько легче становится жизнь, когда тебя не окружают люди, которые пытаются тебя уничтожить. Как бы я ни была разбита после разрыва, но теперь, когда я заблокировала свою семью и Джея, я чувствую себя такой... легкой.

Больше нет пристального внимания к тому, на что я решаю тратить свои деньги. Больше нет язвительных комментариев по поводу моих покупок или того, сколько я трачу на парикмахера.

Оказывается, когда ты вычеркиваешь эмоциональных вампиров из своего списка приглашенных, жизнь становится намного ярче.

И тише.

И только моей.

И я намерена сделать именно то, что сказала: романтизировать ее до предела. И вернуть ее. Пока не знаю, как именно, но мне не терпится это выяснить.

И вот сейчас я еду по извилистой дороге, окруженной деревьями, закрывающими небо, к своему новому дому, к своей новой жизни. И, надеюсь, к своей уже собранной мебели. Если я приеду туда, а она не будет собрана, как я просила и за что щедро заплатила, а только гора коробок из ИКЕА, издевающихся надо мной, я, наверное, разрыдаюсь.

Я ни за что не взяла бы с собой ту кровать. Ту, на которой мой бывший, вероятно, трахал мою сестру. Ни за что, блядь. Она проклята, и я испытала слишком большое удовлетворение, глядя, как ее выбрасывают на свалку.

Я зеваю, прикрываясь ладонью, глядя на GPS.

Осталось меньше тридцати минут. Боже, не могу дождаться, когда плюхнусь на свой новый матрас и вздремну так, что даже Спящая красавица позавидует. Многочасовая езда за рулем выматывает больше, чем я помню — одно из немногих преимуществ работы, требующей регулярных поездок и настолько плотного графика, что выдержать его можно только с помощью частных самолетов.

Я напеваю песню Тейлор Свифт о разбитом сердце — потому что, судя по всему, теперь я такая — когда вдруг что-то привлекает мое внимание. Прямо посреди дороги.

Сумка?

Нет. О нет.

Это комок.

Пушистый комок.

Черт возьми, это же кошка. И она не двигается.

Я резко торможу, шины визжат, как в фильмах ужасов, и машина резко останавливается. Слава Богу, это глухая провинция, и единственные живые души вокруг — это, вероятно, коровы и изредка олени. Никакой опасности, что кто-то врежется в меня сзади.

Я переключаю коробку передач на паркинг и выскакиваю из машины, как героиня телевизионного фильма. Мой мозг уже работает на полную мощность.

А вдруг она мертва?

Погодите-ка — одинокая женщина, которая остановилась среди глуши… Разве не так начинаются фильмы ужасов? Я разглядываю кусты у обочины, как будто ветки выстроят надпись: «Опасность скрывается здесь» с милыми стрелочками, указывающими на убийцу в маске.

Но с другой стороны, я пережила измену жениха, токсичных родственников и драматическую трансформацию волос. Если меня убьет фальшивая кошачья ловушка на сельской дороге, по крайней мере, мой портрет на похоронах будет выглядеть потрясающе.

— Эй, милашка, — говорю я высоким голосом, который, надеюсь, покажет, что я пришла с миром, и осторожно подхожу к зверю с черной шерстью.

А что, если это все-таки не кошка?

А что, если у нее бешенство?

Чем ближе я подхожу, тем сильнее бьется мое сердце, пока я не слышу тихое, жалобное мяуканье.

Я задыхаюсь, пульс учащается; во-первых, потому что я рада, что это действительно кошка, а не маленький медвежонок, чья мать ждет неподалеку. Быть загрызенной насмерть прямо сейчас серьезно помешало бы моим романтическим планам на жизнь. Во-вторых, потому что повсюду кровь, и тихое, мучительное дыхание вызывает выброс адреналина, и я бросаюсь в бой.

— О нет, милая. — Я тут же снимаю куртку и накрываю ею кошку, морщась, когда она издает болезненный звук. — Прости, милашка, но я должна тебя перенести. — Я оглядываюсь в поисках других кошек, но, похоже, этот маленький зверек был совсем один.

Я закусываю губу, чтобы не расплакаться, поднимая ее на руки под мучительное мяуканье, несу к пассажирскому сиденью, прижимая к себе, как младенца, нежно разговаривая с ней и гладя по голове.

Сердце колотится в груди так, будто собирается пробить дыру в грудной клетке, пока я ищу в телефоне ближайшую ветеринарную клинику. Затем я настраиваю GPS, чтобы он провел меня по самому быстрому маршруту.

— Все будет хорошо, — продолжаю я тихонько успокаивать кошку, протягивая руку, чтобы нежно погладить ее по голове, и поворачиваю ключ в зажигании. — Оставайся со мной. Мы найдем кого-нибудь, кто сможет тебе помочь.

На глаза наворачиваются слезы, когда маленькое существо, несмотря на слабость от боли и дрожь от мучений, мурлычет под моими пальцами.

— Я спасу тебя, — обещаю я ей и прочищаю горло, забитое эмоциями. — Даже не думай умирать у меня на руках, милая.

Я повторяю это. Как мантру. Хотя ее дыхание становится все слабее и слабее, а мурлыканье прекращается, когда она собирает свои силы, чтобы выжить.

Мимо меня проносятся деревья и поля, пока я следую указаниям навигатора к ближайшему ветеринару.

Когда я смотрю на нее, вижу, как она смотрит на меня широко раскрытыми желтыми глазами, как будто говоря: «Все в порядке. Спасибо, что пытаешься».

Черт, нет. Она не может умереть у меня на руках. До клиники еще десять минут — я решаю доехать за пять. На кону жизнь, и если скорая помощь может не обращать внимания на ограничения скорости, то и я не должна.

— Черт, ты должна выжить, сладкая. — Еще одно слабое мяуканье, и я замечаю, как она шевелится под моей рукой.

Но я не могу проверить, потому что нарушаю все скоростные ограничения на этих пустых улицах, пытаясь спасти жизнь кошки и сохранить свою. Внезапно она пытается залезть мне на колени. И мне приходится приложить все силы, чтобы не сойти с ума и не разбиться, мчась по этим извилистым дорогам.

— Нет, нет, милая, — я смотрю вниз, но давайте будем реалистами, я ни за что не остановлюсь. Маленькое существо неуклюже перебирается через центральную консоль и забирается мне на колени, сворачиваясь калачиком, пока не исчезает под моей рубашкой. Она пачкает кровью мои любимые брюки, но сейчас мне на это наплевать.

— Не плачь, Ник, — бормочу я про себя и нежно глажу мягкую кошачью голову. Это единственное, что я вижу, не покрытое кровью.

— Через милю поверните налево, и через 100 футов вы прибудете к месту назначения.

— Мы почти на месте, милая, — шепчу я, глядя на кошку. Ее глаза закрыты, и она дрожит у меня на коленях. — Вот черт.

Вспышка красных и синих огней внезапно появляется в зеркале заднего вида, и у меня сжимается желудок.

— О, отлично, — бормочу я, переводя взгляд с полицейской машины позади меня на GPS в телефоне. — Конечно, это должно было случиться. Героически спасти кошку, но быть арестованной. В моем стиле.

Я смотрю на комок шерсти на своих коленях.

— Если я получу штраф, тебе лучше это оправдать, усатая.

С визгом тормозов я останавливаюсь перед ветеринарной клиникой, и с моих колен раздается протестующее мяуканье, когда я отстегиваю ремень и поворачиваюсь, чтобы выскочить из машины.

— Мэм…

— Все здесь! — кричу я полицейскому, даже не глядя, бросая кошелек на крышу машины. — Права, регистрация, все мои сбережения. Выбирайте, но позвольте мне спасти кошку!

И, не дожидаясь реакции, я вбегаю в ветеринарную клинику, лишь раз оглянувшись через плечо, чтобы убедиться, что меня не ударят электрошокером. Слава Богу, входная дверь открыта.

— Мне нужна помощь! — Я в панике врываюсь внутрь и осматриваюсь, но здесь никого нет. — Эй? Черт, помогите!

— Эй, эй, успокойтесь... — Я резко поворачиваюсь, когда из-за угла, который, как я предполагаю, ведет в процедурный кабинет, появляется мужчина. — О.

— Не «о», — резко говорю я и подбегаю к нему. — Вы ветеринар? — Он медленно кивает, явно растерянный, и я практически сую ему кошку в руки. — Хорошо. Фантастика. Тогда спасите эту кошку. Пожалуйста.

Не говоря ни слова, он забирает кошку из моих рук, растерянность лица сменяется сосредоточенностью, прежде чем он разворачивается и быстрыми шагами уходит.

А я остаюсь, застыв на месте, и смотрю, как он исчезает в одной из комнат.

Только сейчас до меня доходит. Я прислоняюсь спиной к стойке регистрации, скрещиваю руки на груди, дрожащие пальцы впиваются в ткань рубашки, пока я пытаюсь восстановить дыхание.

Черт возьми. Моя жизнь — это чертов удар под дых.

— Мисс, вот ваш кошелек.

Я закусываю внутреннюю сторону щеки. Черт, я совсем забыла про копа. Глубоко вздохнув, я выпрямляю спину и поворачиваюсь к нему.

— Спасибо. — Я не могу заставить себя улыбнуться, принимая от него мой кошелек. Но его глаза слегка расширяются, и я с глубоким вздохом медленно провожу рукой по лицу. Точно.

— Хм. Я думал, что ваши документы поддельные, но вы...

— Да, — перебиваю я его, за что тот слегка приподнимает бровь, не вызывая никакого интереса. — Извините. Я бы предпочла сохранить это в тайне. — Я заставляю один уголок рта подняться вверх. — И извините за превышение скорости; мне нужно было как можно скорее доставить этого малыша сюда.

— Хорошо. — Он делает глубокий вдох, и теперь его очередь скрещивать мускулистые руки на груди. Постойте, его мускулистые что?

Только сейчас я внимательнее смотрю на него. Он молод. По моим оценкам, ему около тридцати, он сложен как гора. Серьезно, эта униформа сидит на нем как влитая. Одно движение, и шов на рукавах может разойтись, обнажив еще больше татуировок, которые я могу лишь мельком заметить.

И он высокий. Когда мой взгляд поднимается к его лицу, я замечаю его острый, как нож, подбородок, скрытый едва заметной щетиной. Волосы у него короткие, но взъерошенные, густые и песочно-каштановые, словно он провел по ним рукой и оставил их такими специально. Наконец, я встречаюсь взглядом с его зелеными глазами.

— Все в порядке. Ничего страшного не случилось, и это уважительная причина. Просто больше так не делайте.

— Спасибо, офицер...

— Меня зовут Эрик. Все здесь меня так называют.

— Хорошо, тогда спасибо, Эрик. — Моя улыбка становится все более искренней, поскольку напряжение последнего часа постепенно спадает. — Я вам очень благодарна. И кошка тоже, хотя она не может этого выразить словами.

— Вы один из покупателей особняка у озера? — Он с любопытством приподнимает бровь, а я с недоумением хмурюсь. Во всем этом хаосе я даже не заметила...

— Подождите. Это Уэйворд Холлоу? — Я указываю на землю.

— Единственный и неповторимый.

Мои плечи опускаются от облегчения. Что бы ни случилось, по крайней мере, я почти добралась до своего нового дома.

— Хорошо. Это хорошо. Тогда да. Думаю, я одна из покупателей особняка у озера.

Он кивает, затем протягивает руку.

— Тогда давайте поступим, как положено. Я Эрик Мэдден, шериф Уэйворд Холлоу. Если у вас возникнут какие-либо проблемы, не стесняйтесь обращаться. Буду рад помочь.

— Никола Дункан, — нервно говорю я, пожимая ему руку. — Что, э-э, вы уже знаете, и я рада быть здесь. — У него отличная хватка. Не могу выразить, насколько мне противны слабые рукопожатия — в шоу-бизнесе я сталкивалась с ними более чем достаточно. В основном со стороны эгоистичных мужчин, которые смотрели на тебя свысока, но при этом их рукопожатие было как у мертвой рыбы.

Глаза Эрика следуют за мной и слегка расширяются. Я отпускаю его руку и оборачиваюсь, чтобы увидеть ветеринара, выходящего из коридора. Сердце колотится у меня в горле, и когда он поднимает взгляд, его выражение лица заставляет мое сердце сжаться.

— Мне очень жаль, — тихо говорит он и слегка качает головой. — Я ничем не могу ей помочь. Судя по травмам, я бы сказал, что ее сбил автомобиль на полной скорости. У нее внутреннее кровотечение, и я едва могу найти хоть одну целую кость.

— Нет. — Слово вырывается из моих губ прерывистым шепотом. — Послушайте, мне все равно, сколько это будет стоить. Я...

— Мне очень жаль, — прерывает он меня мягко, но в то же время твердо. — Самое гуманное, что можно сделать — это отпустить ее. Даже если каким-то чудом она выживет, это будет жизнь, полная боли.

— Блядь, — шепчу я, запрокидывая голову назад, отчаянно пытаясь сдержаться.

Но это не помогает.

— Вы останетесь с ней? Я уверен, что она будет благодарна вам за то, что вы будете рядом, когда она... уйдет, — спрашивает он, и я киваю, даже не успев до конца осознать вопрос.

— Конечно. — Я сердито вытираю слезы, текущие по лицу. Я уже представляла себе нашу совместную жизнь, уютные и теплые вечера перед телевизором с первым другом, которого я нашла в своей новой жизни. Ну почему? Черт, я чувствую себя такой беспомощной.

Он ведет меня в одну из своих смотровых комнат, где кошка лежит на столе из нержавеющей стали, чуть навострив уши, когда я вхожу.

— У нее был микрочип?

— Нет, — мягко отвечает он и жестом приглашает меня подойти ближе. — И она очень худая. Я почти уверен, что она бездомная.

— Она? — Я подхожу ближе, сдерживая слезы, наклоняясь к ней. — Значит, у тебя нет имени, милая? — Она тут же начинает тереться головой о мою ладонь, все ее тело дрожит от боли. Я заставляю себя улыбнуться, пытаясь сохранить самообладание. Мысль о том, что она умрет, даже не имея имени, разрывает мое сердце на кусочки.

— Так не должно быть, — говорю я тихо, на мгновение задумавшись. — Думаю, ты — Хаос, маленькая леди, — шепчу я, затем киваю себе. — Да. Мне нравится. Хаос.

Как будто поняв, она закрывает глаза, и высовывает язык, чтобы лизнуть мою ладонь. И слезы, которые я изо всех сил пыталась сдержать, снова наполняют мои глаза.

— Вы готовы? — спрашивает ветеринар, и я молча киваю. Как бы мне не хотелось, чтобы она жила, как бы я ни нуждалась в каком-то чертовом позитиве в своей жизни, она страдает. Она этого не заслуживает.

Я не могу смотреть, как ветеринар делает ей укол. Все, на чем я могу сосредоточиться — это ее прерывистое дыхание и то, как все ее тело внезапно расслабляется.

Потом наступает тишина. Оглушительная тишина.

Ее дыхание останавливается, голова становится тяжелым грузом на моей руке, и я не могу сдержать вырывающихся рыданий.

Ее больше нет. И теперь я снова совсем одна. Всякая надежда на положительный исход разбилась вдребезги, как будто вселенная превратилась в кошку и смахнула стакан с кухонного острова.

— Эй, вы в порядке?