Проклятие зверя: 3 дочь, 13 невеста

Глава 19

Рагнар

Новый план ногами пытались пройти хотя бы до реки, но меня вечно смущали затыки во время бега. И дело не в сноровке и выносливости, а в зацепах платьем веток, то что руками приходилось держать подол…

Да, понятно, девка, красиво, нарядно, но непрактично для воина и тем боле не для гона, где каждая секунда промедления — равна смерти! Потому новая мысль пришла на ум, и уже через время я Славку на полянке с подарочком ждал.

— Это что? — хлопала ресничками девица и непонимающе на свёрток глядела и сапожки покрутив перед глазами.

— В этом тебе сподручней будет, — спокойно заверил. Пока собирал одежду, сотню раз себя укорил, что раньше не догадался этого сделать.

Девчонка не спешила подарок забирать. Пришлось всучить насильно:

— Одевайся! — и тоном припечатать, дабы не смела перечить.

Нужно отдать должное, Славушка была дельной человечишкой и разумной. По пустякам не спорила, а ежели сомневалась, прежде чем упираться и отнекиваться, обдумывала.

Вот и подарок забрала, развернула:

— Ба, — ахнула, на меня огромные глазищи переведя. — Так это ж мальчиковая одёжа! — Перебрала вещи: рубаху, штаны и кожаный жилет.

— Так наши женщины ходят, и тебе пойдёт.

— Срамота, — побледнела Славушка, став жалкой и мелкой.

— Срамота, когда голотьбой сверкаешь перед честным народом, а это одежда. Пусть и на мужской манер. В этом удобней заниматься. И бегать! — добавил значимо.

Умная девица — выслушала, задумчиво закусила губу, а потом за кустами схоронилась.

— Отвернись, — крикнула, одёжой шелестя.

Глупая, мне и видеть не надо — я запахами живу.

— Тебе напомнить, что мне слепота не страшна — ежели обоняние не отнять. Я в красах вижу. И тебя… где бы ты ни была в зоне досягаемости нюха.

— Так то Зверь, а я про глаза мужчины говорю, — раздалось разумное.

Я усмехнулся:

— Поверь, его тебе стоит бояться меньше, чем Зверя, — но это под нос себе буркнул.

Славушка

Я не знала куда себя деть. Думала, покраснела до корней волос. Даже выходить не хотела. Было непривычно в одёжи для парней. Потому за кустами мялась, топталась, но всё же нос показала.

Рагнар меня терпеливо ждал, а когда я мелким шагом вышла, готовая сквозь землю провалиться, он нахмурился сильнее. Взглядом скользил вниз, по кожаному жилету, туго моё тело обтягивающему, по штанам льняным, и обратно к лицу, стопоря то на бёдрах, то на груди.

В черноте его невероятно красивых глаз вспыхнуло неудовольствие.

— Зачем ты принёс то, что вызывает такое отвращение на твоём лице? — не выдержала я и обхватила себя руками за плечи, стараясь укрыться от просмотра.

— С чего ты это взяла? — прищурился волколак.

— Тебе же противно… — озвучила мысль. — Срам такой — я в мужском…

— А тебе больше понравилось голышом ляжками вперёд сверкать? — продолжал сверлить странным взглядом Рагнар.

— Нет, — замялась смущённо. Верно, выбирая наименьшее из зол, я решилась на этот наряд, волколак не заставлял!

— Вот и я так думаю. И зря краснеешь, тебе очень идёт. У нас женщины так ходят, — коротко кивнул, ещё раз меня взглядом изучив.

— Правда? — колыхнулась тихая радостью, да и приятно стало от доброго слова. От Волколака редко что-то хорошее прилетало, а тут… К тому же, не видала я их женщин, потому и спорить не о чем, даже ежели обманул.

Я ещё хотела что-то спросить, да Рагнару наскучила болтовня, он меня толчком отправил на бег:

— У тебя форы десять ударов кукушки! — она как раз начала дерево долбить, и гулкий звук летел по лесу. — И молись, чтобы успела добраться до горы лысой…

Бегать в штанах, заправленной рубахе и сапожках и впрямь было куда удобней. Рагнар меня хоть и загнал быстро, да дело было в том, что я сама тормозила и прислушивалась к своим чувствам, а не потому что запиналась и подол от веток очищала. Да и обувь приятно пружинила. Мягкая, стопу защищающая.

Потому и проворонила бросок зверя: протаранил до слёз больно, но я давно привыкла к грубости и на жалость не рассчитывала.

Поднялась, отряхиваясь от земли и листьев, возмущение глотая.

— Ты чего задом не шевелишь? — рыкнул Рагнар в обличие волка и, пока задумчиво сбивала грязь, прописал мне под задник. Я чуть не завалилась, отпрянув от удара.

— Ауч, — возмущённо взвыла и недовольно пробурчала свои ощущения от вещей и забега, теперь потирая ушибленный зад.

Рагнар мрачно покивал:

— Вот и хорошо, привыкай. И чем быстрее привыкнешь, тем лучше. Глядишь, ноги быстрей передвигать станешь. А это тебе во спасение будет, — а потом показал лаз, куда можно прятать вещи. Я же не могла в этом ходить по селу.

А через несколько занятий я и впрямь привыкла настолько, что уже и не представляла, как вообще можно было удрать в платье от Зверя. Рагнар рычал, подгонял, но нехотя признавал, что я быстрее, чем раньше, вот только… у нас проблема оказалась. Вернее у меня! Плавать я научилась, худо бедно, но чтобы в воду попасть, прыгать с обрыва отвесного и высокого надобно.

На том и запнулась. Я быстрее волколака примчала к обрыву, да так и застыла на самом краю, руками замахав аки птаха, только себя тормозя, едва не сорвавшись вниз. Никогда не думала, что страшусь высоты, но увидала, как низко вода, какие крутые пороги и сколько каменей внизу, в душе похолодело.

— Славк! — рыкнул волколак, к обрыву подоспев. — Ты почто тут мнёшься?

— Ты видал, какая высота? — ахнула я и мотнула головой вниз.

Рагнар мордой волчьей глянул куда указала:

— Ну и?

— Я не смогу, — качнула рьяно головой.

— Что значит не можешь? — недопонял волколак.

— Я… не смогу, — дрогнули губы.

— Тогда на кой мы всё это планировали?

— Я же не думала, что тут будет вот так… а у меня… кишки морозом сводить будет, — призналась как на духу.

Чертыхнулся Рагнар и нашёл выход — стал меня учить нырять для начала с небольших высот. Первые разы со мной прыгал, потом сталкивал, выбрасывал, а потом попривыкла я и стала высоты покорять одна выше и опасней другой. Не сказала бы, что страх отпустил — скорее я его притуплять научилась. Потому каждый раз, выходя на точку, нутро сжималось от страха, но я наступала ему на глотку и делала отчаянный шаг в пропасть. Вот только нужный обрыв мне пока так и не дался. Единственная высота, с которой я так ни разу и не осмелилась нырнуть.

Рагнар

Всё больнее мне было с ней рядом находиться. Порой себя ловил на том, что смотрел на Славку голодными и глазами. А она и не понимала ничего. То одёжу оплавляла, будто я на то обращал внимание и её стыдило это. То пряди чесала, будто сор в волосах меня занимал больше, чем она сама. Дура, как есть молодая дура, не понимающая своей силы. Не ведующая как действовала на мужчину, на Зверя.

Как с ума сводила, до желания нездорового доводила.

Она не только ликом была хороша, фигуркой точёной глаз радовала, она с каждый днём всё больше уважение вызывала. Первая человечка, кто пошатнул моё убеждение в слабости людской. Первая, кто доказала, что человечки — существа с коими стоит считаться.

Говорила немного, но по делу, не ревела без причины, не жеманничала. Она была такой настоящей, что душу мне травила честностью и открытостью.

Глупая. Вечно думала, что я недоволен и зол, а я… сожрал бы дуру желанную, да не смел супротив наказа Альфы идти. Ежели бы просто отца — поспорил бы, но с Альфой… нет.

Потому зубами скрипел, по ночам драл на себе шкуру и обессиленно выл на Луну. А потом как ни в чём не бывало возвращался в село, народу подсоблял, девок учил… И в редкие часы со Славкой мчался, ветер нагоняя. Любовался ловкости её, грации, лёгкости. Не было ни одной волколачки, кто бы с ней мог в этом соперничать.

И это было приговором. Для неё, меня, нас.

Вагр не отступится. Теперь он даже на ничейные земли за ней пойдёт, ибо это заложено в крови Зверя — брать то, что хочется, и ежели я не смог от неё отказаться, то он и подавно…

— Ну что же ты? — смеялась задорно Славка, кусты проломив и впереди меня пятками сверкая, — не можешь поймать? — дурная молодость, буйная кровушка.

Гнали мы как-то по лесу уже несколько часов кряду. Фору я конечно уже сожрал, но сбивать с ног Славушку не спешил, уж больно хорошее настроение у неё сегодня было. Пахла сладко, улыбкой чаровала и сердце моё заставляла биться живо и яростно.

— Волчок, ну же… — бросила взгляд через плечо и ловко от столкновения с крепкий стволом дуба увернулась, протаранив ветви густые.

Я обогнул дерево с другой стороны, в который раз обещая себе наказать стерву малолетнюю за то, что дразнила Зверя, но как осёл продолжал за ней бежать, не предпринимая попытки одёрнуть. Уж больно осмелела. Меня не воспринимала как лютого волколака. Игралась, смеяла, словно я игрушка любимая.

Свернула она к реке, где предпоследняя высота перед главным обрывом была и не мешкая сиганула в воду… Затормозил я наверху, глядя, как она бултыхалась, на поверхность выгребая. И тут на меня капля упала. Сморгнул я её и голову задрал на тяжёлые свинцовые тучи глянул. Небеса прорезала кривая молния. Шарахнуло знатно, аж землица вздрогнула, и капли зачастили. Покосился на Славку в воде, к берегу подгребающей. Быстро спустился по краю обрывая, вильнул к берегу каменистому, где девчонка споскальзываясь шагала на сушу, но опосля очередного грохота молнии, дождь ещё пуще притопил.

— Бегом! — велел я, решив схорониться от зачинающегося ливня.

Славка жалкая и мокрая, зябко плечи обхватив, за мной семенила, а я знал тут лаз один.

Кивнул девчонке на щель между валунами и только она туда протиснулась, возле проёма остановился. Мне дождь не страшен, а вот Славушке хворь подхватить нельзя. Ежели б отбор был на носу — одно дело, а до него несколько месяцев. Ни туда, ни сюда, потому рисковать смысла не видел.

— Рагнар? — голос гулко прозвучал, но на последней ноте вопрошающе мягко, девушка выглянула и, не обращая внимания на стену дождя, на меня смотрела глазищами огромными и синими. — А ты чего там стоишь? Места хватит… иди, — махнула, наивно хлопнув ресничками.

— Мне и тут хорошо, — мотнул головой, нарочито равнодушно отвернувшись, уж больно возбуждающе штаны облепили стройные ножки и от влажности ткань просвечивала… Взбунтовалась моя кровь, а не хотел я засветиться со своей озабоченностью.

— Рагнар, так нечестно, ты весь промок… — жалобно протянула Славка.

Я аж рыкнул:

— Сиди там, я сейчас, — строго и прочь сорвался. Побегал немного, похоть усмиряя быстротой и охотой: заловил зайца и вернулся к пещере.

Войти не решился, присел подле входа, непривычно наслаждаясь мирностью момента и близостью Славушки.

— Рагнар, ты меня настолько сторонишься, что даже крышу не желаешь разделить? — в этот раз голос девицы укором был наполнен.

Рыкнул я глухо, досадливо и морду в щель просунул. Темно, но я видел хорошо во тьме. Славка продолжала себя обнимать за плечи. Зубами клацала, но терпеливо молчала, что уже продрогла.

Протиснулся я полностью, радуясь, что ежели опять меня желанием скрутит, того не увидит человечка, потому шагнул к ней ближе:

— Огня бы развести, — проворчал знающе.

— Я не умею, — проклацала виновато Славушка.

— Значит мёрзнуть будешь, — отрезал, прикидывая, надолго ли меня хватит, ежели собой подопру. Мысль была однобокой и прямой, а реакция незамедлительной, потому чертыхнулся мысленно, но к девчонке не приблизился, в сторонке лёг, лапами голову подперев, да на Славку поглядывая. Мирный стук капель, созерцание той, что глазу мила, тепло и запахи сырости земли и сладости девчонки… давненько мне не было так хорошо и сонливо. Очнулся, когда меня потревожили. Я лениво глаз открыл, да так и затаился — Славка рядом присела и в меня вжалась, тепло сохраняя.

Хотел рыкнуть, чтобы место знала, но она с такой нежностью потёрлась об меня и уткнулась носом в мою шею, что лишь выдохнул судорожно:

— И не шевелись! Иначе сожру, человечка.

— И почему тебе так важно меня пугать, обзывать и наказывать? — пробурчала мелкая, — я и так с ног сбиваюсь, выполняя все твои приказы.

Я умолк, раньше никогда мне не выговаривала, поэтому даже растерялся.

— Вот и выполняй, — а что ещё ответить? — Начнёшь артачиться — уйду, — пригрозил буднично. Сам себе не поверил, но припугнуть — дело обычное. Уж я буду не я, ежели такое не скажу.

— И почему вы такие злые? — задумчиво промычала Славка.

— Мы не злые, — тихо огрызнулся.

— Тогда почему так любите причинять боль и угрожать?

Этот разговор был не впервой затронут, но всегда под разными углами заведён. Я уже объяснял Славушке своё видение, наше мировосприятие, да и вообще мы с ней часто разговаривали на разные темы. Непривычный я к тому, но с ней мне нравилось общаться. Она вдумчиво и внимательно слушала, задавала не пустые вопросы и часто сама умолкала, обдумывая услышанное. Не спорила зазря, умела наравне со своей точкой зрения и другую принимать, даже ежели её человеческое нутро её отрицало.

— Мы не стремимся боль причинить, мы делаем что нам природа велит, а то, что другим от того худо — нам нет дела.

— Это безжалостно и эгоистично, — пробормотала сонно. — Ежели вы живёте в мире, где есть другие существа, почему нельзя…

— Потому что мы сильные, а миром правит сила. У кого кулак, тот и указывает…

— Но голова на плечах куда важнее… — промямлила мелкая.

— Голова важна, — согласился ровно, — пока на месте, а у сильного она дольше держится.

— А твой отец, — голос девчонки надломился.

Я терпеливо ждал, но она больше не звучала.

— Что мой отец? — обычно я не лез, если мелкая невнятно разговор прерывала, но сейчас сердце кувыркнулось странно.

— Он умный или сильный?

— И то, и другое, — пробормотал тихо. — У волколаков глупец бы не продержался Альфой и дня. Много желающих на его место, а уметь отстаивать своё место в стае столько лет недалёкий бы не смог…

— Тогда почему он убил Ижера?

Вопрос оглушил, я даже башкой тряхнул, чтобы из дрёмы вырваться:

— Это ты к чему?

— Он был не виноват, — опять огорошила девчонка умозаключениями.

— Он задрал одну из вас, — напомнил я строго.

— Он любил её, — так же ровно отозвалась Славушка.

— Что за слово такое нелепое?

— Может и нелепое, но сути не меняет. Они были отражёнными и Вьюжка сама к нему прибежала.

— Тебе почём знать? — не нравился мне разговор, тем более куда мог завести.

— Потому что я её ночью не пустила, когда она к нему собралась. Мы говорили с ней. Я видела её боль. И слышала ЕГО боль. Она были связаны и то, что случилось…

— Суровая правда жизни! — припечатал я чётко, обрывая сладкую ахинею, которую мелкая чуть было не озвучила. — Человечка и Зверь несовместимы! Вы слабы для нас! И то, что боги допустили отражение друг в друге — издевательство над Зверем и приговор для человеческой самки!

— А самка волколака в мужчине человеческом может отразиться?

— Не слыхал о таком, но с чём судьба не шутит?

— Шутит? — вторила бормотанием девчонка.

— Издёвка, — своё мнение сказанул, — любое отражение, так или иначе — не дар, не радость — проклятие. Для каждого! Будь то человек, Зверь…

— Что и волколак с волколаком ежели отразится, тоже не будет счастья? — изумилась Славушка, даже голову повернула, на меня в темноте глядя.

— Отражение не делает нас мягче и способливее к брачеванию. Характер с тем не меняется. Ежели себя сам не сможешь для парности сломать, не будет жизни и счастья ни у одного, ни у другого.

— Ты говоришь так, словно сам это испытал, — голос Славки дрогнул, и моё сердце тоже ёкнуло. — Ты отражался в ком-то? — во мраке глаза её сверкнули надеждой и страхом.

— Спи давай, — рыкнул, понимая, что мы всё же свернули, куда не стоило подпускать разговор.

— Значит нет, — сама спросила, сама ответила. Я был тому рад, не пришлось лгать. Умалчивать — другая сторона неправды.

— Видимо и отец твой не отражался, — продолжала ворчать, — так бы никогда не допустил смерти Ижера.

— Он сам виноват!

— Не виноват. Не желал он ей смерти.

— Тебе откуда знать?

— Видела его, — кивнула Славушка. — Он был убит горем, мне так показалось, — добавила тише. — Ему жизнь была не мила…

— Вот и подумай, правильно ли поступил Дагр! — отрезал я мрачно. Затянутое молчание дало исчерпывающий ответ — Славка поняла, на что я намекнул. — Знает он, — пояснил нехотя, — что такое отражаться и терять…

— Знает? — встрепенулась Славка. Ко мне ближе подобралась, да моим хвостом укрылась. — Он что, отражался сам?

— Было дело, — не хотел я о том говорить, да как молчать, когда сердце оглушало, мозги плавились, а запах самки сводил с ума и диковатое чувство нежности накатывало. Обнять, согреть, уберечь…

— Она человеком была или…

— Волколачкой, — глухо звучал мой голос. Я и не думал рассказывать, язык сам без привязи стал. — Герта звали. Она стала и его любовью всей жизни, и её проклятием. Самка вражеской стаи — волколаков Южных земель. Да к тому же одна из немногих женщин-воинов, дочь лекаря и ведуна Захари, кто когда-то ушёл в земли ничейные, выискивая новый путь к спасению.

Славка рядышком шумно вздохнула и только я глянул на неё, притихла, во все глаза на меня таращась.

— Герта росла гордой, независимой и очень воинствующей, — мирно потёк рассказ. — Потому и была одинока — любого самца ломала на раз. Но когда случилась небольшая делёжка прилегающих земель, Дагр сворой Серых волколаков наткнулись на отряд Бурых. Битва была кровавая, и единственной выжившей оказалась Герта. В пылу битвы, Альфа взял самку на груде трупов её собратьев, а чуть отдышавшись, приказал увести с собой. Не простила ему надругательства Герта. В глаза не смотрела, заживала долго, есть отказывалась. Альфа ходил возле хижины, куда её поселил, но самка упорно молчала, к себе не подпускала… Он терпел, зубами скрежетал, а потом ворвался к ней… Осыпал градом упрёком и угроз и тогда она ответила ему со всей яростью и жаждой мести… Никогда до того момента Альфа не получал столько боли! Он бы мог убить самку с одного удара. Махом незначительным свернуть шею… Знал это. Чувствовал. Но не мог — лапа не поднималась. Оказавшись лицом к лицу с Гертой, Дагр пропал. Утонул в её глазах карих. Потому и позволил себя расцарапать — шкуру потрепать изрядно и уходил, едва ноги влача от тяжести, что обрушилась на его голову. Больше не было его сердце свободным и ровным. Билось для неё, из-за неё… То громко и мощно, то тихо и редко. То сжималось до боли, то разрывало его от чувств, — в этих словах было больше своей боли, чем того, что мне рассказывали, а я запомнил.

— С тех пор, Герта управляла его кровью, его помыслами и желаниями. Но самка Бурых не желала мириться с такой издевкой природы, потому продолжала сопротивляться. Как могла и как умела — то молча и гордо, то громко и с чувством. Много месяцев Альфа просил её дать ему шанс. Герта не уступала. А потом Дагр пригрозил: «Желаешь иль нет — брачный гон будет!» И тогда она засмеялась: «Почему нет? Хоть сейчас!» Озадачился Дагр, раздумывая в чём подвох, пока не понял — Герта специально напрашивалась на гон. Она была тяжела!!! Новость ошеломила Альфу. Больше не рычал Зверем, не требовал подчинения — дышать страшился, всех знахарей и лекарей тащил в своё логово. Требовал смотреть за любимой. Делать, что угодно, лишь бы доходила срок… Лишь бы разродилась, и не умерла. Чтобы не вздумала обращаться, ведь тогда её тело отторгнет плод… Но однажды, когда Луна была особенно сильная, а воля волколачки слаба, когда небесное светило призывало, Герта прошипела злобно: «Не рожу я тебе щенка! Скорее сама его из чрева своего выдерну и шею сверну, чем позволю на свет появиться!» Альфа от ужаса, что с ума сошла любимая, границы своих земель нарушил, выискал отца Герты и упросил его к дочери прийти. Это чуть усмирило пыл и злость гордой волколачки. Захари провёл с ней оставшийся срок, и помог сыну Дагра увидеть свет. Герта рожать не могла — уже была без чувств, но отец её ведал, как щенка достать. Надрез сделал умело, малыша достал, а дочь залатал, покуда она кровь до конца не потеряла. Малыш слабенький был, не в срок рождённый, но живой. Давно не был так счастлив Дагр. Сын был ЖИВОЙ!

— А Герта? — тихо вклинилась в рассказ Славушка, взволнованно дыша через раз.

— Герта тоже была жива, — кивнул я благосклонно. — Зубами скрежетала, проклятия изрыгала, но поправлялась быстро. Потому и торопился Дагр узаконить отношения, вынудил Герту готовиться к брачному гону. Гордячка плюнула ему в ноги: «Не догнать тебе меня, как бы я не была слаба! И сына выкраду, а ежели он окажется такой же, как и отец, жизнь его прерву!»

— Как она могла? — ахнула Славка.

Глянул я на неё хмуро и зубами клацнул:

— Характер такой, я же говорил… — буркнул ворчливо. — А Альфа в ту ночь выл от отчаянья. Самки волколаков могли быть гордыми и воинствующими, но эта?! Она была непомерно сильна духом и бесконечно его ненавидела. Дагр ощущал, как судьба его прародителя зеркально отражалась в них, и решился на то, что никто не делал ранее. Герту любил, любил так сильно, что не представлял, как будет дальше без неё, но потерять сына страшился более. И ежели она грозила его убить — Альфа не мог того допустить! Гон был кровавый. Много самок людей растерзанными кусками землю питало, и Альфа вернулся тоже в крови. То был его крест, его боль, с ней жил долгие годы.

— Это ведь страшилка? — всхлипнула Славушка, дыхание затаив.

— Жизнь! — скупо отрезал я.

— Скажи, что это неправда! — потребовала мелкая, тряхнув меня за шкварник. Я даже опешил от бесстрашности дурочки. — Ну же, признайся, что это страшилка, которую вам на ночь в детстве рассказывают, — даже в темноте пещеры слёзы на лице девчонки отчётливо видел.

Смотрел зачарованно, а потом сделал то, на что никогда бы в здравом уме не осмелился — облизал, солёную воду языком собирая:

— Правда это! — душу затопило безграничной нежностью и желанием зацеловать мелкую. Как никого и никогда, чтобы познать, какого это… быть с той, из-за кого дышишь каждый день, по кому сердце бьётся каждую минуту, без кого больше свет не мил. — По крайне мере, как мне её рассказывали, — хрипло добавил.

— Он её убил? — зарыдала пуще Славка, уткнувшись в меня лицом.

Хотел ответить, да не мог. Моё сердце остервенело долбилось в груди, словно рёбра проломить мечтало. И душа обмирала. Видеть слёзы любимой оказалось невыносимо больно. Мой Зверь был на грани завыть.

— А ребёнок? — шмыгнула носом Славушка, подняв на меня глаза. И столько в них надежды было, что опять не смог солгать.

— Жив…

Немой вопрос в запруженных слезами глаз, и я сглотнул сухим горлом:

— Это я! Герта — моя мать…

— Бедный, — обрушилась с объятиями на меня девчонка, и я выпал из мира. Ослеп, оглох и вообще больше себе не принадлежал — я был всецело её любимым пёсиком, мягкой игрушкой и ручным щенком. В кого и пореветь можно, и обцеловать не зазорно, и поиграть с кем в любое время не лень.

И когда я уже был готов признаться в чувствах и своей одержимости, Зверь люто клацнул зубами возле шеи девчонки, и я вырвался на свободу. Убежал прочь, не прощаясь…

Несколько дней скитался по землям, раздумывал как дальше жить и что делать, а опосля отдыха дома, в село вернулся. Да видать вовремя. Иржич опять возле Славушки крутился.