Проклятие зверя: 3 дочь, 13 невеста

Глава 7

Рагнар

Так и бегал от своего лагеря до села. Следил издалека, да себе зарубки делал: когда встают, тренируются, учатся, играют; когда надзора особенно нет; когда едят, проказничают, кто главный заводила, кто изгой…

Бабы в основном по дому были и скотиной занимались, грядками. Мужики силой подсобляли, хоромины чинили, землю копали…

Что ж — расплодились люди, много парней крепких, девок пышных, мужиков вальяжных, баб дородных. А невесты отличались от местных — худые, в одеждах поношенных, бледные, грустные, чумазые…

Не все, но большинство…

А среди молодняка Иржич выделялся. Сынок смотрителя. Выхаживал гордо, других строил. Напоминал мне брата младшего только без крови волколака. И девки ему чаще других улыбались, а он гонял других с самонадеянностью молодого Альфы.

Излюбленным его делом было толпой какую-нибудь невесту донимать. И, ясное дело, от всех отличающая Славушка — светлостью волос, глубиной синих глаз, нравом тихим, для него была, как мёд для пчелы.

Я за этим наблюдал долго. Пару лет точно. Не вмешивался — сильные выживать должны, а слабые… на то и слабые, чтобы приспосабливаться или умирать.

И Славка слабой была. Всё такая же тощая, дохлая, вечно зарёванная, в подранной одежде. Её толпой клевали, пока взрослые не видели, и ежели по первости мелкая искала защиты у старших то, вскоре в себя забилась и терпела.

А ежели прилетало Иржичу от отца, то он на Славке пуще отыгрывался — за волосы таскал, толкал, подножки ставил…

Со временем мелкая от него начала бегать и вот это его жутко злило. Иржич не сдавался, и преследовал, покуда мог, уж больно жертва ему нравилась. Руку не подымал, но за то другие… в особенности девчонки местные и невесты постарше, кто завидовал чистоте Славушки и её светлости не гнушались.

Уж и завидовали они ей. По-чёрному. И потому, ежели на глаза им попадала, а рядом никого из старших не оказывалось — была бита.

Часто видел, как слёзы глотала. Может и не плакала бы, да они сами градом лили. От обиды, боли, одиночества. Особенно из-за него. Чуял то. Я вообще её, как себя чуял, и всё хуже мне от того становилось.

Даже хотел опять припугнуть людей, глаза раскрыть, да потом понял, что обо всём ведали надсмотрщики. Синяки, царапины и порванные вещи не утаить, да им на то плевать было — потери к концу срока подращивания невест давно стали в треть переданных, с них строго Альфа спрашивал, лишь когда ведал причину гибели невесты или порчу, а ежели мёрла до сроку потом что слаба была — то и спроса нет. Потому и не особо беспокоило людей, чем девки жили, и помирали от чего.

Поспела к возрасту — хорошо, нет — на нет и суда нет! Во всём холода виновны, хворь в теле и вообще слабы юные создания.

И ежели б не мои наблюдения, не знал бы о такой беспечности народа, о равнодушие, под стать нашему, и попустительстве, кое мы не приемлем.

Даже у нас, волколаков законы просты: любой щенок — чужой, свой — имел право быть в стае и только от силы и его желания зависело — приживётся среди других аль нет.

А у людей… своих же топили…

Славушка

— Подстилка разовая, — хохотали вслед мальчишки, когда от них удирала.

Подстилка? Нет, слово ведала, но почему «разовая» не сразу догадалась. И то, не своим умом дошла, о том рассказал одна из невест Зверя. Не дружбы ради, а чтобы сильнее унизить. Я и без того чуяла, что было в этом выражении что-то грязное и плохое, да и толпа, что его вечно горланила, смехом заходясь, в меня разве что не плевала при этом.

Я искренне не понимала, чем им насолила. Ладно, им — людям простым, кто нас растил, кормил, учил, так ведь и невесты другие почему-то любили обидеть других, кто послабее и не так красив. А я не была ни красивой, ни сильной. И друзей у меня не было…

Так ведь и другие невесты тоже не шибко дружили. Они как и я невестами Зверя числились! Их та же участь ожидала! Так чем же я им так насолила?

Никому зла не желала. Жила, покуда давали, да смиренно участи своей ждала. Хотя часто задавалась вопросом: «За что?» Ежели мне выпала доля стать невестой волколака, так в чём тут моя вина? Не ужель простого отношения не заслужила?

И вот, в очередной раз сбегая от Иржича и его своры, бросилась в лес, через щель в частоколе, которую они часто использовали, дабы от взрослых убежать, в реке порезвиться. И плевать, что строго-настрого мне велено за пределы резервации не выходить, даже ежели все по грибы, ягоды ходили — мне и другим невестам в лес дорога была закрыта.

И я правда выполнять наказы старалась. Но больше не могла! Невмоготу стало, уж лучше в лесу кануть, нежели тут, среди своих, кто меня, как чужую ненавидел и гнобил.

Бежала, куда глаза глядели, запиналась, падала. Вскакивала, опять бежала — казалось подол за все ветки и кусты, как нарочно, цеплялся, а когда за сук на земле запнулась, ухнула в очередной раз, так дух из тела едва не выпорхнул.

Ухнула смачно, нога заболела жутко. Так и осталась я лежать, слезами жгучими давясь. От обиды горькой, досады тягучей. Уткнулась лицом в руку и ревела, покуда слезы не закончились.

Шмыгнула носом, огляделась…

Ба! Уж вечерело. Вокруг лес тёмный, тишина зыбучая и неизвестность пугающая.

Страх накатил, но выискивать дорогу до дому в полутьме, пути не ведая… показалось вверх глупостью. Глянула на дерево, может на него взобраться — там и ночь скоротать. Да к тому же сверху может, что и удастся увидать…

Только поднялась, морщась боли в лодыжке, как волчий рык заставил замереть. Сердце чуть из груди не выскочило. Я обернулась медленно, да обомлела пуще — из-за кустов дикой малины ко мне вышел волк огромный.

Волколак!

То поняла по масти серой, только черней немного обычных. И размером куда крупнее простого волка. Большой, крепкий. Не в поре матёрых особей, но уже близкий к тому!

Зверей в возрасте видала, хоть они у нас в резервации и нечастые гости, но год от года заглядывали, невест подращенных забирали, молодых смотрели. Аль прибегали, когда от врагов надобно было отбиться. Такие огромные, мощные, злобные.

А этот… знакомым показался. Смутно знакомым. Но у страха глаза велики, вот и таращилась на волколака, забывая дышать.

Отступила было испуганно, но в последний миг вспомнила: учили меня — ежели в лесу столкнёшься со Зверем лицом к лицу, не смей бежать — гибель неминуема будет. И в глаза не смотри — он это за вызов примет. А ежели примет — смерть неминуема!

Вот и застыла, а Зверь меня пылающим взором жёлтых глаз обжигал, шаг за шагом подступал, покуда впритык не остановился:

— Нечего тебе делать в лесу! — утробно прорычал.

Я, упорно глядя в землю, едва не завизжала от ужаса, запоздало осознав, что поняла сказанное, а ведь не обучена их языку. Да и звучал он, как будто вслух говорено и человеком, а не в голове мужским голосом.

Оскалился жутко волколак, у меня сердечко обмерло. Зажмурилась я сильно-сильно, уж гибель от клыков ожидая, да в следующий миг одна осталась. То поняла по прохладе на коже, кою совсем недавно точно огнём обжигало дыхание Зверя.

Даже не поверила счастью. Едва дыша, огляделась — нет волколака. Покрутилась на месте, хотела уж было бежать, а потом пришла мысль поздняя, да отчаянная — пусть съест!

— Эй! — осипло крик прозвучал. Прокашлялась и вновь голос подала: — Эй!

Но Зверь не показывался. Хотя нутром чуяла — недалеко был.

Эх, жаль сразу не додумалась. Лучше бы его разозлила, он на меня набросился, на том бы мои мучения закончились.

Взобралась на камень, мхом облюбленный, коленки подтянула к подбородку и стала ждать возвращения волколака.

Не знаю, с чего взяла, что вернётся, но сердце говорило — он рядом.

Притаился и ждал.

Рагнар

За мелкой долго следил. Она на камушке сидела, руками коленки обхватив, и жалко всхлипывала. А уже вечерело. Стало быть, домой не спешила, потому вышел:

— Домой ступай! — грозно рыкнул.

Девчонка глазищи распахнула, так дёрнулась от ужаса, что с валуна наземь и ухнула.

Я подступал всё ближе и ближе, мелкая точно рак пятилась, и когда я нагнал жертву — девчонка уже подпирала тонкий ствол плакучей берёзы. Вжалась в него от страха и не дышала вовсе. Застыла, таращась во все невероятно синие глаза, я недовольно ощерился:

— Я не повторю дважды!

Мелкая уже не ревела, но и от страха не отвечала, тогда я клацнул зубами:

— Правил не ведаешь?

— Знаю, — тихоньки пискнула мелкая.

— Или ты жить не желаешь?

— Не… желаю, — всхлипнула и зажмурилась, будто ждала, что я на неё тотчас наброшусь. Я даже опешил на миг. Не лгала. Как так? Любая тварь за жизнь цеплялась, а эта белобрысая дура… приготовилась умереть.

— Или, — мысль запоздало меня посетила, — ты желаешь, чтобы мы твоих присмотрщиков на куски порвали за то, что ты по лесу без их ведома шастаешь? — догадливо пророкотал.

Мелкая натянулась как верёвка тугая, один глаз открыла, в озере глубоком сомнение мелькнуло:

— Нет, им смерти не желаю.

— Тогда зачем пришла в наш лес?

— От мальчишек убегала, заплутала…

— Ежели бьют — прятаться бессмысленно, — зачем-то озвучил, что давно обдумывал, глядя на происходящее. — Сдачу давать надобно.

— Я… я… не умею, — тихо обронила человечка тощая, уже без первого страха, но ощущая Зверя опасного и лютого, кто с одного укуса шею мог перекусить, всё же держалась осторожно.

— Учись!

— Зачем?

— Тебе разве не сказали, кто ты?

— Подстилка разовая? — брякнула мелкая, зардевшись точно маков цвет.

— Это кто такое сказал? — прищурился я.

— Мальчишки, — поджала губы Славка.

— Много они понимают в подстилках, — буркнул недовольно. — Ну, допустим, ежели так? — пророкотал я, мелкая по стволу ещё сильнее размазалась, во все очи на меня глядя. А я мордой близ лица её вёл, следя, как будет реагировать на близость. Она боялась, тряслась как лист на ветру, но кулачки сжимая, с места не дёргалась.

— Коль Зверю обещана, не смеешь лицом в грязи бултыхаться! — рыкнул негодованием. — Учись себя защищать, да сдачу давать! Аль бегать для начала быстрее других. Волколаки — воины, они ценят сильный дух пусть и в слабом теле.

— И мне это поможет? — дрожали губы мелкой.

— Супротив Зверя — нет, но своим навалять — за раз.

— Как же я могу кому-то навалять, ежели они все больше и сильнее меня?

— Для начала бегать учись, — клацнул клыками сурово. — Ежели вот такой тощей, плачущей и хилой вырастишь, тебя первой догонят и порвут голодные до молодой плоти самцы.

Девчонка сморгнула испуганно.

— А ежели бегать быстро буду — удеру? — с надеждой робкой.

— От Зверя не убежать, — даже не собирался обнадёживать. — А вот от своих…

— Бегать! — хлопнула ресничками девчонка.

— Бегом! — рявкнул я, и мелкая запнувшись о свои же ноги, упала мне под лапы. Я в бессилии мотнул головой.

Ощерился грозно, и Славка спешно подскочила, в подоле путаясь, да прочь побежала в темноту подступающей ночи.

А я за ней для пущей суровости сиганул, да зубами клацнул, удачно ткань зацепив. С удовольствием дёрнул до треска.

Взвыла в ужасе Славушка, притопив так, что Зверь довольно зарычал. Подгонял мелкую, лапами поддавал для ускорения. Пищала, ревела, вскрикивала мелкая. Часто падала, на ветки натыкалась, кусты таранила, юбкой за ветви цепляясь.

Кровью свежей пахла, от ужаса едва жива была, но упрямо сражалась с препятствиям и бежала дальше, куда гнал её я… А как закончился лес, юбку подобрав, неслась по полю к селу, где редкие огоньки в хороминах светились. Но теперь-то она видела цель, потому я стопорнул возле крайнего дерева и провожал её взглядом, размышляя убить Иржича и все его семейство, аль пусть ещё потрепыхаются?

Славушку закалять надобно, характер делать, а то негоже невесте будущего Альфа быть нюней и слабачкой. Чтобы ему отпор дать — ей клыки бы отрастить да злости научиться. Не шутил, не страшал — такая сляжет, едва гон начнётся. Слабость не приемлема для Зверя, а мелкая слаба. Проще забить сразу, и не тратить на неё время.

В душе шевельнулось что-то неприятное и тягостное. Я зло сглотнул. Ещё раз глянул на хоромины в подкравшейся темноте ночи, и только заслышал перепуганные голоса людей, вой собак, ушёл к своим.