Проклятие зверя: 3 дочь, 13 невеста

Глава 20

Славушка

— Славк, да сколько можно меня избегать? — Иржеч страх потерял, меня заловил между хоромин, когда возвращалась из лесу, опять не увидавшись с Рагнаром.

— Я уже план приготовил, как сбежать… — припечатал к стенке и дышал шумно.

— Совсем ополоумел что ли? — вспыхнула гневом, пытаясь выбраться из плена. — Жить расхотелось?

Перестал парень зубоскалить, помрачнел ликом, но хвата не ослабил:

— Да нет её без тебя, Слав… — встряхнул, тихонько приложив о стенку.

— Дурной ты, — нахмурилась, не ведая, как ещё Иржичу объяснить, что нет у нас будущего. — Уезжай из села. Парень видный, найдешь хорошую девушку…

— Тебя нашёл, — перебил Иржич со злостью, да губами мои постарался поймать. Увернулась спешно, поцелуй его на щеке ощутив. Разозлило то парня, грубовато за подбородок схватил, к себе поворачивая:

— С детства тобою болен, — с чувством прошептал, шалым взглядом по лицу моему скользнув. — Не нужен мне никто…

— Пусти-и-и, — отчаянно заколотила по плечам Иржича, да только крик мой заглушил парень поцелуем жадным. Я опешила на миг, а потом лягаться начала дико и остервенело. Брыкалась, толкалась, колотила его, ну и пнула… как Рагнар учил: перестала истерить и выверенными движениями избавилась от плена — в пах удар, и пока скулил парень, кулаком в лицо врезала.

Не пристало такое пропускать вою наученному, да кто ж ожидал бы от хрупкой девицы прыти подобной? Вот и сработало, как и говаривал Рагнар…

Больно было костяшкам, но я не отвлекалась — толкнула Иржича и только тогда увидала Рагнара. Стоял он как раз меж хоромин и на нас смотрел. Испугал меня его взгляд, смерть в глазах чёрных, и я бросилась к нему:

— Нет, нет, не тронь! — да в следующий миг в стену врезалась затылком. Со сдавленным стоном осела наземь, но помутневшим взором увидала, как волколак к Иржичу метнулся. Парень и заорать не успел, как Зверь уже управу чинил. За руки схватил… И вопль Иржича, аккурат с жутким хрустом, ломаемых костей заглушили мой крик:

— Не убивай, — взмолилась я, да хрипом вылетело, и сознание померкло.

Очнулась уже у себя в комнате. Вокруг тишина и темнота. Девки на меня косились в немом ужасе, и на расспросы, что случилось, лишь головами рьяно мотали, потому выбежала из дому. Не обращая внимания на собственную боль в голове, бросилась к Радиме — единственной, кто мог дать вразумительный ответ, и пока бежала, ежели кого встречала — шарахались от меня как от чумы, укрепляя в мысли, что плохо дело.

— Жив, — буркнула Радима, когда я ворвалась в её дом, требуя ответа. — Но крепко хозяин его приложил. Руки сломал, лицо разбил. Говорят, ещё и хозяйство обещал на шею намотать, ежели он ещё раз к тебе прикоснётся, и глаза выколет, ежели тот посмеет глянуть в твою сторону.

Уж не ведала я реветь от счастья — что жив Иржич, или от горя, что покалечил его Рагнар, потому ни свет ни заря к поляне бежала. И бежала, раздираемая разными чувствами. Но больше всех во мне решительность крепла! Выскажу, как есть, что не прав. Что Зверь он…

Что он ГЛУПЫЙ Зверь, потому что только силой живёт, а не умом. Ежели б им, никогда не обидел того, кто слабее его.

Что глупый и СЛЕПОЙ, потому что только слепой увидел бы в Иржиче соперника.

Какой из него соперник?

Он ни в какие подмётки Рагнару и не годился…

На том мысль пошатнулась, и я чуть с шага не сбилась. Причём тут Рагнар и соперничество Иржича? Я невеста другому… Ему какое дело?!..

Потому другая мысль… совсем невероятная осенила. Она была настолько невозможной, что заставила сердце биться неистово и гулко.

А что если я ему люба?

Глупость! Не могу я ему нравиться. Аль могу?

Так и бежала, мысль терзая кусками, отсеивая любое, на что не находила подтверждения, покуда не решила, что заставлю Рагнара дать честный ответ: люба я ему аль нет! Ежели да… и я признаюсь. Ежели нет — пусть перед Иржичем повинится и его отцом.

Так или иначе, я должна узнать правду!

На полянку примчалась аккурат с первой упавшей мне макушку каплей дождя. И без того небеса хмурились, да ворчали приглушённым громом, а теперь как назло застучал по земле, листве, камням мелкий колючий дождик.

Но не было тут волколака.

Зло крутанулась, решив до реки сбегать. И верно смекнула, Рагнар был на месте. Стоял по пояс в воде, да задрав голову, позволял дождю себя умыть, но только вбежала на бережок, медленно обернулся.

— Ненавижу тебя! — завопила, и плевать, ежели услышит нас кто. Сжала кулаки, яростно глядя на спокойного волколака. Смотрел молча т это меня выбесило сильнее:

— Ненавижу, слышишь? — воду таранила, к Рагнару подбираясь. Он и с места не сдвинулся, словно ждал меня и моей истерики. Даже когда вплотную приблизилась, да кошкой разъярённой на него бросилась: «Как ты мог?!», — не уворачивался. Мне хотелось расцарапать безмятежное лицо:

— Зачем??? — А он заловил руки мои, и молча выжидал, когда запал мой закончится. — Он же…

— Посмел, я обещал… — пугающе спокойно, будто не о кровавой расправе говорил, а о дровах.

— Он глупый, понимаешь? — извивалась неистово и ещё пыталась вырваться из хвата и хоть как-то разукрасить красивую физиономию. — Не виноват он, так вышло… Влюбился, в чём вина? — ярилась не на шутку. — Я не давала ему повода. А он… чувства сильнее разума! Гад ты… Не понять тебе, что такое любовь!!! — наконец ударила по груди широкой, внезапно осознав, что уж и не держал меня Рагнар. Да только не было больше у меня запала первого. Дышала урывками, шатался от усталости, а потом уткнулась обессиленно носом в волколака и заревела:

— За что… ты меня так ненавидишь? Его… нас… людей… — всхлипывала, уже всю свою боль, обиду и непонимание в кучу собрав. — Не жить вам… покуда не научитесь любить. Покуда ради себя живёте, а не других… Покуда других не цените, а лишь себя…

Всхлипывала долго и носом шмыгала шумно, глаз на волколака не подымая, покуда запоздало не осознала — не гнал меня, не отталкивал и не рычал, а ведь терпеть не мог моих слёз.

Не мог, а столько лет… терпел. И со мной возился, как ни с кем и никто. В обиду не давал, советами помогал… Иногда так глядел, что у меня душа обмирала и краска в лицо бросалась.

Остаточно всхлипнула, продолжая лбом упираться в грудь волколака. А он всё такой же — напряжённый, молчаливый, и только дыхание меня касалось жаркое и неровное.

Неспешно поняла голову, пронзённая дикой, абсолютно невероятной мыслью:

— Ты при… ревновал? — осмелилась, но на последнем слове голос дрогнул смущённо и опасливо.

Как бы не всматривалась в лицо Рагнара — и бровью не повёл Зверь. А я как заворожённая в глаза его карие смотрела, и было мне всё равно, отрицал бы, прогонял. Я не могла прогнать морок, что пучина его очей на меня нагоняла. И оттого кровь бурлила и вода ледянючая уж не обжигала, скорее чуть остужала, не пойми с чего жар в теле. Так и купалась в бездонных омутах Рагнара, не в силах сбросить наваждение, лишь по лицу скользила взглядом: с глаз нереально красивых на губы чёткие, на нос прямой и ровный, брови густые и опять в омуты бездонные его глаз ныряла.

И казался он невозможно красивым. Таким, что не было краше на земле, не было милее на свете, не было лучше в помине. От близости его совсем не своя стала. Не об управе думала, не об Иржиче, а о поцелуе…

Очнулась от тишины оглушающей и дыхания жаркого на своём лице.

Глаза в глаза с волколаком смотрела — и он глядел пронзительно и вдумчиво, так глубоко и с такой тоской, раздирающей душу, что продолжала во мраке его не просветном утопать, да в ощущениях новых и хмельных нежиться.

Но вместо правильного — я к Рагнару подалась.

— Поцелуй, — шелестела беззастенчиво моя просьба. И пропала я… не видала больше ничего, слышала, точно во власти дрёма крепкого была — сопение надсадное и рык бархатный. А потом волной накрыло — жаркой, волнительной. И следом тело задрожало, словно его коротко жалили укусы молний, а из нутра поднималась горячая волна томления. Наполняла, напирала, в голову ударяла — потому и шатало меня, будто в дурмане.

Парила я в облаках, не в силах вернуться в бренное тело, кое не чувствовала более. Только сладость и удушливый жар, нехватку воздуха, без которого было хорошо, но опасно, ведь дышать надобно… я это понимала, ведь ещё чуть-чуть и не очнусь более.

А рык Зверя голоднее и неистовей вибрировал.

Нехотя вынырнула из блаженства, впитывая жадно дыхание волколака, мягкую требовательность губ и жар его тела, в которое вжималась, вымаливая ещё любви. Обвила за шею одной рукой, а другой в волосы зарылась, пальцами сжимая пряди, да к себе притягивая.

Ох и страшилась я, что оборвёт он сладкую пытку, и я опять захлебнусь пустотой, одиночеством и холодом. Потому и не пускала…

В голове было легко и воздушно, словно облака, в коих парила, её заполонили, вытеснив разумное, а я всё воровала поцелуй НЕ своего жениха, и не было мне стыдно. Хуже было — томно и зудяще. Вот и льнула ближе, уже изнывая оттого как ещё ближе хотела быть.

Он! ОН!!! Пульсировала в голове мысль счастливая. Поцелуй, о котором столько девки сплетничали, столько баек рассказывали. О том, как кожа гореть начинала, в животе огонь полыхал и дурной становишься.

Всё так! Ежели Рагнар такие чувства вызывал, получалось, он тот самый?! Тот самый… судьбой наречённый. Тот, кто мог родить такую бурю в моем теле и душе.

От счастья чуть не завыла — не ждала не гадала от богов такого подарка. Осмелела настолько, что ладонями по обнажённым плечам, груди, торсу Рагнара шарилась, наслаждаясь тем, что решилась на это. Что позволил… И задрожала, точно в лихорадке, когда он ответил тем же — зарычал в губы мои — вибрация от головы по телу прогулялась, волной до ног, обратно, и вниз живота ударила.

Тогда я всхлипнула, судорожно цепляясь в плечи Рагнара… И ещё раз — протяжней, когда волколак руками по спине моей скользнул, чуть порывисто и грубовато, по бёдрам, будто на прочность проверял, а потом махом за зад подхватил, на себя усадив. И это мне мало было. Ногами его обхватила и ёрзнула в нетерпении, не зная, как ещё угомонить взыгравшее желание познать мужчину — лоно изнывало в томлении и пульсировало неистово.

Какой холод? Какой дождь?

Я в огне пылала — вот-вот сгорела бы, отвечая на вольности Рагнара, коих никому и никогда не дозволяла. А он меня лихорадочно изучал, покуда мой шелест не нарушил тишину:

— Прошу, сделай… — о чём молила не ведала, но хотела здесь и сейчас принадлежать тому, кто давно в моём сердце. Кто давно в моей душе. Кто давно моя жизнь!

С ним хотела быть!

И потому не страшно было от него и смерть получить!

Ежели уж он моё ВСЁ, пусть до конца идёт! Я готова… согласна…

О том видимо и молила, да в следующий миг, когда опять ёрзнула по крепкому телу волколака и задела твёрдый бугор, от которого у меня стало ещё щекотливее пульсировать нутро, Рагнар с глухим рыком:

— Стерва, — махом грубым оборвал объятия, а меня точно рубаху грязную с себя содрал и… не успела я звука издать, как в следующий миг уже в воду ледяную отрезвляюще звучно шлёпнулась. Водица тотчас остудила бесстыжий порыв, и головушку до здравомыслия.

Бултыхалась я в реке, на поверхность выгребая, и только макушкой над водой оказалась, крутанулась, Рагнара выискивая и к ужасу оценив, как далече откинул меня. За несколько косых саженей о себя.

И не был он спокоен — лик то искажался, грозя в Зверя человека обратить, то обратно к мужскому, но гневному.

— Прочь ступай, — велел хрипло и коротко, словно злился на ученицу непутёвую. Стушевалась я, к берегу побрела, голову опустив и губу закусив. И что не так сделала?

Запнулась с нерешительности, обернулась виновато.

— Почему? — нашла силы швырнуть свою обиду и не понимание. — Ежели я люба тебе, зачем отдаёшь другому?..

— Зверю… — кривая улыбка по губам его скользнула, больше на хищный оскал похожая, — многие нравятся, — то рыком насмешливым звучало, — да мало подходит, а ты…

— Так люба я тебе или нет? — меня это волновало.

— Не смеши, мелкая. Ты дичь не подросшая и брату наречена… ему тебя гонять и задирать, а я…

— Ижер хотел поговорить с Альфой, — пробормотала убито, слова Въюжки вспоминая. — Он бы упросил…

— Альфу не упросить, — не дал договорить Рагнар. И злился опять. — Он лучше знает, что и кому делать… — умолк, сверкнув лютой чернотой во взгляде. — А тебе бы место знать и дурью голову не забивать. Либо беги, либо умри… — отчеканил сурово.

Мне так больно стало, что отпрянула.

Не любил — придумала?..

— Тогда зачем столько сил… времени…

— Из-за брата, — кивнул Рагнар, — ему досадить хочу… — хмыкнул глухо и чётко. — А поимев тебя, только дело подпорчу да своей шкуры лишусь, а она мне ещё надобна. Так что забудь обо мне. Лучше беги быстрее. Вряд ли удерёшь, зато другим потеха, а Вагру позор.

Уничтожил во мне всё тёплое и нежное Зверь беспощадный. Отвернулась порывисто, но подол платья о ноги запутался, движение сковывая. Дёрнула зло, да на берег пошла, каждый шаг, клятву себе давая, более никогда не верить НИ ОДНОМУ волколаку, даже ежели он будет казаться самым лучшим и добрым на свете.

— Потеха… потешу… — бурчала под нос. — Я всех вас потешу, Зверье поганое. И его, и тебя…

Обернулась уже не берегу — провожал меня взглядом Рагнар, и я выпалила, гневом и обидой снедаемая:

— Не приходи больше, слышишь, Зверь? Не хочу я тебя видеть! И учить не приближайся, лучше сидеть взаперти наказанной буду, чем меня ещё хоть раз коснёшься аль увидишь!

— И ты осторожничай. Лучше одна не бегай. Мои тут стали чаще появляться. Нарвёшься, ответ держать придётся… ежели первей не задерут, — а это холодно добавил, в очередной раз дав понять, что просто предупреждал, а дело моё, как себя вести и что делать.

Шагнула прочь, но у дерева ближайшего, бросила на наставника взгляд последний — но Рагнар не глядел более на меня, нырнул в воду и был таков…

Я прочь бросилась, слезами давясь — не гоже врагу свою боль показывать. И без того слабостью потешила. И дурость — сердце открыв. Опозорилась, на шею вешаясь…

Никогда боле не опущусь до такого.

Лучше смерть!

Воротилась в селение мокрая, жалкая, зарёванная и злая. И конечно тотчас на Ганну наткнулась. Уж она разъярилась, меня взглядом недовольным окатив с головы до ног: «Где опять шлялась? Ах, ты дрянь гулящая!!!». Отходила плетью да посадила под замок, чему я и не противилась вовсе. Выпускала лишь работы самые грязные и сложные по хозяйству делать. Отлучила от тренировок, ведая, как раньше я на них рвалась — а я и рада тому была. Куда угодно, что угодно, лишь бы Рагнара больше не видеть!

Потому при каждом удобном случае выискивала повод, чтобы опять наказание получить, пока не остыла и через пару седмиц умом не смекнула, что себе же хуже делала. Скоро отбор будет. В этот раз мне не увильнуть. Шестнадцатый миновала, сейчас за семнадцать перевалило, скоро восемнадцать стукнет. Редкая невеста до такого срока высиживала. И за то благодарить Альфу уж можно было…

Ненавидеть, но благодарить!