Рок-звезда

БОББИ МОНДЕЛЛА 1975

— Нет, — возразил Бобби.

— Да ты просто упрямый сукин сын, — фыркнула Шарлин, нервно затягиваясь сигаретой. — Ну почему?

— Мы уже много раз говорили с тобой об этом, — спокойно ответил Бобби. — И ты знаешь мое мнение на этот счет. У меня есть определенные обязательства перед Америкой Аллен.

— Черт возьми! — Шарлин резким движением затушила сигарету в изящной хрустальной пепельнице. — „Блю кадиллак рекордз“ и Маркус могут сделать для тебя гораздо больше. Почему ты не хочешь послушать меня?

— Потому, что ты неправа, — так же спокойно ответил Бобби. — Меня вполне устраивает „Соул он соул“.

— Эта компания не сможет поднять тебя на первую строчку хит-парадов. — Шарлин потянулась к красивой серебряной шкатулке, стоявшей на дорогом кофейном столике из красного дерева, и вытащила оттуда очередную сигарету. — Что ты на это скажешь?

— Знаешь что? — мягко заметил Бобби. — Ты испортишь голос, если будешь продолжать курить.

— Ты не хочешь говорить об этом, да? — Шарлин презрительно усмехнулась. — Не хочешь признать, что „Соул он соул“ — это просто мелкая рыбешка в большом пруду, а „Блю кадиллак рекордз“ и Маркус Ситроен — это акулы, черт побери.

— О да, он акула, это уж точно.

— Но ты же никогда не встречался с ним, — возразила Шарлин. — Ведь власть и сила — это не всегда плохо.

Бобби внимательно посмотрел на нее. За два с половиной года Шарлин очень изменилась. Перед ним была уже не та энергичная девушка с большими глазами, какой он увидел ее впервые, а двадцатидевятилетняя ухоженная, холеная женщина. Хорошенькая — да. Беззащитная — нет. Нежная — да. Но только тогда, когда все получалось так, как она хотела.

Бобби по-прежнему был дружен с ней. Он все еще любил ее, но не был уверен, любит ли он Шарлин сегодняшнюю.

— Я вчера разговаривал с Рокетом. — Бобби постарался сменить тему разговора.

— С этим негодяем! — фыркнула Шарлин.

И с каких это пор Рокет стал „этим негодяем“? С того самого дня, когда она бросила его? Или с тех пор как он женился на Романе Уандерс — темнокожей актрисе, которая была на десять лет старше него?

— Похоже, тебя не интересует, как идут его дела.

— Бобби, — она наклонилась к нему достаточно близко, чтобы Бобби сумел рассмотреть безупречный макияж и заметить тоску в ее огромных карих глазах. — Все, что я хочу, так это чтобы ты стал частью семьи „Блю кадиллак рекордз“ Это самый верный путь для тебя. Я это знаю. Подумай, как было бы здорово, если бы мы смогли работать вместе. Мне действительно хочется выпустить альбом вместе с тобой.

— Я поговорю с Америкой. Может быть, она пригласит тебя в студию и мы вдвоем сделаем что-нибудь для „Соул он соул“.

Лицо Шарлин словно окаменело.

— Это невозможно.

— Почему?

— Не валяй дурака. — Шарлин поднялась с дивана и подошла к стеклянным дверям своей квартиры на Парк-Авеню. За квартиру платил Маркус Ситроен, который полностью владел Шарлин.

Распахнув двери, она вышла на балкон. Перед ней предстала панорама Нью-Йорка.

— Иди сюда, Бобби, — позвала Шарлин, — иди и посмотри на то, чего ты лишаешься.

Единственное, чего был лишен Бобби в этой жизни, так это любимой женщины, а Шарлин уже не годилась на эту роль.

Выйдя на балкон, Бобби был вынужден признать, что вид отсюда открывался восхитительный. Но разве должна женщина продавать себя за этот вид и пару популярных пластинок?

Да, Маркус сдержал свое обещание. Шарлин была восходящей звездой, и ей это очень нравилось. В глубине души Бобби считал ее пластинки просто популярной чепухой. Шарлин никогда не обладала хорошим голосом, но у нее всегда были душа и чувства. Сейчас Шарлин звучала так, словно записывала песни по частям, но, похоже, это никого не волновало. Публика любила ее, так что при помощи Маркуса Ситроена она превратилась в популярную певицу.

Стоя на балконе, Бобби почувствовал себя плохо.

— Что-то я расклеился, — сказал он, расстегивая воротник рубашки.

— На обед-то хоть останешься? — поинтересовалась Шарлин. В голосе ее прозвучали нотки разочарования.

— На это я не рассчитывал. У меня встреча с Америкой.

— Естественно, — Шарлин направилась назад в комнату, Бобби последовал за ней. Вдруг она неожиданно обернулась. — Ты спишь с ней?

— А вот это, леди, не твое дело, — резко бросил Бобби.

— Чем-то она тебя, безусловно, удерживает. Иначе с чего бы ты стал отказываться от лучшего предложения в своей жизни?

— Есть такая маленькая штука, которая называется верность. В-Е-Р-Н-О-С-Т-Ь. Запомни это слово, в один прекрасный день оно может тебе понадобиться.

В тот же день Бобби встретился с Рокетом и его женой Романой в ресторане, славившемся своими жареными цыплятами с горохом.

Рокет выглядел отлично, слава актера нью-йоркской школы пошла ему на пользу. Он по-прежнему невысок, смугл и весел. Но теперь в нем чувствовалась уверенность, у него появился свой стиль. Дела его шли настолько удачно, что он даже мог играть только то, что ему нравится. На Рокета был большой спрос, и он буквально упивался этим.

Темнокожая Романа была серьезна, она зарекомендовала себя как прекрасная характерная актриса. Познакомились они на съемках кинофильма в Джорджии, и Бобби до сих пор подозревал, что Рокет женился на ней только для того, чтобы отделаться от Шарлин.

Он с горечью вспоминал тот вечер, когда у них произошел окончательный разрыв. Шарлин уже несколько недель встречалась с Маркусом Ситроеном, возвращаясь домой под утро заторможенной и неразговорчивой. Бобби не знал, что делать. Наконец он не выдержал, позвонил Рокету в Лос-Анджелес и сообщил о проблеме с Шарлин.

— У меня еще два дня съемок, и я вернусь. Все будет в порядке, — уверенно заявил Рокет.

Да, он вернулся, и как раз этой ночью Шарлин заявилась домой в шесть часов утра.

Два часа они орали друг на друга, потом занялись любовью. И, когда позже Рокет и Бобби вышли, чтобы купить к завтраку в закусочной на углу холодного мяса и картофельного салата, Рокет заверил его, что все отлично. Шарлин поняла свою ошибку, и они снова любят друг друга.

Но, видимо, Шарлин была другого мнения на этот счет. Когда они вернулись домой с едой, ни вещей ее, ни ее самой уже не было благодаря любезности Маркуса Ситроена, приславшего за ней машину с шофером. Рокет поклялся, что никогда не простит ее.

Америка присоединилась к ним в ресторане, когда они уже пили кофе. Она восторженно отозвалась о новой пластинке Бобби, которая уверенно заняла верхние строчки в хит-парадах негритянской музыки.

— Будет сенсация, если она попадет в другие хитпарады, — небрежно заметил Бобби, рассуждая про себя над словами Шарлин.

Америка покачала головой.

— Очень тяжело добиться популярности в мире. Можно по пальцам пересчитать темнокожих певцов, которым это удалось.

— Стив Уандер.

— Дайон Уорвик, — подсказала Романа.

— Джонни Матис, — добавил Рокет.

— Мы говорим о певцах широкого профиля, — заметила Америка. — А Бобби Монделла — это чистый стиль соул. У него много поклонников среди темнокожей публики. Они его любят. Но достаточно ли этого?

Впервые в жизни Бобби подумал, что, может быть, и недостаточно.

— Послушай, малыш, как же так получается, что мы не видим тебя? От тебя вообще ни одного слова. Ты думаешь, такое твое поведение нравится твоей кузине Фанни? У тебя короткая память, что ли? Эта женщина много сделала для тебя, когда ты оказался в трудном положении. А теперь ты снова в фаворе, а мы ни единого слова от тебя не слышим. Что ты скажешь на это, малыш?

Громкий голос на другом конце провода принадлежал, конечно же, Эрнесту Кристалу.

— Ладно, не тарахти, парень, — мрачно ответил Бобби, размышляя про себя: „Как же Эрнесту удалось разыскать меня почти через семь лет, в течение которых мы совершенно не общались?“ — Какого черта тебе нужно?

— Что мне нужно? Что мне нужно? — пытаясь разыграть возмущение, Эрнест аж сорвался на фальцет. — У тебя же есть семья, малыш. Родственники, которые беспокоятся о тебе.

Это точно. Когда он ушел от Фанни и Эрнеста, то попытался поддерживать с ними связь, но никто из них не проявил к этому никакого интереса, так что Бобби со временем вообще перестал звонить им.

— Откуда ты узнал мой номер телефона? — поинтересовался Бобби, успокоившись.

— Мне его дали в твоей студии звукозаписи… когда я сказал им, что я твой любимый дядя.

— Мой кто? — пробормотал Бобби.

— Родственник есть родственник, малыш.

— Не зови меня малышом, понял?

— Это я по привычке. — Эрнест откашлялся, готовясь к дальнейшим разглагольствованиям. — Послушай, ведь это мы приютили тебя, когда мистер Леон Рю вышвырнул тебя на улицу и ты очутился в Нью-Йорке, не зная, куда податься. Это мы предоставили тебе постель, пищу и крышу над головой. Мы ухаживали за тобой, когда ты болел, не требуя при этом ничего взамен.

Похоже, Эрнест совсем забыл и о чеке на шесть тысяч долларов, с которым Бобби приехал к ним, и о той заработной плате, которую он каждую неделю приносил из „Цепной пилы“.

— Ладно, не скули, — оборвал его Бобби, не желая выслушивать хныканье Эрнеста. Если им нужны деньги, то он готов был дать их. Бобби не был богатым, но все-таки мог себе это позволить, а Фанни, в конце концов, была его единственной родственницей.

— Какой ты грубый, мал… гм… Бобби. Совсем не похож на того доброго, толстого ребенка, которого мы когда-то знали и любили.

— Он умер, — сухо отрезал Бобби. — Сколько?

— Черт побери, разве я сказал хоть слово о деньгах? — с возмущением воскликнул Эрнест.

— Сколько, черт бы тебя побрал?

— Ну… — Эрнест замялся, — если уж ты сам задал этот вопрос… Фанни чувствует себя плохо. Она больше не может работать. Поправилась еще на пару фунтов[4], и у нее что-то не в порядке с сердцем.

— Она была у врача? Ей могли бы прописать диету.

— Она не желает с ними связываться. Они просто берут твои деньги, да еще при этом смеются тебе прямо в лицо. — Эрнест замолчал, выжидая подходящего момента для главной фразы. Вся беда заключалась в том, что он не знал, сколько попросить, но потом решил, что просить надо побольше. — Нас наверняка выручили бы… гм… скажем… двадцать тысяч.

Бобби рассмеялся.

— Или пятнадцать, — робко добавил Эрнест. — У нас столько неоплаченных счетов… — он замолчал в ожидании реакции Бобби.

Бобби возмутила наглость этого проходимца. Двадцать тысяч долларов! Пятнадцать! Ему надо бы просто отослать этого сукина сына куда подальше.

— Я пришлю Фанни чек на три тысячи. А ты передай ей, что неплохо бы ей самой выбрать время и позвонить мне.

— Три тысячи! — воскликнул Эрнест. — Но ты же, наверное, загребаешь кучу денег и хочешь сказать, что можешь выделить только три тысячи…

— Если они тебе не нужны, то так и скажи, — оборвал Бобби.

— Нет, пожалуй, мы возьмем их, возьмем, — промямлил Эрнест тоном несчастного человека. Все-таки три тысячи были лучше, чем ничего.

Бобби положил трубку телефона и на мгновение вспомнил о своей жизни у Эрнеста и Фанни. Вспомнил их постоянные скандалы, свою убогую комнатенку близ кухни, в которой зимой было холодно, а летом жарче, чем в сауне. Вспомнил еду — жирную, обильную — картофель и жареных цыплят, сладкие пироги и пирожные, сдобные булочки и конфеты. Неудивительно, что он был похож на бочонок, пока жил с ними.

И все-таки в словах Эрнеста была правда. Фанни действительно приютила его и частенько защищала от нападок Эрнеста.

Бобби подошел к столу и выписал чек, стремясь сделать это побыстрее, чтобы не передумать. Написав на конверте адрес Фанни, он вложил туда чек и коротенькую записку с просьбой позвонить ему.

Не стоит и говорить, что ему так никто и не позвонил, хотя деньги по чеку были получены моментально.

От Шарлин тоже в течение нескольких месяцев не было никаких известий, и Бобби даже привык к этому. Она звонила только тогда, когда ей что-нибудь было нужно, а так как он отклонил предложение Маркуса Ситроена подписать контракт с „Блю кадиллак рекордз“, Шарлин теперь не было до него дела. Бобби жил своей жизнью, сочиняя песни, записывая пластинки, встречаясь с разными девушками, хорошо проводя при этом время. И вот однажды летним вечером, примерно около полуночи, в дверь его квартиры раздался настойчивый звонок.

Бобби был один, смотрел телевизор.

— Кто там? — громко спросил он, прежде чем открыть дверь.

В ответ пробурчали что-то невразумительное, но Бобби моментально понял, что это была Шарлин.

Он поспешно распахнул дверь, и как раз вовремя, чтобы подхватить падающую Шарлин — избитую, истекающую кровью.