Рок-звезда

РАФИЛЛА 1983

Рафилла то приходила в сознание, то вновь теряла его, смутно различая какие-то голоса, словно это были звуки из другого мира. Веки задрожали, и она сделала отчаянную попытку открыть глаза. Но не смогла. Да и зачем ей это было нужно?

— Зачем? — пробормотала она и застонала, потому что острая боль пронзила левую щеку. Она непроизвольно подняла левую руку к лицу и нащупала влажную повязку. Собрав все силы, Рафилла открыла глаза.

На нее сверху вниз внимательно смотрела женщина в белой одежде.

Рафилла ничего не помнила. Где она? Что случилось? Почему она не дома в своей постели?

— Я попала в автомобильную катастрофу? — медленно произнесла Рафилла. Губы у нее были совсем сухими, а голос скорее напоминал кваканье лягушки.

— Вас ограбили и избили, — произнес мужской голос. Чрезвычайно знакомый мужской голос.

Луис! Это Луис? Рафилла попыталась сесть, но комната закружилась перед глазами радужными пятнами, она легла и спросила:

— Где я?

— В баре. В задней комнате. Вас сюда принесли какие-то люди.

Все снова поплыло в сознании.

— Луис? Это ты? — прошептала она. — Луис…

В следующий раз Рафилла проснулась уже в больничной палате, там все было белоснежным, а в воздухе стоял запах антисептика. И снова она совершенно не поняла, где находится. Она лежала с широко раскрытыми глазами, пытаясь вспомнить, что же с ней произошло.

— Слава Богу, дорогая, с тобой все в порядке, — сказал Жоржи, наклоняясь к ней. — Это был просто кошмар. — Он взял ее за руку. — Мы ужасно волновались.

Постепенно она начала вспоминать. Карнавал. Карнавал. Карнавал. Вот… они с Одиль на улице, смеются, танцуют…

— Одиль, — тревожно пробормотала Рафилла. — Что с ней?

— С ней все в порядке, — успокоил Жоржи. — Перепугалась, естественно, но она в гораздо лучшем состоянии, чем была ты, когда тебя нашли.

— Нашли? А где я была?

— На улице, где тебя бросили эти скоты.

— На улице… — невнятно повторила Рафилла, начиная ощущать тяжелую, тупую головную боль, а еще начала болезненно дергаться щека. И снова машинально потянувшаяся к щеке рука ощутила повязку. — А мне кажется, я была в баре.

— В баре? О чем ты говоришь?

— Они принесли меня в бар…

Жоржи наклонился ниже и поцеловал ее.

— Дорогая, ты еще не в себе… и это вполне понятно. Тебя нашли на улице американские туристы и принесли прямо сюда.

Закрыв глаза, Рафилла подумала: „Луис, а как же Луис? Неужели это был сон? Но не приснился же ей его голос?“

— У тебя много синяков, — продолжил Жоржи как бы между прочим, — и лицо порезано, но ничего страшного, этим в свое время займется специалист по пластической хирургии. А чуть позже тебя навестит мой личный психиатр. Местные доктора говорят, что ты должна несколько дней побыть в больнице, они на всякий случай хотят понаблюдать тебя.

Рафилла попыталась кивнуть, это ей не удалось, и она снова погрузилась в глубокий сон.

— Доброе утро, мисс Ле Серре, — поздоровалась с ней медсестра в накрахмаленном ослепительно белом халате. — Вы проспали всю ночь, наверняка вам сейчас уже лучше.

Так думала сестра, но Рафилла чувствовала себя так, словно испытывала ужасное похмелье. Однако, открыв глаза, она сразу сообразила, где находится, а это само по себе уже было хорошим признаком.

— Я хочу домой, — слабым голосом произнесла она.

— Посмотрим, что можно сделать, — ответила сестра, дружески кивнув головой.

Через час желание Рафиллы было исполнено. Как только ее уложили в собственную постель, возле которой сразу же пристроился довольный Джон Джон, проведать ее зашли Одиль и Жоржи.

Одиль уселась рядом, а Жоржи, преподнеся Рафилле дюжину розовых роз, уехал к себе в офис.

— Прости меня, — тихо вымолвила Одиль.

— Не говори глупости. Я сама виновата, что захотела пойти на улицу, ты меня на аркане не тащила.

— Как твое лицо?

— Все будет в порядке, просто царапина, у того негодяя, который ударил меня, на руке было что-то вроде кастета, и он рассек мне щеку. Жоржи предлагает сделать пластическую операцию, но я предпочла бы иметь небольшой шрам. Это так загадочно, как ты считаешь?

— Совершенно не согласна с тобой. Кому нужна такая память? Тебя вообще могли убить.

— За что? Ради сережек и ожерелья? Знаешь, эти грабители просто идиоты, они даже не посмотрели на мои пальцы. — Рафилла вытянула руку, любуясь кольцом с огромным бриллиантом, подаренным Жоржи. — Мой бриллиант остался при мне.

— Это здорово.

— Но на самом деле это не имеет значения, не так ли? Жоржи может купить мне дюжину таких бриллиантов, для меня ему ничего не жалко.

— Тебе повезло. Во всяком случае, уж гораздо больше, чем с Эдди Мафэром, который грабил твою семью и проигрывал все деньги.

— Я тоже так считаю.

Одиль опустилась на колени возле кровати и сказала:

— Мы скоро уезжаем, но я взяла с Руперта клятву, что мы снова приедем сюда к тебе на свадьбу. Ты уже решила, когда она состоится?

Рафилла покачала головой.

— Мы с Жоржи обсудим это. И, естественно, как только решим, ты первая об этом узнаешь. Разве когда-нибудь было не так?

Одиль улыбнулась.

— Надеюсь. Я очень хочу присутствовать на твоей свадьбе.

Через две недели произошедшая на карнавале драма была уже забыта. Только шрам на щеке напоминал Рафилле, что ее жизнь могла бы оборваться в результате насилия. Это заставило ее серьезно задуматься над своим будущим и над тем, чего же она действительно хочет. Огромным событием в ее судьбе было рождение Джон Джона, но на самом деле в этом не было ничего выдающегося — миллионы женщин рожали детей каждый день. Хочет ли она выйти замуж за богатого человека и жить в безопасности и роскоши? Жоржи продолжал настаивать, что пора назначить день свадьбы, хотя Рафилла уговаривала его подождать.

Нет. Ей стоит попытаться самой чего-то добиться в этой жизни, прежде чем повторно выйти замуж.

Каждый день Рафилла просыпалась с мыслью что-то предпринять, пока однажды ее не осенило. Что у нее действительно получается хорошо? Что она по-настоящему любит?

— Жоржи, — очень тихо произнесла она, — я решила стать певицей.

Жоржи еще не совсем отошел ото сна.

— Не понял…

— Певицей, — медленно повторила она. — Эстрадной певицей.

Жоржи сел на кровати.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Просто великолепно.

Желая развеселить ее, Жоржи сказал:

— Если тебе это нравится, дорогая, то можешь делать все, что хочешь.

Рафилла нахмурилась.

— А мне и не требуется твое разрешение.

— Это я понял. Просто решил дать тебе свое благословение.

Иногда Жоржи проявлял очень редкую для мужчины понятливость. Так было не всегда, но в последнее время он стал гораздо мягче.

Последующие месяцы прошли в радостном возбуждении. Теперь, когда она решила, что будет делать, дороги назад не было. Карьера певицы была правильным выбором, это даже как-то сближало ее с отцом. Он был одним из самых известных в мире оперных теноров, и, возможно, она унаследовала часть его таланта, хотя опера — не ее стиль. Рафиллу больше привлекали мягкие, веселые и ритмичные звуки самбы в сочетании с легким джазом.

Ее отец был страстным коллекционером пластинок, собирал блюзы и джаз. Особенно он любил Билли Холидей, Дайану Вашингтон и Сару Вон. Рафилла сохранила коллекцию отца, ее всегда привлекали глубина и мелодичность голосов этих певцов. Ее не интересовала современная музыка, такие течения, как „хэви-метал“ и „панк-рок“, она считала их слишком грубыми. А вот изюминка бразильской музыки в сочетании с мягким джазом и блюзами очень ей нравилась, а кроме того, эта музыка очень хорошо подходила к ее низкому, слегка хрипловатому голосу.

Жоржи хотел помочь ей, но Рафилла решительно заявила, что не нуждается в этом. Если уж она собиралась достичь чего-то, то надо опираться только на собственные силы или вовсе не затевать новое дело. Жоржи скрепя сердце прекратил предлагать свою помощь, предоставив Рафилле полную свободу действий.

В двадцать три года Рафилла решила стать эстрадной певицей, твердо намереваясь добиться успеха на этом поприще.