Щит Спэрроу

Пятьдесят четыре

Я вскочила с кровати, собираясь наполнить свою чашку водой. Но прежде чем я успела опустить ноги на пол, Тиллия толкнула меня обратно на подушки.

— Не вставай. — Она выхватила пустую чашку у меня из рук.

— Я…

— Не разговаривай. — Взгляда, который она бросила на меня, было достаточно, чтобы заставить меня лечь обратно и ждать, пока она вернется с водой.

— Тиллия…

— Что я говорила насчет разговоров?

Я нахмурилась и сделала глоток, надеясь, что это успокоит боль в горле и избавит меня от хрипоты в голосе.

Она села рядом со мной и, нахмурившись, осмотрела мое лицо и шею.

— У тебя уже появляются синяки.

Черт. Рэнсом будет близок к тому, чтобы сойти с ума.

— Рэнсом плохо с этим справится.

Я хотела пошутить, что она читает мои мысли, но она бы просто снова рявкнула на меня, так что я промолчала.

— Это моя вина. — Она взяла меня за руку и крепко сжала. — Мне так жаль.

Я сильно ущипнула ее за указательный палец.

— Ауч. — Она вырвала свою руку.

Я провела ладонью по своему горлу и одними губами прошептала:

— Прекрати.

Она обмякла.

— Это была моя идея привести сюда этих людей. Они могли бы остаться в Трео.

— Откуда ты могла знать? — прошептала я. Мой голос не был таким хриплым, когда я говорила тихо. — Это не твоя вина.

— Тебе не следует разговаривать.

— Я в порядке, — солгала я.

Моя шея пульсировала, и даже после нескольких часов, проведенных в лазарете, где целители накладывали припарки, холодные компрессы и травы, она еще некоторое время будет болеть. Но, по крайней мере, я была жива.

Тот человек? О нем я не могла сказать того же.

Сегодня я убила человека. Я отняла жизнь.

Все это время, пока я тренировалась, я представляла себе только борьбу с монстрами. Конечно, вначале у меня были галлюцинации насчет того, что я задушу Рэнсома, но даже без магии крови, запрещающей мне убивать своего мужа, у меня не хватило бы духу убить.

Холодный ветерок ворвался в открытое окно, заставив меня вздрогнуть. А может, мурашки на моих руках были вызваны не погодой, а образом безжизненных глаз этого человека, навсегда застывшим в моем сознании.

В моем распухшем горле образовался комок. Я проглотила его, морщась от жжения.

Я раскалывалась на части. Раскалывалась на кусочки. Но плакать было слишком больно, поэтому я выпила еще глоток воды и с наслаждением сделала глубокий вдох.

Фэйз свернулся калачиком у меня на бедре, с другой стороны от него было пустое пространство. Пространство Рэнсома.

Странно, что Рэнсом провел в этой постели всего одну ночь, но теперь это пространство принадлежало ему.

Где он? После нападения Тиллия отправила отряд рейнджеров на его поиски, но я понятия не имела, сколько времени им потребуется, чтобы найти его в лесу.

Я знала, что он был занят, охотясь на эту смертоносную стаю. Но я хотела, чтобы он был здесь. Я хотела свернуться калачиком в его объятиях и почувствовать его тепло. Мне нужно было рассказать кому-нибудь о бреднях этого человека, и я хотела, чтобы этим кем-то был Рэнсом.

Останови это. Прекрати жжение.

Я поклялась служить своему королю и гореть, гореть, гореть, гореть.

Убей ее. Убей ее. Убей ее.

Меня? С чего бы Рэмзи хотеть убить меня? Или этот человек просто нес чушь? Неужели Лисса запудрила ему мозги до такой степени, что ни в одно из его слов нельзя было верить?

Боль в горле усилилась до болезненного стука в висках.

— Хочешь чай, который прислали целители?

Чай должен был облегчить боль и усыпить меня. Я надеялась избежать этого, чтобы не заснуть к возвращению Рэнсома. Ну, и думаю, если бы я спала, Тиллия не смогла бы мне все объяснить.

— Да, — одними губами произнесла я, потирая голову. Но прежде чем Тиллия успела пойти за чайником, я схватила ее за запястье. — Мне нужно два стакана чая.

Ее брови сошлись на переносице, но, когда мой взгляд упал на ее живот, она поняла, какой еще чай мне нужно выпить до конца дня.

— У тебя есть?

Я указала на туалетный столик.

Она подошла к комоду, нашла противозачаточный чай, который Марго прислала мне из Куэнтиса, и взяла его с собой, когда выходила из комнаты.

Я откинулась на спинку кровати и закрыла глаза, когда на меня накатила новая волна усталости.

Моя целительница — Гизала — помогла Тиллии отвести меня в мои покои, чтобы я могла отдохнуть.

После очередной процедуры наложения припарок и компрессов Гизала вернулась в лазарет, оставив меня наедине с чаем и внимательным взглядом Тиллии.

Тихие шаги за дверью заставили меня открыть глаза, ожидая увидеть Тиллию. Вместо этого в комнату влетела Луэлла, и, шурша юбками, направилась ко мне.

— О, Одесса. — Она присела на край моей кровати, на ее лице было написано беспокойство, когда она крепко обняла меня. — С вами все в порядке.

Это был не вопрос. Убеждение.

Со мной все было в порядке. Я выдержу это. Я выздоровею.

Я никогда раньше не обнимала Луэллу, но у нее были теплые объятия. Объятия матери. У нее были сильные плечи. На таких плечах плачут дети.

Обычно я не скучала по Марго. Но сейчас совсем немного. Она не была теплой и любящей, но она была единственной матерью, которую я когда-либо знала. Сегодня я нуждалась в материнских объятиях. Поэтому вместо этого я украла их у Луэллы и прижалась к ней, когда снова возникла угроза расплакаться, еще сильнее, чем раньше.

Трещины продолжали расширяться. Ломаться. Осталось совсем немного времени, и они окончательно развалятся.

— Дышите, — прошептала она.

Я втянула воздух через нос, он обжег мои легкие. Затем я выдохнула, когда она провела рукой вверх и вниз по моей спине.

— Снова. И снова. Продолжайте дышать, чтобы помнить, что вы можете.

Это было именно то, что мне нужно было услышать. Так что я вздохнула, держась за Луэллу, когда Тиллия принесла две чашки чая, а затем закрыла за собой дверь, оставив нас наедине.

— Лучше? — Луэлла отпустила меня, убрав волосы с моего лица.

Я кивнула.

— Спасибо.

— Постарайтесь ничего не говорить без необходимости. — Ее взгляд смягчился. Глаза стали знакомого насыщенного зеленого цвета.

Она подняла руку к моей шее, ее прикосновение было мягким, когда она провела пальцами по моему горлу, нахмурившись.

— У вас будут синяки неделю или две. Ваши глаза будут черными. Но кровь в них со временем сойдет. И ваше тело заживет. На это нужно время. К сожалению, быстрого выздоровления не бывает.

Пока она гладила меня по шее, я скользнула взглядом по ее лицу. Шелковистые шоколадные волосы. Знакомые зеленые глаза. Когда я впервые встретила Луэллу, ее царственное самообладание так сильно напомнило мне о Марго.

Она была похожа на королеву.

Рэнсом мог выглядеть как Рэмзи.

Но его мать передала ему несколько своих черт.

— Вы его мать, — прошептала я.

Она подняла на меня глаза, ее руки замерли.

— Вы мать Эви.

Луэлла убрала пальцы, ее взгляд расширился от страха.

— Он сказал вам.

Предательство, ужасная дрожь в ее голосе сделали этот дерьмовый день еще хуже.

— Нет. Он этого не делал. Я догадалась сама, простите. — Хотя мне было больно говорить, я не собиралась молчать. — Пожалуйста, знайте, что я сохраню ваш секрет. И секрет Эви. Я бы не хотела, чтобы вы чувствовали себя обязанной забрать ее.

Она с трудом сглотнула, опустив взгляд на свои колени.

— Эллдер — самая дальняя крепость от Аллесарии.

Я спрятала этот лакомый кусочек для своей карты, пока она продолжала.

— В первый раз, когда я приехала сюда, я была беременна Рэнсомом. Во второй раз он был совсем маленьким. Посещение этого места всегда было таким тяжелым испытанием. Путешествие было ужасным, поэтому я попросила Рэмзи никогда не привозить меня обратно. Он предположил, что я считаю это место слишком примитивным для королевы. Что я нуждаюсь в городском убранстве и ненавижу это место. По большей части, мне было легче дышать, когда мы не были заперты в карете на целые дни, не испытывая ничего, кроме его вечной привязанности.

Луэлла повернулась к открытому окну, любуясь мягким вечерним светом за окном.

— Я понимаю, как это звучит. Большинство женщин готовы на все ради вечной любви короля. И я по-своему любила Рэмзи. Он был моим другом. Моим компаньоном. Отцом моих детей. Но у каждого сердца не так уж много частей. И я отдала свое задолго до того, как встретила Рэмзи…

— Микаэлю, — прошептала я, когда она замолчала.

— Мой отец обожал Микаэля. Но, учитывая, что Микаэль был из Озарта, он считал нашу привязанность неуместной. Не подходящей для брака. И долгое время, слишком долгое время, мнение моего отца было единственным, что имело значение.

Поэтому она отпустила Микаэля и вышла замуж за Рэмзи.

— Я больше не та, кем была когда-то, — сказала Луэлла. — Все, что сейчас имеет значение, — это мои дети. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить их. Рэмзи рано или поздно найдет меня. — Ее тон был пустым. Она понимала, что не сможет избегать его вечно. Возможно, она была права. — Но до тех пор я хочу провести с Эви столько дней, сколько смогу. Она любит лес. Она любит суровые, дикие земли. В этом она похожа на Рэнсома. Она бесстрашна. Может быть, если мне повезет, однажды у меня будет шанс покатать ее на корабле. Чтобы она почувствовала соленый бриз на своем лице, когда она отправится в неизвестность. Чтобы дать ей свободу, за которую не боролась я сама.

— Почему бы не забрать ее отсюда?

— Она не единственный мой ребенок.

Луэлла не оставила бы Рэнсома одного. Я подозревала это, и это заставило меня уважать ее еще больше. Что, несмотря на то, что он был взрослым, она все еще оставалась его матерью.

— Пейте свой чай. — Она протянула мне чашку, и я поняла, что наш разговор окончен.

Жидкость остыла, но все равно была бальзамом для моего першащего горла. Я как раз допила обе чашки, когда из гостиной донесся громкий грохот.

— Это, должно быть, мой сын. — Луэлла встала, разглаживая юбки. Затем она собрала мои пустые чашки, совершенно не удивившись, когда он ворвался в дверь моей спальни.

Его волосы были растрепаны ветром, как будто он несколько часов скакал верхом. Его лицо было каменным, а глаза — жидким металлом. Ярость, которую он так тщательно сдерживал, вырвалась наружу, излучаясь из его тела.

— Успокойся, Рэнсом, — сказала Луэлла.

— Ее сегодня чуть не убили.

Она сидела прямо здесь, живая и не совсем здоровая, но… живая.

Но прежде чем я успела что-либо сказать, Луэлла приподняла брови. Это выражение лица было присуще Рэнсому до мозга костей.

— Завьер Рэнсом Вульф. Успокойся. Сейчас же. Или ты покинешь эти покои.

Ого, я действительно просто не обращала внимания. Если бы я раньше не заметила их сходства, то этот взгляд и укоризненный тон сделали бы свое дело.

Его ноздри раздулись, но он прислушался к ее предупреждению — приказу королевы, матери. Он разжал кулаки. Его грудь поднялась и опустилась при глубоком вдохе. И серебро исчезло из его глаз, уступив место коричневому.

— Уже лучше. — Луэлла искоса взглянула на него и, подойдя ко мне, наклонилась, чтобы поцеловать меня в лоб. — Отдохните. Увидимся завтра.

— Я не хочу, чтобы Эви видела меня такой.

— Вам не следует разговаривать, — сказала Луэлла, в то время как Рэнсом рявкнул:

— Не разговаривай.

Несмотря на день, несмотря на ужасы, я улыбнулась.

И от этой улыбки глаза Рэнсома стали зелеными.

Он подошел к кровати, когда Луэлла выскользнула из комнаты. От него пахло лошадьми, ветром и потом. Как от сумасшедшей, напряженной скачки.

Я окунулась в этот аромат, уткнувшись носом в его грудь, когда он заключил меня в объятия.

Одна рука легла мне на поясницу. Другая зарылась в мои волосы, когда он вдыхал мой запах.

— Я должен был быть здесь.

— Я в порядке, — пробормотала я.

Теперь, когда он был здесь, я была в порядке.

Его руки напряглись, притягивая меня так близко, что Фэйз оказался между нами и издал стон, когда мы сжали его.

Рэнсом взял его за живот и перекинул через свое бедро. Но вместо того, чтобы спихнуть его на пол, как я ожидала, он посадил моего крошечного монстра на мою подушку.

Сегодня он мне не понадобится. Я лучше посплю на груди у Рэнсома.

Если смогу уснуть.

Каждый раз, когда я закрывала глаза, я видела зеленую кровь и молочно-белые радужки.

— Сегодня я убила человека.

Он выдохнул, целуя меня в макушку.

— Мне жаль.

Даже когда он был здесь, трещины продолжали расти, и увеличивались, и увеличивались.

— Ты помнишь первого человека, которого ты убил?

— Да. Мне было шестнадцать, — сказал Рэнсом. — Он был отчимом Завьера.

Я отодвинулась, чтобы видеть его лицо.

— Правда?

Он кивнул.

— Ты расскажешь мне об этом?

— Тебе нужно отдохнуть.

— Пожалуйста. — Я отчаянно хотела отвлечься. Знать, что я не одинока в этом чувстве.

Рэнсом нахмурился, но смягчился.

— Настоящий отец Завьера умер, когда ему было три года. После траура моей тети мой дедушка устроил брак с сыном дворянина. Гораций. Он был настоящим чудовищем. Научил и меня, и Завьера драться. Он был тем, кто настаивал на том, чтобы Завьер был моим дублером, когда мы были еще мальчишками. Отец согласился. А Горацию нравилось, что его пасынка выставляли напоказ как принца. Настолько, что он хотел, чтобы это было по-настоящему.

— Он пытался убить тебя, — догадалась я.

— Тсс, — пробормотал он, прижимая палец к моим губам. — Я знаю, ты начинаешь нервничать, если больше десяти минут не задаешь ни одного вопроса, но я обещаю рассказать тебе всю историю.

Я закатила глаза, но замолчала.

— В тот день, когда я убил его, Гораций взял нас с собой в лес поохотиться на оленей. Он отправил Завьера в одну сторону, меня — в другую. Затем он погнался за мной и попытался столкнуть со скалы. Ему это почти удалось. Но он был не единственным, кто учил меня драться. Я убил его кинжалом, который хранил в сапоге. Вонзил ему в череп, под подбородок. Иногда по ночам я вижу его лицо. И тогда я задаюсь вопросом, был ли другой выход. Ты никогда не забудешь. Все, что ты можешь сделать, — это продолжать жить.

Я хотела забыть. Хотела выбросить из головы лицо этого человека.

Я хотела знать, кем он был до появления Лиссы.

Был ли он мужем? Отцом? Была ли где-нибудь в Туре семья, которая оплакивала бы его смерть? Как его звали?

В моем горле снова встал комок, слезы навернулись на глаза. И на этот раз ничто не могло остановить их.

У меня вырвался первый всхлип, такой пронзительный, полный душевной боли, что я чуть не закричала. Затем слезы хлынули потоком, стекая по моему лицу, а рыдания рвались из груди.

— Я держу тебя, — прошептал Рэнсом. — Я не отпущу тебя.

Он этого не сделает.

Сейчас все было бы по-другому. Я изменилась навсегда. Я отрезала что-то от себя этим ножом. Возможно, я и смыла кровь, запятнавшую мои руки, но я буду чувствовать ее до конца своих дней.

По своей воле или по принуждению, я стала убийцей.

Рэнсом обнимал меня так, словно впитывал мою боль в свое тело. Он обнимал меня, пока я оплакивала жизнь, которую оборвала. Пока я оплакивала женщину, которой была до сегодняшнего дня. Он обнимал меня, пока слезы, наконец, не иссякли, пока мое горло не стало гореть так сильно, что онемело.

Он обнимал меня, пока я не заснула.

Пока мы не достигли рассвета нового дня.

Пока трещины, которые, как я боялась, никогда не срастутся, медленно начали затягиваться.