Сердце некроманта

Глава 13

Сказать правду? Вот так прямо и спросить «зачем я тебе?» и «как долго ты будешь со мной возиться?» Хочу ли я услышать ответ? Готова ли я его услышать?

— Как ты справился с демоном? Я читала о таком, но…

— В житиях святых? — Дитрих рассмеялся. — Нет, на святого я не тяну. Да и не хочу. Судя по житиям, они все были жуткими занудами и непробиваемыми…

— Не надо. Пожалуйста.

Слышать, как он глумится над тем, что совсем недавно было единственным смыслом моей жизни, оказалось больно.

— Извини, — неожиданно серьезно сказал Дитрих.

До недавнего времени. А что дальше? Я думала о том, как жить, — но есть ли что-то, ради чего стоит держаться за жизнь?

Нет, я не буду думать об этом сейчас. Не смогу.

Я кивнула, принимая извинения. Боясь, что, если открою рот, — разревусь.

— Необязательно быть святым, стойким к мирским соблазнам, — продолжал он. — Просто нужно помнить, кто ты…

«Просто». Спроси меня сейчас: «кто ты?» — я не нашла бы ответ.

— …И что на самом деле демону нечего тебе предложить.

— Предложить? — переспросила я. — Я читала, что демон искушает…

— Искушает, да. Когда демон только занимает человеческое тело, он слишком слаб, чтобы просто уничтожить разум. И он… испытывает тебя. Вытаскивает самые тайные, самые заветные желания или самые жуткие страхи…

— Вроде твоих призраков?

— Да, похоже. Вытаскивает и давит на них. Уступи на миг контроль, покорись, и он исполнит то, чего ты желаешь больше всего, либо избавит тебя от величайшего страха.

— Так вот почему!..

— Я сказал, что у него нет ничего, что бы могло меня соблазнить. Да?

Удивительно, что он помнил это, — думается, окажись на его месте, я и имя бы свое забыла.

— Демон забирает тело и… убивает разум? Обманывает?

— Не совсем обманывает… Создает видение, в котором душа получает то самое сокровенное желание исполненным. Убаюкивает. А потом изгоняет душу из тела — в то посмертие, что она заслужила.

— Но видение каши не насытит! Он врет! — возмутилась я.

— Кто-то из мудрецов сказал, что нашей душе все равно: действительно ли она получила, что хочет, или только представила это. — Дитрих пожал плечами. — В любом случае, это же демон, с чего бы ждать от него честности по отношению к еде.

К еде… Меня передернуло.

— Я рада, что ты не поддался на обман.

— А уж я-то как рад! — Дитрих поднялся и оттеснил меня от стола. — Сядь и отдохни, я сам все разложу по местам так, как привык.

Я послушалась. Отойдя к окну, выглянула на улицу, но ничего там не увидела. Переулок оказался слишком узким, и с третьего этажа было видно только стену напротив, с окном, наглухо закрытым ставнями.

— Здесь не на что смотреть, — сказал Дитрих, словно мог проследить за моим взглядом. — Трущобы — они и есть трущобы. Погоди немного, я вынесу помои.

«Нет! — захотелось мне закричать. — Не бросай меня одну!»

Я заставила себя распрямить плечи, кивнула, не оборачиваясь. Стукнула дверь. Я прислонилась к окну, свинцовый переплет охладил лоб, но мысли не прояснились и легче не стало.

Там, на эшафоте, я отчаянно хотела жить. Сейчас я была жива и почти жалела об этом. Я выросла в обители и не знала мира. Не зарабатывала себе на существование, не ходила по лавкам и рынкам, покупая необходимое для жизни. И в то же время я успела достаточно пообщаться с теми, кто приходил за исцелением, чтобы наслушаться… всякого о мирских нравах. О нищете, тяжелой работе, об уличных девках, что продавали себя, дабы хоть как-то прокормиться, многих из них завлекли в это обманом, а то и силой.

Где мне жить? Как заработать на еду и крышу над головой? Кто защитит меня? Не получится ли, что я променяла относительно быструю смерть на мучительную агонию?

Нет. Рано отчаиваться. У меня есть магия — пусть она и не сделает неуязвимой, но все же защитит. Да и прокормит — в конце концов, многие сестры отправляются в паломничество, исцеляя страждущих в обмен на пожертвования. Правда, служение в странствиях обычно выбирают сестры, достигшие порога зрелости, — те, кто узнал жизнь, научился бороться с соблазнами, но еще не одряхлел. Таких, как я, не выпускали из храмов надолго. «Юности свойственна наивность», — так говорила Епифания. Но выбора-то у меня все равно нет…

А может быть, мне просто стоит найти какую-нибудь глухую обитель, где меня некому будет узнать, и попроситься послушницей? В конце концов, я почти восемь лет провела в послушании, знаю эту жизнь и привыкла к ней… Но смогу ли я снова поверить?

Сквозняк шевельнул мои волосы, я оглянулась.

— Это я, — сказал Дитрих, закрывая дверь.

Я кивнула. Опустила глаза под его задумчивым взглядом. Казалось, он задавал себе тот же вопрос — что дальше? Зачем я ему? Вязкое, как сироп, молчание сдавливало грудь, мешая дышать, и я не выдержала первой.

— Что теперь?

— Хочешь — приляг и отдохни.

Наверное, надо было согласиться. Потянуть время, до того как Дитрих сам поймет, что я ему не нужна, но мне никогда не хватало ни терпения, ни житейской мудрости.

— Я не о том. Что дальше?

— Дальше придется отсидеться здесь, пока все не утихнет. Еды негусто, и только на одного, поэтому завтра с утра сходим на рынок, а там разберемся.

— Сходим?

— Могу сходить один. — Он пожал плечами. — Но вдвоем мы унесем больше, а чем реже будем высовываться, тем меньше вероятность нарваться на патруль.

— Мы?

— Ах, вот ты о чем… — Он помолчал. — Хочешь уйти — держать не стану.

— Не хочу, — призналась я. — Я не знаю мира и не знаю, смогу ли справиться одна. Но зачем я тебе?

— И какой платы я потребую за помощь, это ты на самом деле хочешь спросить?

Дитрих шагнул ко мне. И без того небольшая комната стала и вовсе маленькой — он словно занял собой все пространство. Я не попятилась только потому, что пятиться было некуда. Он накрутил прядь моих волос на палец, ухмыльнулся.

— Ведь черный маг ничего не станет делать бескорыстно, да?

Его взгляд потемнел, появилось в нем что-то… Незнакомое. Будоражащее. Мне надо было испугаться, но я уставилась в его глаза, завороженная вовсе не страхом. Сердце заколотилось, и пересохли губы. Я облизнула их, и зрачки Дитриха расширились.

— Не… — Мой голос внезапно сел, и пришлось повторить: — Не только черный маг. Почти никто ничего не будет делать бескорыстно. Даже котенка мало кто подберет с улицы, а со мной возни больше, чем с котенком.

Наверное, это была редкостная глупость — наводить на мысли, которые, возможно, и не пришли бы ему в голову.

Не пришли бы? Дитрих ведь не блаженный, чтобы спасать всех, кто не успеет увернуться. Это мне глупо и малодушно надеяться, что он так и будет просто тащить меня за собой, как уже протащил по крыше. И не такое уж я сокровище, чтобы мое общество было достаточной наградой.

Если только…

Если только не…

Дитрих отступил, и я обнаружила, что те несколько мгновений, пока он был рядом, я забывала дышать.

— Котенка с улицы подбирают потому, что его жалко, а еще — чтобы он ловил мышей. И мурлыкал. Мышей от тебя не дождешься, а насчет остального…

И он туда же. И этот, как Михаэль, готов попользоваться, только покажи свою слабость. Я залилась краской; не выдержав, опустила взгляд. Дитрих усмехнулся.

— Тогда я, пожалуй, пойду, — прошептала я.

— И далеко уйдешь?

— Не знаю. — Я заставила себя поднять взгляд. — Но ловить мышей я действительно не умею. Мурлыкать в благодарность — тоже, и не хочу этому учиться.

Наверное, я совершала очередную глупость. Наверное, кто-то сказал бы, что лучше принадлежать одному, чем продаваться всем подряд. Мне следовало цепляться за любую возможность выжить. Но я ничего не могла с собой поделать.

Его взгляд стал непроницаемым. Я попыталась шагнуть к двери, но Дитрих стоял слишком близко.

— Пропусти. — Удивительно, но у меня получилось справиться с голосом, и он прозвучал твердо.

Дитрих отступил в сторону. Я прикусила губу, чтобы не расплакаться. Двинулась к выходу, не зная, чего больше боюсь: что меня не станут останавливать или что, наоборот, остановят.

— Эвелина, постой.

Я вздрогнула. Замерла на полушаге.

— Я разозлился, когда ты предположила о… возможной цене и наговорил лишнего. Я был неправ. Остановись. Пожалуйста.

Я обернулась, все еще держась за ручку двери, готовая в любой миг выскользнуть и бежать.

— Знаешь, на востоке говорят, что если ты спас человеку жизнь, то пошел против воли богов, а значит, должен взять на себя ответственность и за его жизнь, и за его поступки. Получается, мы с тобой повязаны, птичка.

Я хватанула ртом воздух, представив, как пытаюсь наставить некроманта на путь истинный. Вот уж и смех и грех. Видимо, эти мысли отразились у меня на лице, потому что Дитрих покачал головой.

— Так себе перспектива, правда?

Я не ответила. Просто не знала, что ответить.

— Вот и меня она… напугала.

— Напугала? Тебя? — не поверила я.

— Даже котенок — это ответственность, а уж девчонка, не знающая жизни… Но раз мы оба теперь в бегах, вдвоем бегать веселее, чем в одиночку.

— В одиночку? Но разве ты один?

Он ухмыльнулся.

— Хочешь узнать то же, что и твои братья? Кто меня учил, кто покрывал, и много ли…

— Перестань!

— Мой наставник умер полгода назад. Друзья… — Дитрих покачал головой. — Нет, к ним я не пойду. После того, как меня взяли, они и так в опасности. Надеюсь, у них хватит ума скрыться. И какое-то время мне в том районе лучше не показываться. Так что я один.

— Твой отец…

— Такой же, как и твой. Я понимаю, чем они оба руководствовались, но обращаться за помощью к своему не стану. Как и ты к своему, верно?

Я кивнула.

— И, предупреждая следующий вопрос, семьи у меня тоже нет. Любить женщину, заводить детей, зная, что рано или поздно их уволокут на костер вместе со мной… Обойдусь без этакого счастья. — Он криво улыбнулся. — Так что я один, птичка. Как и ты. Вдвоем барахтаться легче. Где-то я помогу тебе, где-то — ты мне. Глядишь, и выкарабкаемся. А там видно будет. Договорились?

Я не ответила. Не знала, что ответить, вглядывалась в его лицо, в глаза, пытаясь понять, насколько он искренен.

— Но чем я могу тебе помочь?

— Магией, например. Снадобьями. Да мало ли чем?

Вот это «мало ли чем» меня и смущало сильнее всего. Дитрих, кажется, понял.

— Я мужчина, а не животное. В этом отношении можешь быть спокойна.

Тогда зачем он пугал меня? Или я опять все не так поняла?

Но столько сдержанного гнева прозвучало в его голосе, что я не выдержала — отвела взгляд.

— Я не хотела тебя оскорбить.

— Поверю на слово. Так что, мы договорились?

— Договорились, — кивнула я.

— Вот и славно. — Он улыбнулся. — Ты умеешь шить?

— Да, — удивилась я перемене темы.

— Вот и славно, — повторил он. Вытащил еще один сундук из-под кровати. — Тебе пока нельзя носить одеяние светлой сестры.

— У меня отобрали амулет, так что мне его теперь никогда нельзя носить. — Горло обожгла горечь. Может быть, я и провинилась, когда мои зелья помогли сбежать Дитриху, но наказание было несоразмерным. Как вышло, что воплощенное зло оказалось человечней, чем Орден света?

— Мне жаль, что так получилось, — просто и серьезно сказал он. — Похоже, Орден много значил для тебя. Но жизнь продолжается, Эви.