Четверть часа до площади Правосудия минули слишком быстро. Несмотря на ранний час, ее заполонил народ, и братьям пришлось раздвигать людей, чтобы проехала телега.
«Вон она, — раздался чей-то голос. — Ведьма!»
«А выглядит такой невинной».
«Брата уморила!»
«Притворялась посвященной сестрой!»
«Легла под некроманта!»
Я вспыхнула. Мало было клеветы, так еще и это. Попыталась высмотреть в толпе того, кто это сказал, но все лица слились в одно — любопытное, насмешливое. Зло в моем облике заслужило смерть, и люди ждали, когда меня настигнет справедливая кара.
Яблочный огрызок ударил в плечо. Я брезгливо смахнула его. Недавно белоснежное, сегодня мое одеяние выглядело заношенным и помятым. Странно, что меня не облачили в серую хламиду смертника. Наверное специально, чтобы показать всем — никто не избегнет справедливого наказания, ни чужой, ни свой, точнее тот, кто был своим.
Страх все-таки накрыл меня, когда телега остановилась у помоста. Ноги подкосились, но мне снова не дали упасть.
Кузнец сбил оковы, меня втащили на помост, прикрутили к столбу, связав руки за спиной. Никто и словом не обмолвился про последнюю возможность исповедаться и покаяться.
Значит, все же быстрой смерти не будет. Но почему? Месть? В назидание другим сестрам? Или они — эта мысль едва не заставила меня рассмеяться — действительно пекутся о моей душе?
Глашатай начал зачитывать список моих преступлений. Оказывается, я не только помогла сбежать некроманту, но и много лет вредила ордену, притворяясь примерной сестрой. С первого дня в обители начала вредить, еще ребенком видимо, иначе откуда бы взялись те самые много лет?
— Неправда! — не выдержала я. — Все это неправда!
Меня не услышали.
Я еще раз посмотрела в толпу, надеясь увидеть хоть одно лицо, на котором было бы сочувствие. Тщетно. Подняла взгляд. В окнах домов, окружавших площадь, виднелись головы. И там все то же любопытство и предвкушение. Взгляд скользнул дальше…
Ратуша! Столичная ратуша. Открытое окно, из которого свисал бархатный — то ли от страха, то ли благодаря дару мое зрение обострилось так, что я отчетливо видела — ковер с вышитым королевским гербом. И в окне — он. Король.
Всем существом своим, всей силой своего дара я потянулась туда. В висок словно врезался тупой камень, но мне было все равно.
Я видела короля так ясно, будто стояла в паре ярдов от него, и знала, что сейчас он тоже видит меня. Наши взгляды встретились.
— Отец! — закричала я, и усиленный даром голос полетел над площадью, заглушая глашатая и гул толпы. — Это я, Эвелина, твоя дочь! Я невиновна! Спаси меня!
Его лицо окаменело. А потом король встал и, развернувшись ко мне спиной, ушел в глубину комнаты.
Еще один камень ударил мне в висок, отшвыривая обратно на эшафот, а следом раздался крик:
— Остановите ее! Поджигай!
Я пришла в себя. Нет, это не камень. Это инквизиторы пытались заблокировать мою магию — так же, как когда я потянулась к ней во дворе храма. Правда, похоже, получалось у них так себе. Дюжина братьев, окруживших помост, как один обернулись ко мне, и все выглядели бледными. Кто-то склонился, сжимая виски, у одного шла носом кровь, еще двое хватались за соседей в поисках опоры. А Первый брат смотрел так, будто вместо меня ему явилась орда демонов.
— Поджигай! — еще раз крикнул он.
На ладони палача появился язычок пламени, толпа загудела, но в гуле мне послышалось не радостное предвкушение, а ужас.
Или это меня придавил ужас — придавил в буквальном смысле, будто накрыл тяжеленным ватным одеялом и навалил сверху мешки с песком, под которыми ни шелохнуться, ни вдохнуть в полную силу.
Я хотела зажмуриться, но тело отказалось мне подчиняться. Стояла и смотрела, как в руках палача разгорается моя смерть.
Из помоста перед палачом выросла белая фигура. Я бы назвала ее призраком — но призракам вроде как полагалось быть прозрачными, а эта выглядела плотной, будто мраморная статуя. Точная копия палача.
Он отшатнулся, а на голове призрака истаял капюшон, обнажив лицо. Довольно приятное мужское лицо. Палач попятился, осеняя себя священным знамением, огонь на его ладони погас.
Толпа завыла в ужасе, но я смотрела не на нее — только на две фигуры на эшафоте. Палач сотворил теперь священное знамение на своего двойника. Призрак рассмеялся — жестко и жутко, а в следующий миг я вскрикнула вместе со всеми — с лица его клочьями поползла плоть, обнажая провалы глазниц и оскал черепа. Ошметки призрачной плоти продолжали сползать: открылся хребет, ребра и кости рук, таз, и наконец, голый скелет стоял перед палачом, зло и безжалостно хохоча таким знакомым смехом, — но в смятении, охватившем меня, я никак не могла вспомнить, где слышала этот смех.
Палач, дрожа, продолжал пятиться. Скелет сложился, рассыпался прахом, который унес порыв ветра. Человек, достигнув края эшафота, оступился, завопив, рухнул вниз, и я потеряла его из виду.
— Некромант! — Хорошо поставленный голос Первого брата перекрыл вой толпы.
В следующий миг еще один призрак вырос перед ним. Окинул своего двойника суровым взором и изрек:
— Твои чресла бесплодны.
Чресла? Братья же дают обет безбрачия… Несмотря на ужас, творящийся вокруг, я едва не рассмеялась сама над собой. После того, что пытался сделать со мной Михаэль, должна была бы понять истинную цену тех обетов. И призрак словно услышал меня.
— Ты попрал обеты, надеясь оставить наследника, но лишь зря обрек свою душу на вечные муки. Никого не останется в этом мире после тебя.
Первый брат отшатнулся. Рука его взметнулась было в священном знамении, но в следующий миг он овладел собой. Выпрямился, отворачиваясь от призрака:
— Здесь некромант! Найдите его!
Но братьям, кажется, стало не до него. Десятки призраков появились перед ними, десятки разных лиц. Каждый что-то вещал, и этот мерный гул заглушил даже паникующую толпу.
— Умрешь в одиночестве, — раздалось совсем рядом со мной. Я повернула голову. Матушка Епифания, держась за сердце, смотрела на призрачную сестру, продолжавшую: — Никто не будет плакать о тебе.
Что ответила матушка и ответила ли, я не услышала, потому как и передо мной возникла девушка с белой мраморной кожей и белыми же волосами. Я больше удивилась не ее появлению, а тому, насколько прекрасным и нежным было ее лицо.
— Все отвернутся от тебя, — сообщила она мне.
Сердце замерло, словно сжатое огромным кулаком, упало ледяным комом куда-то к пупку. Я судорожно схватила ртом воздух, осознав, что происходит.
Кто бы ни призвал этих призраков, они выуживали из души каждого самый потаенный, самый настоящий страх.
«Все отвернутся от тебя».
Я расхохоталась. Громко, неудержимо. Смеялась и не могла остановиться. Самое страшное уже случилось. А я жива.
Пока жива.
— Некромант пришел за ней! — завизжала Епифания, наставив на меня костлявый палец. — Найдите его!
Ну-ну, пусть поищут. Я злорадно усмехнулась. В толпе людей, в окружении домов, в любом окне, на любой крыше которых мог бы быть некромант. Если бы по магии можно было отследить сотворившего — может, и вышло бы что-то, а так — иголка в стоге сена.
Но неужели он пришел за мной?
Нет, вряд ли. Кто бы ни затеял это — явно не Дитрих и не ради меня. Никто не станет рисковать головой ради случайной знакомой.
Иначе, как безумием, происходящее нельзя было назвать. Толпа, поначалу казавшаяся бурой и однородной, побелела от бессчетного числа призраков. Многоголосый вой, в котором уже нельзя было различить ничего человеческого, летел над площадью, отражался от стен домов и возвращался жутким эхом. Люди побежали, но в таком скоплении народа бежать было некуда. Вопли становились все громче — началась давка. Кто-то, обезумев, ломанулся к эшафоту, и инквизиторам, окружившим его, стало не до некроманта — выставив щиты, они пытались сдержать напор.
Опомнившись, я задергалась. Кто бы ни затеял это, какие бы цели он ни преследовал, я буду полной дурой, если не попытаюсь сбежать. Преступница или нет, сгубила ли душу навсегда или есть еще возможность вымолить у бога прощение, какова бы я ни была, я хотела жить.
Веревки впились в мои запястья. Я закрыла глаза и постаралась сосредоточиться, призывая огонь. Зашипела, когда пламя обожгло руки. Ничего. Это все же не костер. Немного потерпеть…
— Ты! — воскликнул Первый брат, вспомнив обо мне. — Все из-за тебя!
Лицо его исказилось ненавистью. С рук слетел сгусток пламени, устремился ко мне.
Я рванулась. Веревка лопнула, напоследок ободрав ожог на запястье, кажется, до самой кости. Я пошатнулась, но все же смогла восстановить равновесие, выставила перед собой ладони, уплотняя воздух и собирая щит — пожалуй, единственное известное мне боевое заклинание.
Огонь расплескался по невидимой поверхности, я вскрикнула от жара, но удержала заклинание. Пламя стекло на бревна под моими ногами, они занялись. Я выпустила щит, и освободившийся воздух сдул огонь.
Первый брат качнулся ко мне. Следовало бежать, но ноги все еще опутывала веревка. Чтобы развязать ее, надо было нагнуться, а это означало отвести взгляд от инквизитора. Даром что я понимала: мне с ним не тягаться, в лучшем случае отсрочу конец на несколько мгновений.
Из-за края помоста появился алый капюшон. Палач протянул руку, схватив Первого брата за лодыжку. Тот глянул вниз сперва недоуменно, дернулся. Лицо его исказилось болью. Палач продолжал тянуть, и Первый брат упал. Что-то хрустнуло. Инквизитор лягнулся, попав точно в капюшон, голова палача мотнулась, но хватка не разжалась — он неумолимо продолжал тащить Первого брата с помоста.
Инквизитор выхватил меч, рубанул палача по запястью. Я зажмурилась, ожидая крика, и крик раздался — но не боли, а ужаса.
Я снова открыла глаза и оцепенела от страха. Первый брат, полусидя, полз по эшафоту, отталкиваясь одной ногой, а палач вскарабкивался на помост, опираясь на здоровую руку и обрубок. Кровь пятнала доски, но лилась она вовсе не так, как должна бы течь из перерезанных артерий, а как стекает с подвешенной мясной туши.
Первый брат, привстав на одно колено, бросил заклинание. Палача объяло пламя, но он не издал ни крика, ни вздоха.
Живой человек не может вытерпеть такое! Вот только палач уже не был живым. На теле его я не заметила повреждений, кроме отрубленной руки. Может, разбил голову, падая с эшафота, а красная ткань капюшона скрыла кровь, а может, не выдержало сердце.
Инквизитор снова взмахнул мечом. Голова палача слетела с плеч, покатилась по помосту к моим ногам. Я взвизгнула, подняла взгляд и заверещала как ненормальная, потому что обезглавленное тело продолжало надвигаться на Первого брата. К чести того, он не отступил. Еще один удар, подсекший колени. Труп не остановился, попытался подтянуться на оставшейся руке, и лишь когда меч с хрустом перерубил и ее, затих.
Первый брат тяжело осел, лицо его стало таким же серым, как мантия. Он накрыл ладонями лодыжку, собирая заклинание.
Надо было пользоваться моментом, пережигать путы на ногах и бежать. Но, начав наклоняться, я бросила взгляд на площадь и застыла.