Сердце некроманта

Глава 38

Дитрих приподнял бровь, и я сообразила.

— Из-за меня? Но король отказался от меня еще восемь лет назад!

— Когда тебя отдали в обитель, все было не так просто. Далеко не все соседи поддержали бы короля, если бы он решил надавить на Орден. Да и историю Хейндрика Роналд припоминал не просто так.

Отец — точнее, душа моего отца — жаловался, что оказался слабым правителем.

— Твой отец унаследовал трон незадолго до того, как тебя отдали в Орден. Судя по всему, престол под королем здорово шатался.

Похоже, наследство моего деда было таким, что и врагу не пожелаешь, и отец не справился вовсе не потому, что был плохим королем. Впрочем, мне трудно об этом судить, слишком мало я знала о правителях.

— С тех пор и внутри страны многое изменилось, и у соседей. Кое-где к власти пришли новые династии, и, я подозреваю, не без участия нашего величества, — продолжал Дитрих. — Губерт утверждает, что, когда я сбежал и тебя заточили в камеру, Первый брат пришел к королю. Потребовал, чтобы это король ради спасения своей страны — и своей дочери — сделал магию недоступной.

— Хотел загрести жар чужими руками?

Дитрих кивнул.

— Не знаю, сообразил ли Первый брат сразу, что может сохранить себе магию, или додумался до этого позже, а поначалу рассчитывал на артефакты. Не так уж важно это сейчас. Но Губерт уверяет, что, когда Орден пришел с таким требованием к королю, тот понял: отступать некуда. Как бы он ни любил дочь.

— И что невинную жертву можно водрузить на знамя. — У меня перехватило горло. Вроде бы успела смириться с мыслью, что отец от меня отказался, но узнать, что он хотел извлечь выгоду из моей смерти, было больно. Думаю, брат сильно приукрасил ситуацию — точно так же, как ночью, пересказывая мою историю.

Дитрих кивнул, и я была благодарна ему за то, что он не стал придумывать оправдания моим родственникам.

— Так что большая часть того плана, что Губерт с советниками обговорили ночью, принадлежит его покойному величеству. Конечно, пришлось кое-что изменить, дабы подстроиться под настоящее…

— Роналд знал об этом плане?

Наверное, все же нет, иначе не стал бы пытаться меня спасти. Если он не соврал, конечно. Как бы мало я ни пробыла при дворе, успела понять, что в королевском дворце врут все. Врут, недоговаривают, притворяются… Хорошо, что Дитрих не собирается здесь оставаться.

— Не знал. Его, младшего, не посвящали. И его действительно предал тот охранник. Именно ему поручили искать наемников, но он решил, что лучше будет деньги присвоить, а потом еще получить награду от Ордена за раскрытое преступление. Отто предполагает, что его изначально шантажировал Орден, но как сейчас узнать, что там было на самом деле?

Я кивнула. Мертвый замолчал навсегда, а Ордену, пусть даже с новым Первым братом, невыгодно рассказывать об этом.

— Роналда отослали на время, собираясь вернуть, как только начнут действовать. Но ему поведать детали плана никто не удосужился. А потом король умер, и принц застрял на постоялом дворе. Не иначе, как сами боги свели… — Он осекся. — Сюда идут.

Я обернулась. Женщину, что шагала рядом с Роналдом, я узнала сразу, хоть мы и не виделись много лет.

Она была ниже, чем мне запомнилось, и, конечно же, старше. Исчезло изящество, сменившись дородностью, которая больше подобает зрелости. И все же…

— Мама! — Я бросилась ей навстречу, обнять, как когда-то.

Сейчас я оказалась выше нее, но это не имело значения.

— Эви… — Мама заглянула мне в лицо. — Эви. Какая же ты стала взрослая. И красивая…

Она расплакалась, и я осторожно погладила ее по спине. Взглядом спросила у Роналда, что делать. Мне приходилось утешать плачущих подруг, но я никогда не видела, чтобы плакала мама, и эти слезы напугали меня. Брат грустно улыбнулся, качнул головой.

— Прости. — Она отстранилась, вытирая слезы. — Совсем плоха стала. Королеве должно держаться с достоинством, а я все никак не могу успокоиться после смерти твоего отца.

— Да… — прошептала я.

— Хорошо, что боги вернули тебя и Роналда.

«Не боги, — хотелось мне сказать. — Человек. Единственный человек, которому оказалось не все равно. Которому было наплевать на любые политические соображения».

— Мужа не вернешь, но хоть дети снова во мной. Прости, что позволила им забрать тебя. Мне надо было…

— Это уже неважно, — мягко сказала я. — Все мы в руках Господа, и все случилось так, как должно было случиться.

В конце концов, останься я во дворце, никогда бы не узнала Дитриха по-настоящему, он стал бы для меня безвестно исчезнувшим приятелем брата. Сейчас была бы невестой, а то и вовсе, упаси Фейнрит, женой кого-нибудь из соседских принцев.

— Ты права, — королева неуверенно улыбнулась.

Я оглянулась, взяла Дитриха за руку.

— Мама, познакомься, это Дитрих Редлер, мой муж.

Дитрих поклонился.

— Я был представлен ее величеству, если она помнит об этом.

— Конечно помню. Вы дружили с Губертом. Роналд говорит, ты спас жизнь Эвелине.

— Да, так и было, — подтвердила я.

— Не стоит вспоминать об этом, — улыбнулся Дитрих. — Я сделал то, что должен был сделать.

— Стоит. Я очень благодарна тебе. И если его величество еще не вознаградил, то я это сделаю.

— Я получил свою награду, ваше величество. Руку вашей дочери. Все сокровища мира с этим не сравнятся.

Мама подняла руки, благословляя его, и Дитрих еще раз поклонился.

— Мы дадим вам поговорить спокойно, — сказал Роналд. — Эви, если что-то нужно, крикни прислугу. Если понадобится кто-то из нас, вели передать, кого ты хочешь видеть, мы будем, как только освободимся.

— Хорошо.

Наверное, брат был прав, но я вдруг опять почувствовала себя, как в первые дни в обители. Маленькая — хотя я тогда считала себя взрослой — девочка, оставшаяся одна в незнакомом месте с незнакомыми людьми.

Наверное, не было ничего удивительного в том, что я не знала, о чем говорить с мамой. Столько лет разлуки изменили нас обеих. И если с Роналдом мы сблизились благодаря пережитым испытаниям, то с мамой придется искать общий язык, и от этого я чувствовала себя неловко.

Она проводила мужчин взглядом, подхватила меня под руку. Я последовала за ней к беседке.

— Слишком уж скоропалительно ты замуж выскочила, — проворчала мама. — Ни семью не позвала, ни благословения не спросила. Будто не принцесса, а крестьянка, которая в храм торопится, пока живот нос подпирать не начал.

Я снова ощутила себя девочкой, которую няньки распекают за «неподобающую принцессе» живость. Девочкой, которая больше всего боится, что они расскажут маме — ее мягкий укор действовал на меня куда сильнее, чем ругань нянек.

И все же я сейчас не ребенок. Я взрослая женщина, и только мне решать, с кем быть и на каких условиях. Я заставила себя распрямить плечи.

— Принцессе не место на очистительном костре. И раз никто, кроме Дитриха, не смог предотвратить мою казнь, никто, кроме него, не вправе указывать мне как жить.

Наверное, это прозвучало слишком резко, потому что мама опять расплакалась.

Я обняла ее. Когда-то я прятала лицо в ее юбках, поверяя свои горести. Теперь, кажется, мой черед гладить ее по голове и успокаивать. Но никакие слезы не заставят меня переменить решение. Дитрих сказал, что ни минуты не пожалел. Я тоже ни о чем не жалею, и пусть говорят что хотят.

— Я знаю, что заслужила упреки, — всхлипнула она. — Я не должна была…

— Я ни в чем тебя не обвиняю, мама. Наверное, тебе не оставили выбора, как и мне. Но и себя упрекать не позволю. Тем более что нить времени не отмотать обратно в клубок. Да я бы и не стала этого делать.

Мама вытерла слезы.

— А ты изменилась.

— Я выросла.

Она помолчала.

— И все же… Всего лишь граф, и титул только его прадед получил. Могла бы и достойней найти, из хорошей семьи.

Родилась ли на свет та женщина, которая сочтет какого-то постороннего мужчину достойным ее дочери?

— Он мой муж, мама. Ты не обязана его любить. Возможно, у него много недостатков, но, пожалуйста, обсуждай их с кем-то другим. Я не хочу и не буду продолжать подобный разговор.

Я поднялась, давая понять, что это не пустая угроза. Мама покачала головой.

— Ты в самом деле выросла. Сядь. Не будем о нем. Тем более что Дитрих действительно спас тебя. Я должна помнить об этом.

Я молча села рядом. Она посмотрела на солнце.

— Матушка Епифания задерживается.

Мне показалось, будто ясный день вдруг померк.

— Вы знакомы?

— Да, — улыбнулась мама. — Когда ты вернулась в столицу, я хотела увидеться с тобой, но твой отец сказал, что не стоит тебя беспокоить.

Не стоит беспокоить меня или не стоит бередить душу себе и правильнее смириться с тем, что дочь теперь — отрезанный ломоть? Все же пережитое за последние дни и правда изменило меня — раньше я бы ни на миг не усомнилась в добрых намерениях родителя.

— Дать тебе время свыкнуться с новым местом, новым положением. Я слышала, что ты приняла обеты незадолго перед переездом.

Я кивнула. Не знаю, почему я так разволновалась, услышав о Епифании. В конце концов, у нее больше нет надо мной власти. Я принцесса, и могу приказать охране больше не пропускать ее во дворец. Навсегда забыть о ней.

Тем более, что Господь велел прощать тех, кто причинил нам зло. Я смогла простить отца. Или все же не смогла — просто его смерть сделала все счеты бессмысленными?

— И тогда я послала за ней, — продолжала мама. — Точнее, я не знала тогда, что это она. Попросила прислать ко мне пресветлую сестру, что сопровождала тебя в поездке. Кого-то, кто мог бы рассказать о тебе.

— И что же она рассказала? — Не знаю, каким чудом мне удалось сделать так, чтобы в голосе прозвучал лишь вежливый интерес. Похоже, солнце закрыла туча, потому что я словно всей кожей ощутила холод камня, темноту и голос женщины, которую я чтила как вторую мать. «Ты сама виновата во всем, что с тобой случилось!»

Хорошо, что мне пришлось отринуть обеты. Нет во мне благости, подобающей светлой сестре.

— Она очень хорошо о тебе отзывалась, — сказала мама. — И вообще мне понравилась. Нет, «понравилась», наверное, неправильное слово. Беседы с ней очень меня поддержали после того, как умер твой отец, Роналд вынужден был уехать, а ты чудом избежала гибели и пропала. Ее утешения действовали куда лучше, чем успокаивающие зелья королевского целителя.

Я заставила себя улыбнуться.

— Хорошо, что нашелся кто-то, кто мог тебя утешить.

Как же сказать ей, что я не желаю видеть Епифанию? Господь велел прощать, и не сама она приговорила меня; но как ни старалась, я не могла найти в своем сердце прощения. Нет, мстить я тоже не горела желанием. Просто хотелось забыть о ее существовании. Чтобы мне никогда не напоминали о ней.

Откуда-то из глубины сада донесся шум. Будто кто-то разговаривал на повышенных тонах.

— Что там за свара? — Мама вслед за мной вгляделась в сад. — Почему стража не может навести порядок?

— Пойду узнаю, — предложила я, обрадовавшись, что нашелся повод больше не говорить о Епифании.