Сердце некроманта

Глава 36

Я ожидала, что старик начнет расспрашивать, почему мы только вдвоем — без родителей и друзей, которые должны были засвидетельствовать добровольность нашего брака. Но то ли он догадывался, кто Дитрих на самом деле, то ли полагал, что тот сирота, и меня счел такой же. Служанки, что заботились обо мне вчера, оставили в комнате с вечера три платья, по виду ненадеванных, — и я выбрала самое простое. Правда, подчеркнутая его простота стоила немалых денег, но едва ли хоть один мужчина мог это заметить.

— Кого в свидетелей хочешь? — поинтересовался старик.

— Да кто пойдет, мне все равно, — пожал плечами Дитрих. Я повторила его жест — мне-то и вовсе не было смысла выбирать, никого здесь не зная.

— Тогда посидите пока вон на лавочке. Посмотрю, кто не в поле.

Мы сели на скамейке у дверей храма. Солнце только-только поднялось над краем крыши и грело, но не пекло. Я подставила ему лицо.

— Веснушки выскочат, — поддразнил меня Дитрих.

— Ты и с веснушками будешь меня любить. — Я чмокнула его в щеку.

— И с веснушками, и с морщинами, и какую угодно. — Он прижал меня крепче.

— Здесь тебя знают? — полюбопытствовала я.

— Я тут жил несколько лет, в доме учителя. Пока он не счел, что больше ему нечего мне дать. Тогда я перебрался в столицу, в тамошнем муравейнике проще прятаться и легче заработать. Отец Себастьян был приятелем учителя…

— Он знает?

— Нет. Ни про него, ни про меня.

— Поняла.

Из переулка появилась стайка кур, начала копаться в земле.

— Где все люди? — поинтересовалась я.

— В поле. Здесь с земли живут, летом один день год кормит.

Мы помолчали. С забора слетел петух, начал важно расхаживать среди кур.

— Вылитый Первый брат, — хмыкнул Дитрих. — Горд собой и не подозревает, что рано или поздно отправится в суп.

Я вздохнула. Глупо было надеяться убежать от мира даже на пару часов.

— Неужели тот инквизитор действительно не узнал меня? — спросила я о том, что не давало мне покоя все это время.

— Конечно узнал, — подтвердил мои подозрения Дитрих. — Он тебя выпустил, надеясь, что ты побежишь за подмогой.

— Он сам это сказал?

— Да. Мы успели переговорить, пока не… — Он осекся. — Идут.

Вслед за жрецом ковыляли два согбенных старика, видимо, слишком дряхлые, чтобы работать в поле. Оба обрадовались Дитриху, а меня оглядели с ног до головы.

— Так и скажу Урсуле, что нечего было клювом щелкать! — прошамкала бабка. — Такого парня проворонила!

Дитрих легонько сжал мою ладонь, но меня вовсе незачем было успокаивать. Кем бы ни была та самая Урсула, не ее он нашел в бесконечной межреальности и не ее защищал от демонов. Может быть, потом я и научусь его ревновать, но сейчас я ни на миг не усомнилась в любви Дитриха.

— Пойдемте, — сказал жрец.

Повел рукой, зажигая свечи, поморщился, когда ничего не произошло.

— Дитрих, негоже жениха гонять, но ты тут самый молодой. Сбегай к хозяйке моей за огнивом. А лучше на лучине принеси.

Дитрих кивнул и вышел. Да, может, он и рад был видеть старого жреца, но доверять ему не торопился. «Долго будут искать безумца, который поверит светлым», — вспомнилось мне.

— А ты чья такая будешь? — полюбопытствовала старуха. — Где его подцепила?

— Это он меня подцепил. В городе, — ответила я.

— Что ему там, медом намазано? — проворчала бабка. — Была я в городе, один камень кругом, солнца не видно. И девки все худющие да бледные, без солнца-то. Наши-то вон кровь с молоком…

Я промолчала. Может, этой женщине и правда было обидно за неведомую Урсулу, а может, она просто привыкла ворчать. К счастью, вернулся Дитрих с лучиной в руке, передал ее жрецу, и тот зажег свечи. Отблески заиграли на отчеканенных на меди ликах, что украшали стены, и казалось, святые улыбаются, радуясь вместе с нами.

Дитрих с поклоном протянул жрецу на раскрытых ладонях две золотые цепочки — когда только он успел их раздобыть. Тот взял их в руки, начал читать молитву, и голос его утратил старческое дребезжание, стал ровным и звучным, наполняя давно известные, стершиеся от повторений слова исконным смыслом. Произнося их за жрецом, я задумалась, почему для бракосочетания не было отдельной молитвы — лишь просьба о хлебе насущном, избавлении от соблазнов и прощении грехов, вольных или невольных, та самая молитва, с которой следовало начинать новый день. Может, потому что жизнь и состоит из множества новых дней, только теперь проживать их придется не в одиночку, а вместе?

Закончив молитву, жрец обмотал цепочками наши соединенные руки.

— Ты, Дитрих, по доброй ли воле здесь?

— Да. — Он посмотрел мне в глаза, и столько любви и тепла было в его взгляде, что я едва не расплакалась, растрогавшись.

— Ты, Эвелина, по доброй ли воле здесь?

— Да. — У меня перехватило дыхание.

— Берешь ли ты, Дитрих, в жены эту женщину, намереваясь быть ей добрым мужем?

— Да.

— Берешь ли ты, Эвелина, в мужья этого мужчину, намереваясь быть ему доброй женой?

— Да.

Счастье искрилось внутри, тело стало легким-легким, точно я вот-вот взлечу.

— И станут двое одним, и не разлучат люди то, что боги соединили, — торжественно произнес жрец, распутывая наши руки. Протянул одну цепочку Дитриху, вторую мне. Нагревшееся от тепла наших рук ожерелье скользнуло мне на шею, скрылось за воротом платья. Дитрих поправил рубаху, пряча свое.

— Теперь вы муж и жена. Ступайте домой и будьте опорой друг другу, — сказал жрец, осеняя нас священным знамением.

— Что теперь? — спросила я, когда мы вышли из храма.

Дитрих улыбнулся. Поговаривают, для мужчин женитьба — ярмо, но сейчас он словно светился.

— Ты имеешь в виду нас с тобой или жизнь в целом?

— И то и другое.

— Мы с тобой будем жить долго и счастливо. — Он погладил меня по щеке, и я прижалась на миг к его ладони. — А пока… Для начала я бы хотел встретиться с Матиасом. Отец Себастьян разбирается в людях, и если он утверждает, что тот едва руки на себя не наложил, лишившись магии, лучше поговорить и успокоить, пока не поздно.

— Он твой друг? — Я вдруг поняла, что до сих пор не знаю никого из знакомых мужа. Если не считать моих братьев и его отца, конечно.

— Мы терпеть друг друга не можем, — рассмеялся Дитрих.

Я изумленно моргнула. Потом сообразила. Понизила голос: улица выглядела безлюдной, но когда не надо, вечно появляются лишние уши.

— Он — темный? Поэтому ты хочешь его предупредить?

Муж ответил не сразу.

— Эви, у меня нет от тебя тайн. Но это не значит, что их нет и у тех, кто доверил мне свои.

— Хорошо. Не буду больше расспрашивать.

На самом деле я получила ответ, хоть вслух и не было сказано ничего. Вернулась к началу разговора.

— А потом?

— Потом мы вернемся во дворец, и придется всех подряд учить пользоваться магией сквозь артефакты. Хотя, думаю, те, кто был вчера на совете, уже поделились знаниями со своими близкими. Тем временем Роналд и еще пара доверенных лиц короля начнут переговоры с Орденом.

— Там есть с кем договариваться? Первого брата ведь сейчас нет.

Дитрих пожал плечами.

— Сейчас нет, но будет. Тот инквизитор, который выпустил тебя… Ты ведь тоже его узнала, верно?

Я кивнула.

— Он был правой рукой Первого брата…

А вот этого я не знала. Пробыла в столичном храме слишком недолго, да и не лезла не в свои дела. У нас, жриц, была сестра Епифания, у братьев — Первый, а кто там еще крутится у власти, меня не касалось.

— …До тех пор, пока молва не стала прочить его в преемники. Знаешь, в чем беда почти всех сильных правителей? — спросил вдруг Дитрих.

Я помотала головой.

— Они не могут допустить сильного окружения, чтобы не потерять свою власть, а заодно и голову. Поэтому после того, как брат Генрих осмелился прилюдно возразить Первому…

Вот, значит, как его зовут. Брат Генрих. А прилюдно возразил он, похоже, во время моей несостоявшейся казни, когда напомнил, что важнее защитить людей от демонов, чем изловить отступницу и некроманта.

— … Он был обречен. Думаешь, почему Первый брат отправил договариваться с нами именно его?

— Оценил ум и красноречие? — усмехнулась я.

— Конечно, — в тон мне ответил Дитрих. — Прекрасно зная, что рядом с принцем ты и я, и сдаваться мы откажемся. Роналд один, может быть, и попробовал бы поторговаться, но мы-то с тобой уже в полной мере ощутили милосердие Ордена.

— Да уж, нас бы встретили очень горячо… Поэтому Генрих меня и выпустил? Тем самым дав понять, на чьей он стороне?

Муж кивнул.

— Все эти годы он верно служил Ордену, искореняя ересь и темную магию. И все же идеалы идеалами, но когда на кону собственная жизнь, некоторые начинают удивительно широко смотреть на вещи.

— Однако после того, как угроза минует, разом забывают обещания. Или брат Генрих не такой?

— Мы не настолько близко знакомы, — пожал плечами Дитрих. — На площади и вчера, пока мы разговаривали, он казался разумным человеком. Заявил, что Первому брату власть вскружила голову, и обещал рассказать, где находятся артефакты, если мы поможем ему скрыться. Сам он порталы творить не способен. Но договориться мы не успели, началась заварушка. Теперь, после гибели Первого брата, брат Генрих — неофициальный глава Ордена, и через пару дней появится новый Первый брат. Мы пришли, — закончил он безо всякого перехода.

Дом, около которого мы остановились, стоял на самом краю выселок. Дальше простирался луг, за ним виднелась прозрачная полоса деревьев, сквозь которую золотилось поле. Дом выглядел богатым: резные крашеные наличники, крыша из черепицы, не дранки, а то и соломы, как у соседей. Но палисадничек около этого дома, хоть и был огорожен, зарос не цветами или кустами, заслонявшими окна от солнца и чужих взглядов, а осотом и лопухами. Похоже, хозяину он был просто не нужен. В самом деле, оконные проемы закрывало заклинание, защищающее от подглядывания, да и на двери висел магический замок.

Дитрих постучал в косяк.

— Кого там несет? Не подаю, — донеслось изнутри

— Я тоже рад тебе, Матиас, — откликнулся Дитрих.

— Заходи.

Заклинание исчезло.

Не знаю, шутил ли Дитрих, говоря, что они терпеть друг друга не могут, но хозяин дома приветствовал его радушно. По крайней мере, старался. Видно было, что он действительно тяжело переживал исчезновение магии — глаза покраснели и нос распух, как будто он, мужчина лет тридцати, рыдал как ребенок. От него несло хмельным, но движения были четкими и речь связной — видимо, только начал заливать горе. Посреди стола и в самом деле стояла стеклянная — неожиданная роскошь для этого места — бутылка с прозрачной как вода жидкостью.

— Что-то ты слишком радостно выглядишь, — сказал он, прежде чем Дитрих успел меня представить. Отвернувшись, полез в шкаф у стены. — Где же оно у меня там болталось…

Из шкафа вывалился глиняный горшок, рассыпая черепки. Хозяин грязно выругался.

— Я пойду, пожалуй, — сказала я Дитриху. — Подожду на улице.

Может, мужу и дорог этот человек, но я не собиралась оставаться в обществе того, кто позволяет себе подобные выражения в моем присутствии.

— Подожди. — Он сжал мое запястье. Чуть повысил голос: — Матиас, возьми себя в руки и извинись перед моей женой.