Сердце некроманта

Глава 17

— Что ж, — Дитрих взял себя в руки. — Значит, нужно убираться из столицы. Удачно, что мы запаслись едой. Не придется снова высовываться.

— Прямо сейчас?

— Как только соберемся. Я помню, что тебе нечего собирать, значит, мне полагается подумать за двоих.

Я смутилась.

— А теперь мы куда идем? — спросила я, чтобы отвлечься от мыслей об отсутствии вещей.

Мы петляли по переулкам уже довольно долго.

— В ту нору, откуда мы сегодня выбрались. Осталось недалеко, меньше квартала. Я не стал открывать портал совсем рядом с домом, мало ли…

Я кивнула. В самом деле — в закрывающийся портал мог сигануть некстати появившийся стражник. Или наоборот, в переулке могли оказаться свидетели, способные сложить два и два и навести на наш след, если — точнее, когда — инквизиторы всерьез возьмутся за наши поиски. Убийцу наверняка захотят найти и покарать.

Убийц. Ведь я была там и помогла некроманту дотянуться до силы.

От этой мысли меня затрясло.

— Не бойся. — Дитрих легко сжал мое плечо. — Уйдем.

Я не стала объяснять ему, что со мной, внезапно осознав: если бы боги вдруг вернули меня назад на рыночную площадь, навстречу трем инквизиторам, уже плетущим свои заклинания, я снова поступила бы так, как поступила. Даже зная, что на моей совести останутся три мертвеца, пусть и не я сотворила боевые заклятья.

— Жаль, что я никогда не выходил дальше выселок, порталом убраться было бы проще, — продолжал Дитрих.

Потом. Я подумаю об этом потом. Когда придет время вечерней молитвы.

— У тебя есть что-то на примете? — полюбопытствовала я. — Какое-то конкретное место?

— Не знаю, пока не думал об этом.

— Какой-нибудь городок?

Он покачал головой.

— В маленьком городе каждый новый человек на виду, да и преступности почти нет.

— Разве это плохо?

— Хорошо. Для простых людей. Но я-то преступник. И заработок ищу среди тех, кто не слишком разборчив в средствах. Или предлагаешь повесить на доске рыночной площади объявление: «Опытный некромант ищет работу»?

Я растерянно замотала головой. Он прав. В глазах большинства — и моих, как же стыдно сейчас об этом вспоминать! — он был преступником просто потому, что был черным магом.

— Это как с дурман-травой. Нельзя ни продавать, ни покупать, но все, кому нужно, знают, как ее добыть. Так и я. Некромантия карается смертью, даже если речь идет о тех, кто просто обратился к услугам мага. Но когда дело касается богатого дядюшки, умершего без завещания от неясных причин, или сбежавшего мужа, все забывают о запретах.

И все же думать о том, что Дитрих, возможно, помогал кому-то воровать, а то и убивать, было жутко. Я прогнала эти мысли. Он спас меня и приютил, не требуя ничего взамен. На рынке он честно расплачивался. Не мог он сделать ничего по-настоящему плохого!

Дитрих меж тем задумчиво добавил:

— Наверное, Вестенс. Большой торговый город, где много пришлых, и еще двое не привлекут внимания. К тому же, как в любом торговом городе, золото там ценится выше бога, а потому светлые ведут себя тихо. Если не нарываться, не тронут.

Я припомнила услышанный как-то в трапезной разговор, где один из братьев называл Вестенс «оплотом ереси», недоумевая, как его до сих пор не стерли с лица земли, а Первый брат сокрушался, что тамошнее отделение Ордена недостаточно ретиво несет слово божие. Не получится ли, что мы сунемся как раз туда, куда Орден решит вдруг перенести все свое внимание? Я спросила об этом у Дитриха. Он покачал головой.

— Не думаю. У светлых пока достаточно забот. Эзенфелс не успели вычистить после прорыва. Теперь столица, вчера с площади ушло не меньше дюжины одержимых, а то и больше. Еще и мы с тобой натворили дел, взбудоражив Орден. Не удивлюсь, если сюда стянут людей из окрестных городов. — Он помолчал. — Жаль бросать столицу, я тут всю жизнь провел. Но, похоже, пора и честь знать.

— Кто тянул за язык этого очищенного! — ругнулась я. — У них ведь нет эмоций и нет желаний, так с чего вдруг Карл или как там его звали захотел донести на нас?

Дитрих пожал плечами.

— Дурацкое совпадение, только и всего. Ему велели помочь светлым братьям, не уточнив, в чем это должно заключаться. Он и помог.

— Да уж, — нервно хихикнула я. — Помог так помог.

— Надо было и его прикончить, да не сообразил вовремя.

Меня передернуло — слишком легко Дитрих говорил об убийстве.

— Ты прикончишь любого, кто покажется тебе угрозой? — не удержалась я.

— Да. Или я, или они, все просто.

«Просто». По мне — вовсе не просто.

— И меня?

Он усмехнулся.

— Птичка, не задавай вопросы, на которые не хочешь услышать честный ответ. — Прежде чем я успела возмутиться, он добавил: — Принц Губерт убивает за косой взгляд или развлечения ради.

Я поежилась. Мой старший брат — или теперь мне следует говорить «наследник и соправитель его величества»? — слыл бретером. Поговаривали, что король убирает неугодных руками старшего сына. До сих пор я не хотела верить слухам, но слишком многое из того, во что я не хотела верить, вдруг оказалось правдой.

— Я видел, как убивали за золотую безделушку, — безжалостно продолжал Дитрих. — Как по мне, собственная жизнь дороже.

Возможно, он был прав. Но мне стало холодно от такой правоты. Что если однажды он решит, что собственная жизнь дороже моей?

А Дитрих, точно не замечая моих сомнений, вдруг остановился на перекрестке. Вытянулся, глядя поверх голов собравшихся вроде бы без повода людей.

— Что там? — спросила я.

Человек, что стоял прямо передо мной, обернулся, шикнув, и снова уставился куда-то вперед.

— Сказитель-побирушка, — шепнул Дитрих. — Хочешь послушать?

Я заколебалась. Раньше я любила странствующих сказителей, истории о дальних краях, диковинных зверях и чудных обычаях. Но сейчас я сама не знала, чего хочу: оказаться наконец в безопасности комнаты или не оставаться наедине с человеком, который при мне убил троих и жалел, что не убил четвертого. И ради собственной безопасности готов прикончить и меня, пусть не сказал правду в лицо.

Или все же он не способен на это?

— Пожалуй, стоит послушать, — сказал Дитрих, придерживая меня за локоть.

Пришлось остановиться. Наверное, это было к лучшему — корзинка успела изрядно оттянуть руки. Я поставила ее у ног, чтобы отдохнуть. Вслушалась. Голос сказителя звучал чуть надтреснуто, но без труда перекрывал гул собравшихся вокруг людей.

— И тогда вскричала дева: «Отче, я невиновна! За что ты меня оставил?!» И разверзлись небеса, и низринул Фейнрит демонов, карая нечестивых братьев.

Я ошалело вытаращилась на Дитриха, разом забыв все слова. Некромант ухмыльнулся, приложил палец к губам.

— И демоны обрушились на грешников, и восстали мертвые, обратившись против братьев, что предали огню невиновную. А дева обернулась голубицей…

— Брешешь, не так все было! — перебил сказителя грубый голос. — Брат мой там был и сам все видел.

На него зашикали, но одновременно раздались и другие голоса, призывающие говорить. Невидимый мне спорщик, судя по тону, приободрился.

— Девка та спуталась с черным магом, за что на костер и угодила. Но, видать, дорога оказалась полюбовнику. Он-то демонов и призвал. Да только они и их разорвали вместе с другими, кто на площади оказался.

— Не так все было, — вдруг подал голос Дитрих.

Толпа обернулась к нам, я попятилась, пытаясь спрятаться за широкой спиной некроманта. А тот продолжал:

— С эшафота воззвала дева к Фейнриту. Услышав ее мольбу, он обратил взор свой на нее. И увидел Господь бесчинства и несправедливость светлых братьев, и переполнилась чаша терпения Его…

— Где это видано, чтобы пресветлый Господь посылал демонов! — перебил обладатель все того же грубого голоса, неожиданно мелкий и щуплый.

— Он и не посылал. Когда Господь желает наказать, он отступается от человека, предоставляя того собственной участи. Вот Фейнрит и отступился, а извечный враг не стал терять времени даром. Алайрус послал демонов. Демонов и некроманта, своего слугу, чтобы поднял он мертвецов, напомнив смертным об участи, что их всех ожидает. Но ни демоны, ни мертвецы не тронули деву, ибо…

Ибо рядом стоял слуга Алайруса, защищая меня от них.

— … Чиста была она душой, и молитвы ее шли от самого сердца. И шагнула она с эшафота и ушла невредимой, чтобы молиться за несправедливо обиженных и неправедно осужденных. Вот как все было, и поведала мне о том женщина мудрая, непорочная и праведная, которая была там и видела все своими глазами.

Дитрих подхватил корзинку и жестом велел мне следовать за собой. Я подчинилась. Всю оставшуюся дорогу я молчала — не потому, что мне нечего было сказать. Наоборот, слова и мысли теснились в голове, мешая друг другу, и не получалось ухватиться за что-то одно.

— Зачем? — смогла, наконец, выговорить я, когда Дитрих закрыл дверь нашего убежища. — Зачем ты вмешался и наплел небылиц?

— Предпочитаешь, чтобы о тебе говорили как о любовнице некроманта, которая получила по заслугам? — пожал он плечами.

— Нет, но… Но ведь все было не так!

— Что именно было не так? — ухмыльнулся он. — Молитва?

— Да все! Ты же знаешь, кого я просила…

— И не желала избавления? Не молилась даже про себя?

— Да, но…

— Значит, молитва была, — констатировал он. — Что там дальше, по-твоему, не так? Демоны? Если Господь всеведущ и всемогущ, то как бы они появились без его попущения?

Я хватанула ртом воздух. Как Дитрих умудряется все ставить с ног на голову?

— Или хочешь сказать, будто ты нечиста и порочна? — не унимался он.

— Ах ты…

Он расхохотался, и все, что мне оставалось, — беспомощно ругнуться.

— Так что я рассказал людям чистую правду… С определенной точки зрения, — подытожил он, выкладывая на стол из своей корзины куриную тушку.

Я поставила свою корзину на сундук, торчащий из-под стола, и начала раскладывать пучки зелени.

— С определенной точки зрения?

— Конечно. Очень многое меняется вместе с точкой зрения. Взять хоть демонов. Точнее, историю их появления. Казалось бы, все очевидно, но, если копнуть глубже, все оказывается не таким как считалось.

Эту историю знали все, и вряд ли что-то могло изменить ее. Впрочем…

— Сейчас ты скажешь, что Ютта — невинная жертва, а во всем виноват Гервин, — не удержалась я от издевки.

— Как там у вас, светлых, говорят? Даже самые могущественные маги бессильны перед женскими чарами? — без тени улыбки произнес Дитрих, а я почему-то смутилась, как будто речь шла не о давно умерших людях и делах минувших дней.

— А у вас, темных, говорят не так? — огрызнулась я.