Сердце некроманта

Глава 19

Действительно забыла. Обычай выставлять тело монарха на сутки для всеобщего прощания остался с тех времен, когда наш мир еще не знал демонов. Тогда рядом с покойником должны были сидеть наследник и кто-то из пожилых и влиятельных советников. Один — дабы душа знала, что выпавший из рук скипетр подхватили, второй — на случай, если она, перед тем как упокоиться, решит по какой-то причине навредить живым. После того, как появились демоны, покойного стерегут инквизиторы.

Но не зря же я сверкаю ногами в мужской одежде.

— Меня не узнают!

— Эви, опомнись! — Дитрих легонько встряхнул меня за плечи. — Что бы ни погубило короля, светлые будут ждать тебя. Узнают.

Я оторопела настолько, что даже слезы высохли.

— Будут ждать меня? Думаешь… братья убили его?

— Нет, что ты! — Кажется, это предположение потрясло Дитриха не меньше, чем меня. — Отношения между короной и Орденом давно были натянутыми, иначе тебя не оставили бы заложницей.

«Я не заложница!» — захотелось мне крикнуть. Но кричи — не кричи, а предположение это слишком походило на правду. С точки зрения блага государства меня следовало бы не посвящать Фейнриту, а выдать замуж, чтобы закрепить политический союз. Жаль, что я не задумалась об этом раньше.

А если бы и задумалась — смогла бы что-то изменить?

— Но убивать короля братья бы не посмели, особенно учитывая норов наследника.

Да, тогда стоило бы начать со старшего принца и соправителя короля.

— Однако глупо считать, будто они не воспользуются случаем все же изловить отступницу и примерно наказать. Они знают, кто ты, и будут ждать.

Я медленно опустилась на кровать. Дитрих был прав — снова он был прав! — я обезумела от горя, бросившись во дворец.

— Но что же делать? — прошептала я. — Я должна…

— Проститься и попросить прощения, — закончил за меня он. Вздохнул. — На мой взгляд, это король должен просить прощения у тебя. Хотя вряд ли такие, как он, способны думать о чувствах фигурок в большой игре.

— Не говори так. Пожалуйста.

— Не буду. Для тебя все это очень важно?

— Важно? Речь идет о посмертии моего отца!

Дитрих замолчал на несколько мгновений, глядя на меня с непроницаемым видом. Я тоже замерла, почему-то волнуясь, словно речь шла ни много ни мало обо всей моей жизни. Наконец он усмехнулся.

— Да уж, птичка, судя по тому, как настойчиво и непреклонно ты пыталась спасти мою — совершенно чужого человека — душу, сейчас ты тем более не отступишься.

Я не могу отступиться. Каков бы король ни был, он мой отец, и другого мне не дано.

— Я не хочу, чтобы его душа бродила неприкаянной. Чтобы она пришла за мной.

— Придет — упокою, только и всего, — пожал плечами Дитрих. — И что-то мне подсказывает, что не к Фейнриту отправится…

— Нет!

Дитрих присел напротив меня, взяв мои ладони в свои, заглянул в лицо.

— Ты должна проститься, попросить прощения и увидеть тело, чтобы перестать думать о покойном как о живом, потому что это будет мешать душе отправиться в то посмертие, которое она заслужила при жизни.

Это знали все, и в повторении, наверное, не было необходимости, но почему-то мне очень хотелось услышать из его уст. Услышать и убедиться, что Дитрих понимает меня. Я кивнула.

— Но разве редко бывает, что человек умирает вдали от близких и некому проститься с ним? — спросил он. — В таких случаях остается лишь смиренно признать, что не в силах человеческих совершить все необходимое, и положиться на волю богов.

Смирение… Всю жизнь мне твердили о смирении.

— Я знаю… — прошептала я, изо всех сил пытаясь подобрать слова, а те путались, отказываясь подчиняться. — Но если бы я полагалась на волю богов, нас с тобой сейчас здесь не было бы. И я никогда не прощу себе, если не попытаюсь что-то сделать. Я же не за тридевять земель.

Дитрих досадливо мотнул головой.

— До чего же ты упрямая, птичка. Чтоб этому глашатаю не обойти стороной наш квартал! — Он вздохнул. — Хорошо. Я постараюсь помочь тебе проститься с отцом и сделать так, чтобы инквизиторы не узнали тебя.

— Спасибо! — Я потянулась к нему, обнимая, прижалась лбом к его лбу — к единственному человеку, который понимал меня, кажется, лучше, чем я сама. В следующий миг вспомнила, чем закончились наши объятья в прошлый раз, отшатнулась, заливаясь краской.

Дитрих выпрямился, глядя на меня сверху вниз, и по лицу его было невозможно ничего прочитать.

— Рано радуешься. Заклинание, которое нам предстоит сотворить, может и не получиться. Я никогда не проделывал его в компании светлого.

— Заклинание? — переспросила я.

— Да. К нему редко прибегают, потому что оно небезопасно.

Как будто есть безопасные заклинания! Даже простейший светлячок, сорвавшись, может ударить по магу-неумехе. Большого вреда не причинит, но головную боль и неспособность колдовать на какое-то время обеспечит.

— Что за заклинание?

— Возможность посмотреть чужими глазами.

— Вселиться в тело, как это делают демоны? — ужаснулась я. — И после этого вы удивляетесь, почему вас боятся?

— Ну да. Мы же отбираем у человека свободную волю, эмоции и желания, как делают светлые.

Яд в его голосе отрезвил меня.

— Прости, я не хотела тебя обидеть.

— Я не обиделся. Обида как выпивка — действует лишь, когда принята внутрь. — Он улыбнулся, взъерошил мне волосы. — А на тебя и вовсе невозможно обижаться, птичка.

Я смутилась. Спросила, чтобы прогнать неловкость:

— Так что это за заклинание?

— Оно в самом деле похоже на то, что делают демоны. Все-таки есть некая часть правды в том, что демоны — порождения Алайруса, слишком во многом совпадают наши силы, — задумчиво добавил он.

Может и так, но теперь я действительно понимала, что дело не в природе силы, не в инструменте, а в руках, что его держат. Молоток может забить гвоздь, а может пробить голову надоевшему соседу.

Дитрих встрепенулся, отгоняя задумчивость.

— Только это заклинание позволяет не вломиться незваным гостем, как это делают демоны, а прокрасться ночным татем, мышкой под половицей. Отделить часть сознания, временно переместить в другое тело. Посмотреть чужими глазами.

— Но не управлять им?

— Управлять по-настоящему можно только тем, чей разум слаб. Птицей. Уличным псом. Домашним котом.

— Но в чем опасность? — не поняла я. — Если речь идет лишь о части сознания?

— Той части сознания, которая ощущает себя — собой. Тело остается беспомощным, в полной власти того, кто окажется рядом.

Я не колебалась ни мгновенья.

— Я верю тебе.

— Спасибо, птичка. — улыбнулся Дитрих, и от этой улыбки мое сердце заколотилось быстрее. — Но это не единственная опасность. Мало отделиться от тела, нужно еще и вернуться к нему. Заблудишься, окажешься слишком далеко — возвратиться не сможешь.

— Насколько далеко?

— Зависит от силы духа самого мага и провожатого — того, кто помогает собрать заклинание и остается караулить тело. А сила духа, сама понимаешь, точному исчислению не поддается. Кому-то и соседний двор слишком далек, кто-то в состоянии переноситься через половину страны. Ты сильная, птичка, да и я кое-чего стою. Уж до дворца ты доберешься.

В силе духа Дитриха я не сомневалась. А вот насчет себя вовсе не была так уверена.

— И что будет, если не получится вернуться?

— Что произойдет с душой — знают лишь боги. Тело так и останется. Недвижимым. Бесчувственным. Беспомощным. Но живым. Я слышал, что один маг, переоценивший свои силы, прожил так еще десять лет — жена любила его и ждала, заботясь о теле. Но обычно все заканчивается куда быстрее. Вероятно, после гибели тела душа все же получает свое посмертие… По крайней мере, тот маг не тревожил близких после смерти.

Меня передернуло.

— Говоришь, вы не лишаете эмоций и желаний?

— Очищение можно провести и силой. Это заклинание воплощается лишь по доброй воле. Засомневаешься — не получится. Испугаешься — не получится.

Стоит ли овчинка выделки?

Я покрутила этот вопрос так и этак. Да. Стоит. Как я не смогла бы стоять рядом с костром и не думать, что сделала все неправильно, так и в случае, если душа моего отца останется неприкаянной, я не смогу не думать, что струсила, отказавшись от него второй раз, — после того, как отреклась от всего земного и родственных связей, принимая посвящение.

Тем более, что магия и опасность идут рука об руку. Можно истощиться, замахнувшись на заклинание, которое тебе пока не по силам. Можно умереть от истощения, или — не совладав с магией. С учетом всего этого вариант Дитриха — отправиться во дворец не самой, а лишь частью разума, выглядел куда безопаснее моего первоначального порыва.

Если только…

— Инквизиторы не почувствуют эту магию?

— Нет, дворец пронизан множеством заклинаний, уловить среди них еще один магический след невозможно.

— Ты уже творил это заклинание?

— Да. С помощью моего учителя. И сам выходил из тела, и сам становился провожатым. Надо же было как-то вовремя узнавать об облавах. — Он усмехнулся.

А говорит, «редко используется».

— Тогда я не боюсь.

— Зато я боюсь, — неожиданно серьезно сказал Дитрих. — Как боялся за учителя, провожая его, несмотря на все доводы разума.

— Но ведь все получилось?

— Да. Учителя погубил сердечный приступ. Вполне мирская смерть — тихо, во сне. И душа его не возвращалась.

— Тогда расскажи, как это делается.

Дитрих вынул из сундука листы бумаги и серебряный карандаш и начал объяснять мне схему потоков.

Да. Сложно. Но требует не силы, а внимательности. Чего-чего, а этого у меня хватало — половину жизни меня натаскивали в исследующих и исцеляющих заклинаниях, где важна каждая мелочь. Раз за разом мысленно перебирая потоки, лишь представляя, но не касаясь их, я убеждалась, что это заклинание мне под силу.

— Как определить, не слишком ли далеко я оказалась от тела? — спросила я, удостоверившись, что все детали прочно поселились в памяти.

— Не знаю, — покачал головой Дитрих. — Если потерявшиеся и почувствовали что-то, они не вернулись, чтобы рассказать об этом.

Я кивнула. Повторила вслух, не подглядывая ни в схему, ни на лицо Дитриха — чтобы тот вольно или невольно не подсказал мне.

— Все правильно, Эви, — сказал он наконец.

Да. Я все поняла, и незачем тянуть. Впрочем нет. Нужно уточнить еще одно.

— А душа моего отца узнает меня в чужом теле?

— Уверен, что да. Она же будет смотреть не телесными глазами. К слову, как и ты — так что, возможно, и ты увидишь ее, в отличие от всех, кто собрался там.

Да, если душа сама не захочет дать о себе знать, ни глазами, ни с помощью магии ее не заметить. И все же первые сутки она остается рядом с телом, а если от самого тела остался лишь пепел, развеянный по ветру, как обычно и бывает сейчас — рядом с теми, кого любила при жизни.

— Что ж, тогда начинаем?

— Ты уверена, Эви?

— Да. Я верю тебе. И не боюсь.

Удивительно, но я в самом деле не боялась — будто сегодня на рынке исчерпала все запасы страха. Волновалась, как всегда, пробуя новое заклинание, скорбела об отце, надеялась, что все получится — но в этой безумной мешанине эмоций не было места страху.

Может быть, потому что Дитрих держал меня за руку, когда я начала выплетать заклинание.