После плотного обеда и чувствовала себя пингвином, ходящим вразвалочку. Но прохлаждаться долго мне никто не дал, так как пришлось снова заняться телятами, а затем началась дойка, и на ферме вновь появился Пётр, напомнив мне о том, что сегодня я буду пробовать доить коров.
— Что-то не хочется, — поморщилась я, глядя на то, как одна из доярок мыла коровье вымя. Большое такое, что жуть.
— Почему? Бери и дёргай, — мягко подтолкнул меня Пётр в сторону коровы, которой теперь доярка говорила столько ласковых слов, сколько не каждый домашний питомец услышит.
— Я не могу, — приходилось шептать, чтобы моя неловкость не была очевидна всем. — У них сиси… как писи. Мужские. Мне неловко.
Стоящий рядом со мной Пётр, резко опустил голову и скрыл короткий смешок за кулаком, прижатым к губам, и кашлем.
— Ну, тем более. В чем проблема? — улыбку Пётр скрывать, всё же, не стал. Глядя на меня сверху вниз, конкретно так веселился. — В количестве? Ты на дискотеках, что ли, не бывала?
— Очень смешно, — выронила я иронично. Собрала всю свою сосредоточенность и стала наблюдать за тем, как женщина профессионально начала доить. Сначала медленно, словно делая массаж, а затем ускорилась так, что, наверное, нисколько не уступала гудящему на соседних коровах доильному аппарату.
— Ну, что? — встала женщина с табуретки и забрала из-под коровы полведра молока, перелила его в другое чистое ведро, которое унёс мужчина. — Пробовать будешь?
— Эм… Я… Я не уверена, что мне нужно пытать коров, у которых и так вымя не в порядке.
— Не боись! — подбодрила меня женщина и, подхватив под локоть, повела в сторону другой коровы, ждущей своего часа. — Я сейчас ее сама подмою, но ты, всё равно, смотри, как это делается. Будешь повторять. Значит, я подмою, а ты подоишь. Поняла?
Не доярка, а мастер убеждать.
— Я попробую, — сдалась я. Надела чистые перчатки, будто иду в операционную, и молча наблюдала за тем, как женщина намывала очередной вымя, наговаривая при этом корове комплимент за комплиментом. — А зачем вы ей всё это говорите?
— Эх, молодёжь. Доброе слово, оно всем приятно. А корове, которую нужно расслабить, вдвойне.
— Да и какая порядочная женщина даст себя за сиськи подёргать без комплиментов? — хохотнул Пётр.
— Верно говоришь, Петрович, — бодро отозвалась женщина. Ей бы с ее голос в ансамбле каком-нибудь петь, а не коров доить. — Ну, давай, красавица. Давай, Марточка. Ты сегодня молодец — вымя хорошее нагуляла, — женщина продолжала уговаривать «порядочную» корову на удой, а я понимала, что это мне сейчас придётся садиться на крошечную табуретку и хвататься за соски. И почему у этой коровы их пять? Разве их не должно быть четыре?
— Из-за того, что у нее все пять сосков рабочие, аппаратом мы ее доить не можем — он рассчитан на четыре соска, — словно услышала доярка мои мысли. — Так что вручную мнём все пять, чтобы не было мастита. Вот тебе чистый подойник, садись на табуретку.
— Мамочки! — всхлипнула я тихо, но на низкую табуретку с большой опаской села.
— Подойник близко к задним ногам лучше не ставить, — продолжала наставлять меня женщина. — Корова может махнуть копытом и опрокинуть его. И да, смотри, чтобы корова хвостом в подойник тоже не лезла. И сильно соски не сжимай. Корова хоть и привязана, но скинуть с табуретки тебя сможет. А теперь бери два передних соска для начала, мягко сжимай и чуть-чуть оттягивай. Как бы пощипывай, но без переборщи с силой.
— Мамочки! — пропищала я жалобно. Очень хотелось закрыть глаза и абстрагироваться от этого места, но страх получить коровьим копытом по лицу был в разы сильнее, чем просто подёргать корову за вымя и доказать, что я этого точно не умею.
Дёрнув раз-другой, я больше следила за реакцией коровы, нежели за тем, вытекает ли из нее хоть что-то в подойник.
— Ты… ты такая хорошая, — лепетала я корове. — Красивая. Черная и… белая. Даже почти не воняешь…
Василиса — мастер комплиментов.
Пока я пыталась говорить корове хоть что-то внятное и, вместе с тем, следить за ее поведением, Пётр зашёл со стороны головы коровы и начал гладить её, как иногда гладит Найду. И комплименты у него получались куда лучше, чем у меня. «Пиздючка монохромная» — комплимент, конечно, сомнительный, но корове он, похоже, пришёлся по душе, так как в подойник начали бить первые струйки молока.
Хотелось взвизгнуть и похвастаться, но я помнила весь инструктаж от опытной доярки, поэтому продолжила спокойно делать то, что делала, стараясь чувствовать руками, правильно ли у меня всё получается.
— У меня руки устали, — произнесла я тихо, когда дно подойника скрыло молоком.
— Терпи и привыкай. Додоить нужно, меняться нельзя, — строго отрезала доярка и покинула меня, перейдя к другой корове.
Доила она ее очень быстро. Ее руки двигались, наверное, раз в шесть быстрее, чем мои. Мне тоже хотелось ускориться, глядя на неё, но я боялась сделать своей монохромной что-то не так, из-за чего она потом, вообще, никому не даст себя подоить.
Когда подойник был почти полон, а я не чувствовала своих рук, стало понятно, что молоко в вымени закончилось. Я выдохнула с большим облегчением, но пришлось просить о помощи Петра, чтобы он забрал подойник из-под коровы и отдал его мужчине, который уносит всё молоко в какое-то отдельное помещение.
— Кошмар! — выпучила я глаза. Пришлось трясти руками, чтобы они перестали казаться мне скрюченными, как у высохшей старухи. — Как они их так быстро и много доят?
— Опыт, — хмыкнул Пётр. С лёгкой улыбкой, затаившейся в уголках глаз среди микроморщинок, посмотрел меня с высоты своего роста и одобрительно кивнул. — Ладно, сегодня можешь освободиться пораньше. Звякну Банзаю, он тебе отвезет домой.
— И всё? — вскинула я брови. — Я могу ещё что-нибудь поделать. Когда руки отдохнут.
— Ну, сама напросилась, — повёл Пётр бровью. — Раздашь коровам соль, там, где ее уже слизали. А потом, всё равно, с Банзаем домой.
— Соль? Зачем коровам соль?
— Витамины, минералы и вкусный для них леденец. Брикеты на складе, склад за фермой. Вперёд.