Сжимая в руке вилку, едва сдерживая себя от того, чтобы не воткнуть её папе в глаз.
С момента моего возвращения домой папа уже четыре дня ходил из комнаты в комнату как царь, который смог перевоспитать своё никчемное чадо. Если бы у него было на это время, то он, наверняка, открыл бы курсы, чтобы научить своих друзей тому, как нужно скидывать своего ребенка на более разумного и терпеливого человека. Возможно, сегодня он этим как раз и решил заняться. Не зря же к нам пришли родители парня, бьющего привязанных лошадей. Сам парень, кстати, тоже здесь же. Смотрел на меня исподлобья заплывшими с похмелья глазами и допивал второй графин воды, пока наши отцы оживленно о чем-то беседовали, а мамы улыбались друг другу пластиковыми улыбками, делая вид, что они друг другу нравятся.
Я всё это время гоняла по тарелке зеленый горошек и просто ждала, когда этот вечер закончится и я смогу поговорить с папой об очень важном деле. Для меня — важном, а для папы моё заявление, скорее всего станет поводом увезти меня в ещё более глухую тайгу.
Но я должна хотя бы попытаться.
— Никита, кхм, — папа отёр губы салфеткой, хитро переглянулся с отцом Никиты и оба коротким кивком пришли к какому-то общему решению. — Завтра мы с твоим отцом уезжаем, не мог бы ты занять на весь день Василису, чтобы ей не было скучно?
От подобного заявления мои брови едва не улетели в потолок. Рука с зажатой вилкой замерла, а я подняла взгляд на папу, надеясь на то, что мне всё это послышалось. Папа не может заниматься таким грязным делом. Он же мой папа. Человек, который когда-то целовал мне пяточки, не может просто так взять и без зазрения совести подложить меня под кого-либо.
Мама, кажется, тоже потеряла дар речи, посмотрев сначала со страхом на меня, а потом со злостью на папу.
— Без проблем, — выронил Никита небрежно и снова присосался к стакану с водой. Ему, похоже, вообще было плевать с кем, когда и сколько.
Не хочу это признавать, но Пётр оказался прав насчёт того, что папа продумал, вообще, всё. Даже эту «случку».
— Папа, — обратилась я к нему с легкой улыбкой. — Можно тебя на минуточку?
Когда, если не сейчас? Нужно только не испугаться и не отступить.
Мама с нескрываемым волнением посмотрела на меня, выходящую из-за стола, а затем и на папу, который, явно скрывая раздражение, пошёл за мной.
— Мы сейчас вернёмся, — бросил он гостям фальшивую улыбку и последовал за мной из столовой на улицу, взглядом предупреждая, чтобы не вздумала взбрыкнуть.
Только не кричать, не дёргаться, не поддаваться желанию поистерить. Всего месяц жизни с Петей и одна случайная осечка научили меня следить за словами. А сам Петя научил меня, что с мужчинами нужно быть хитрее, даже если это твой папа.
Боже, я его ненавижу, но ничего не могу поделать с тем, что он прав. Пусть и в своей грубой прямолинейной манере, но Петя прав во всём.
Мы с папой молча вышли на улицу, на крыльцо нашего дома.
Вечерняя августовская прохлада коснулась кожи и пустила по ней мурашки. Папа слегка поёжился, но не прекратил сурово на меня смотреть и ждать, когда я «разрожусь» тем, ради чего его сюда вызвала.
— Говори, — потребовал, всё же, не выдержав.
На этот его тон я по привычке приготовилась выпустить когти и обороняться ими до последнего. Но тут же вспомнила Петины слова и заставила себя стать девочкой и просто дочкой, а не колючкой.
— Папа, — выронила я тихо, но уверенно. Папину теплую ладонь взяла в свои чуть прохладные от волнения и увидела, как он растерялся, явно не ожидав от меня подобного. — Я хотела бы поговорить с тобой о кое-чем очень важном. Для меня важном.
— Ну… говори, — нахмурился папа, но голос его стал значительно мягче. Он как-то, наверное, машинально взял мои ладони в свои руки и нежно сжал. — Руки-то что такие холодные? Замёрзла?
— Нет… Немного. Но я не об этом…
— Сейчас скажу, чтобы принесли тебе плед или кофту, — тут же включил хоть и строгую, но заботу, папа.
Надо же, работает!
Чтоб у Пети борода отвалилась. Нострадамус чёртов!
— Не нужно, пап. Мне уже гораздо теплее, — улыбнулась я и опустила взгляд на наши руки.
— Ну? Так о чем ты хотела поговорить? — спросил папа, не собираясь отпускать моих рук.
— Пообещай, что не будешь ругаться.
— Вася, — протянул папа угрожающе.
— Я хочу снять квартиру и пожить отдельно, — выпалила я и тут же почувствовала, как папа собрался выпустить мои руки, но я успела его удержать. — Папа, послушай меня, пожалуйста! Хотя бы раз.
Папа сжал челюсти, тяжело и шумно вздохнул, посмотрев прямо перед собой над моей головой, а потом, всё же, соизволил вернуть внимание к моей персоне.
— Ну? — выронил он снисходительно, но греть мои руки в своих не перестал.
Это ведь хороший знак, да?
— Мне уже двадцать лет, пап. Я хочу попробовать стать самостоятельной. Ты и мама не навсегда ведь со мной, верно? А как я потом буду жить без вас, если ничему так и не научилась сама? Я знаю, пап, тебя это злит, но можно я хотя бы попробую побыть самостоятельной? Месяца три, например, для начала?
Папа снова сжал челюсти, тяжело вздохнул, опустил взгляд на наши руки, а затем снова заглянул мне в глаза.
— Три месяца? — спросил он строго, словно ожидая, что, услышав из его уст этот срок, я испугаюсь.
— Да, папа. Для начала три месяца… А давай заключим пари! — осенило меня. Ведь папа любит поспорить. — Если за эти три месяца я хоть раз обращусь к тебе или маме за помощью, даже по пустяку, то я сразу возвращаюсь домой. Согласен?
Я умоляюще смотрела папе в глаза и ждала его вердикта.
— Три месяца? — повторил он мягче и чуть сощурил глаза, словно что-то просчитывая в своей голове. — Ты же и недели не выдержишь без моей или маминой помощи.
— Спорим? — высвободив ладони из папиных рук, я протянула ему правую ладонь и спокойно продиктовала условия. — Если за три месяца я попрошу у тебя или у мамы хоть копейку или хоть какую-то помощь, то сразу возвращаюсь домой и о самостоятельности больше даже не заикаюсь. Договорились?
— Вася, — качнул папа предупреждающе головой. — Кто так ведет переговоры? Саму себя же подставляешь, — в его голубых глазах блеснул азарт, который он пытался замаскировать под строгостью.
— Ну, так что? Спорим? Или ты боишься проиграть?
— Ну, давай поспорим, — хитро ухмыльнулся папа и пожал мою руку.
Я едва не взвизгнула от понимания того, что у меня только что получилось.
Я впервые смогла договориться о чем-то с папой? Серьёзно? Я сама?
— Но эти три месяца я буду приезжать без предупреждения в любой момент и смотреть, как ты там живёшь, — строго добавил папа.
Ну, конечно. Как он не оставит за собой хоть какую-то нитку контроля надо мной?
— Хорошо, — согласилась я и бросилась папе на шею, крепко его обняв. Я уже и забыла, когда последний раз так его обнимала. Наверное, когда мне лет девять было. А потом мы с ним только спорили и ругались, будто специально установив между нами обоюдную дистанцию. — Кстати, пап, прости, что перестала тебе об этом говорить, но я тебя очень сильно люблю. Правда. Честно-честно.
— Точно с ума сошла у меня дочка, — выдохнул папа со смешком, но тоже крепко обнял меня в ответ и погладил по волосам. Точно как в детстве. — Ладно, — мягко отпустил меня папа, пропустив волосы между пальцами. — Пора вернуться к гостям. А-то мама там одна.
Чуть прочистив горло, он отстранился от меня и, почему-то, перестал смотреть в глаза. Молча сжал переносицу кончиками пальцев и кивнул на входную дверь.
— И можно ещё кое-что сказать, папа?
— Так я и думал, — вздохнул он нервно.
— Нет-нет. Я ни о чём не хочу тебя просить, но просто хочу сказать, что ты хочешь отправить меня на свидание с человеком, который две недели назад привязал лошадь к забору, чтобы её было удобнее бить.
— Никитка?! — нахмурился папа, не веря своим ушам.
Конечно! Ведь мама этого Никиты полвечера нахваливала, как её сыночек прекрасно умеет скакать на любой лошади и, вообще, любит всех животных.
— Угу, — кивнула я, поджав губы. — И я, конечно, ни на что не намекаю, папа, но представь, что на месте лошади однажды могу оказаться я, если вдруг случится то, что вы с его отцом задумали для нас.
— Блядь! — коротко и тихо выругался папа, устало прикрыв глаза и потерев кончиками пальцев лоб. — Подскажи-ка мне, дочка, как интеллигентно послать гостей на хуй?
— Уже поздно, спасибо, что пришли.