Васю учить - только портить (СИ)

Глава 23. Василиса

— Ты мой самый красивый. Ты мой самый нежный. Ты мой самый обнимашечный и самый няшечный. Муа, муа, муа!

— Хватит портить моего коня, — ворчал Пётр, пока я лобызала Сеню, который был совсем не против моих ласк.

Сам Пётр в это время чистил Ладу, которая гордо и терпеливо ждала, когда она закончит и даст вкусняшку.

— Да разве я порчу? — спросила я, не оборачиваясь и вновь обняла коня, который сам своей мордашкой подтолкнула меня в плечо поближе в себе. А потом устроил шалость, прихватив мою косу губами. — Так вот чего ты там тянулся! — хохотнула я и взяла конец своей косы, поднеся к Сениной мордашке. — Хочешь «тсахейлу»? Но я на тебя, всё равно, не сяду. Я не синий человечек.

— Седлала бы хоть раз. Если только по синьке сможешь, то можно у Ильича самогон взять.

— Нет. Я тяжелая. Даже с самогонкой внутри.

— Даже я Сеньку седлал.

— Оно и видно, — хмыкнула я и зашла сбоку коня, погладив того по спине. — Вон какая яма осталась. Да, Сень? Может, массажик?

— Может, по жопе? — хмуро поинтересовался Пётр, переложив мокрую тряпку из руки в руку. — Вот по этой. Которая в лосинах, — бросил он взгляд на мой зад, обтянутый серой эластичной тканью. — Шевелись, Васька. Скоро приедут, а у тебя ещё конь не валялся.

— Не валялся? Сень, ты почему ещё не валялся? — я снова начала жамкать коня в своё удовольствие. Да как его можно не жамкать, если он сегодня сам за мной пошёл и спокойно встал на развязки, а потом заигрывал со мной, оказывается, желая поймать за косу? — Ну, что за красавчик такой?! Так бы и съела.

— Он старый конь — долго жевать придётся, — заметил Пётр.

— Фу, — поморщилась я. — Не в этом же смысле.

— Привет, работникам! — бодрый голос Алёны почти мгновенно уронил моё настроение. Даже Сеня это почувствовал, начав слегка подёргиваться и мотать головой на развязке.

— Уже приехали? — Пётр удивленно вскинул брови.

И, наконец, соизволил улыбнуться. Но не мне, конечно же. И даже дал себя этой Алёне обнять.

Всё, Сеня, мы уходим. Нашим глазам это неприятно. И, вообще, мы здесь лишние.

— Здравствуйте, — бросила я через плечо и почти даже мило улыбнулась женщине в жёлтом платье. Отвязала Сеню и пошла с ним к манежу, старательно игнорируя милые смешки воркующих за спиной.

Пётр воркует? Гадость какая!

Снова встретившись с иппотерапевтами, я передала им Сеню, которого они ждали. Лада и Лексус уже топтались на манеже, ожидая, когда начнется занятие и знающе приготовились принимать гостей, встречая их у ограждения.

К манежу подошли те же дети, которых я видела до этого: девочка после аварии и мальчик с ДЦП. Я поздоровалась с ними, с их родителями и отошла в сторону, чтобы никому не мешать.

Хорошо, что сегодня я догадалась взять с собой пастель и большие листы бумаги. Я не могу ничем быть полезной на самом манеже, но хотя бы могу никому не мешать своим присутствием.

— Гриша, привет! Мы ради тебя снова видеть, — услышала я в стороне женский голос, но больше всего моё внимание привлёк Сеня, который, словно услышав что-то только ему известное, подошёл к ограждению, перекинул через него мордашку и словно к чему-то потянулся.

Взглядом проследив за тем, куда смотрел конь, я увидела рыжего мальчишку лет четырнадцати. Он шёл тихо, плавно переставляя ноги, но уверенно. Подходя к Сене, мальчишка вытянул руку ладонью к коню и остановился, когда Сеня ткнулся в его ладонь носом, закрыл глаза и фыркнул так, что в его выдохе мне словно послышалось: «где ты был, Гриша? Я волновался».

Моя рука с зажатым в пальцах мелком будто сама забегала по листу, штрих за штрихом перенося на бумагу хрупкий момент встречи Сени и Гриши. Всего лишь ладонь и нос. Рыжий затылок и светлая грива, за которой прятались умиротворенно прикрытые голубые глаза.

Не помню, когда ещё я так быстро рисовала, лишь легкими штрихами изображая главное.

В очередной раз подняв голову, я увидела, как Гриша плавно отнял ладонь от Сениного носа, и тот, знающе, отошёл в сторону, приготовившись встречать мальчишку, который сейчас остановился недалеко от меня и начал неспеша снимать с себя куртку, пока, похоже, его мама держала в руках шлем для верховой езды.

Самое главное я оставила в штрихах. Осталось только добавить красок.

Рука дрогнула в момент, когда я снова услышала смех Алёны. Вскинув взгляд, увидела её и Петра с другой стороны манежа. Они улыбались друг другу, Алёна касалась его, а я мысленно подрисовывала ей сломанные руки.

Зачем она столько тискает Петра? По нему же видно, что он не самый тактильный человек, но она снова и снова нарушает его личное пространство. Хотя, по Петру сейчас нельзя сказать, что он против ее прикосновений.

Она иногда кладёт ладонь ему на плечо, привлекая к себе внимание. Тычет его кулаком в бицепс, выражая какие-то смешные протесты, и хватается пальцами за его запястье, закатываясь от смеха.

Постеснялись бы хоть! Тут же дети!

И я — психованная.

Опустив взгляд, я не сразу заметила, что моё личное пространство прямо сейчас тоже кое-кто нарушает. Рядом со мной сел Гриша, явно заинтересованный рисунком, который лежал на моих коленях.

Мальчик не говорил, не смотрел на меня, никак не акцентировал на мне внимание, похоже, вовсе меня игнорируя.

Нужно быть аккуратнее. Просто нужно быть аккуратнее.

Подняв вопросительный взгляд на Гришину маму, я сложила бровки домиком, ожидая хоть какой-то инструкции.

— Аутизм, — сказала женщина одними губами, а по моей спине пробежал холодный пот.

Что я знаю об аутистах?

Да практически ничего!

Только из какого-то фильма мне известно, что они восприимчивы к звукам и голосам, поэтому нужно с ними разговаривать тихо и доброжелательно. И ни в коем случае нельзя их касаться и посягать на их личное пространство.

Это всё, что я знала. Но так как знала я это из фильма и даже не из документального, то я не могла быть на сто процентов уверена в том, что мои знания верны.

— Тебе нравится, Гриша? — спросила я тихо, и вся внутри сжалась в комочек, боясь реакции мальчика и его мамы.

Что, если я что-то прямо сейчас сделала не так?

— Нравится, — несколько равнодушно и отрешенно, но Гриша ответил на мой вопрос и потянул руку к рисунку.

— Хочешь, я подарю его тебе?

— Нет, — Гриша продолжал тянуть руку, но тянул он её не к рисунку, а к мелку в моей руке.

Поняв, чего он хочет, я перехватила мелок за самый край и дала его мальчику так, чтобы наши пальцы не соприкоснулись. И не потому, что мне было брезгливо. Совсем нет. А потому что я не хотела, чтобы мальчик испугался случайного прикосновения.

Всё-таки, я новый и совершенно незнакомый ему человек.

— Держи, — отдала я ему мелок. — Хочешь, я дам тебе чистый лист?

— Нет. Я здесь хочу, — ответил Гриша и потянулся к моему рисунку. Я ненавязчиво повернула и придвинула к нему лист на твердой подложке и с замиранием сердца проследила за тем, как мальчик оставил пару светлых штрихов на гриве Сени и такие же на своём нарисованном затылке. — Братья, — сказал мальчик, возвращая мне мелок.

— Очень красиво, — сказала я тихо, понимая, что его штрихи идеально вписались в картину и добавили ей тепла.

Подняв взгляд, чтобы посмотреть на Сеню, я встретилась взглядом с Петром, который с легкой улыбкой наблюдал за мной и мальчишкой.

Поджав губы и округлив глаза, я дала ему понять, что прямо сейчас мне неловко и немного страшно.

Пётр в ответ лишь тихо и по-доброму хохотнул, из-за чего его широкие плечи чуть дрогнули, и на одно из них вновь опустилась Алёнина ладонь.

Только не закатывать глаза. Не закатывать.

— Гриша, — его мама аккуратно положила ладонь ему на плечо, привлекая к себе внимание мальчика. — Тебя ждёт Сеня.

Мальчик, словно опомнившись, продолжил неторопливое переодевание, а Сеня всё это время терпеливо его ждал и даже не думал капризничать.