Васю учить - только портить (СИ)

Глава 28. Василиса

Мы разбили лагерь на берегу реки.

Разбить лагерь (в понимании Петра) — это поставить два раскладных стула недалеко от берега, разжечь между ними костёр, а чуть в стороне разложить столик.

Пётр, не знающий понятие «скоромность», разделся до трусов и вошёл в реку, чтобы смыть с себя грязь. Там же состирнул джинсы, которые затем оставил сушиться на ветке дерева.

А я же успевала наслаждаться видами с… пирса? Что это подо мной? Просто длинная широкая доска, один край которой лежал на каменистом берегу, а другой — в воде на двух металлических колёсах.

— Ты там аккуратно, — сказал Пётр, раскладывая удочку. — За колесами начинается яма, в ней рыба стоит. Так что, если не умеешь плавать, не шагай туда.

— А мне удочку дадите?

— Чтобы ты мне её утопила? — хмыкнул Пётр, посмотрев на меня.

Ещё и влажные волосы назад зачесал так… сексуально.

— Я думала, вы две удочки взяли, — надула я притворно губки и пошла к нему по доске.

— Вторую я взял, чтобы тебя вылавливать из реки, если топиться надумаешь.

— Боитесь меня потерять? — ехидно улыбнулась я.

Пётр лишь неясно улыбнулся мне в ответ, повел широкой бровью и кивнул в сторону «уазика»:

— Иди, бери свою удочку. Не запутайся только в ней.

Довольная собой, почти вприпрыжку, я дошла до машины, достала из неё удочку и, повторяя за Петром, начала её раскладывать.

— А у меня короче, — хныкнула я.

— Ну, ещё бы, — усмехнулся Пётр, подходя к берегу. Звучным матом отогнал заигрывающих друг с другом Беляша и Найду, и достал банку с червями. — Иди сюда. Наживку насадишь.

— Наживку? Я? Я думала, вы мне сами всё сделаете.

— Тогда я потом сам эту рыбу и съем. Иди сюда, — нехотя, но я подошла поближе к Петру. Глотая рвотные позывы, проследила за тем, как разорвал извивающегося червя надвое и одну половину отдал мне. — Насаживай.

— Я как-то не готова, — держа червя двумя пальцами на вытянутой руке, я думала только о том, чтобы даровать ему свободу.

— Не боись. Червяк — это не баба. Его можно и без букета насадить.

— Ха-ха, — выдавила я иронично. — Покажите, как вы насаживаете.

— Ох, Васька. Твои б предложения, да… кхм, ладно. Смотри, — подойдя ко мне ближе, Пётр продемонстрировал, как филигранно он умеет насаживать червя на крючок. Тот даже не сопротивлялся ему. Почти.

— У вас так хорошо получается. Насадите и мне.

— Сама насаживай, — хохотнул Пётр.

— Мамочки, — пискнула я и поднесла крючок к попке червя. Или к его лицу. Сложно сказать. — Я буду осторожной, хорошо? Ты только не извивайся так, пожалуйста. Я могу промахнуться и попасть тебе куда-нибудь не туда. А мы ведь оба не хотим этих неловкостей, ведь так? Просто дай мне дырочку. Смотри, какой ты красивый…

— Я, пожалуй, запомню это всё, — смеялся в стороне Пётр, который, вместо того, чтобы начать рыбачить, наблюдал за тем, как я тут с червём упражняюсь.

— Он не даёт! — возмутилась я, когда червяк словно специально отвел попку подальше от острия крючка.

— Вот-вот. Почувствуй, что это такое.

Собрав всю волю в кулак, я, с самыми искренними извинениями перед червём, наконец, пропустила через всё его тело крючок.

— Прости ещё раз.

— А теперь поплюй на него.

— Зачем? — поморщилась я, глянув на Петра.

— На удачу.

— Что он вам плохого сделал?! — возмутилась я. — Вы и так его пополам порвали, потом я его на крючок насадила, а теперь ещё на него поплеваться нужно. За что столько унижений одному маленькому червяку? А ведь его ещё и рыбы обглодают.

— Ты когда мясо ешь, свинку и коровку жалеешь?

— Ну, да.

— А почему тогда продолжаешь есть?

— Вкусно.

— Ну, и тут почти то же самое. Сначала вкусно будет рыбе, а потом и нам. Плюй.

— Не буду, — воспротивилась я.

— Как хочешь, — махнул на меня Пётр рукой и пошёл к столику, чтобы положить около него чемоданчик со снастями. — Только потом не ной, если без удачи ничего не поймаешь.

— Можно подумать, что мои слюни — магнит для рыбы, — буркнула я себе под нос. Затем, немного подумав, всё же плюнула на червя. Совсем чуть-чуть. Больше звуком плюнула, чем слюнями. — А теперь неси мне рыбку побольше, червячок.

Подойдя ближе к берегу, я замахнулась удочкой и фиганула ею вперед, ожидая, когда поплавок и червяк просвистят над моей головой и упадут в водную гладь.

Но вместо свиста последовал отборный мат, на который я резко обернулась и увидела, как из верхней губы Петра торчит обплеванный мной червяк.

— Васька, ёб твою мать! — рыкнул Пётр. — Ты что наделала?

— Поплевала на удачу. Вы же сами сказали…

Ясно было одно — сам червяк за верхнюю губу Петра зацепиться не смог бы. У него даже лапок нет. Значит, за губу зацепился крючок.

Чтобы не начать приступ паники и истерики, я держалась за удочку обеими руками и во все глаза смотрела на Петра, который, явно сдерживая матерный водопад, смотрел в ответ на меня.

— Чё в удочку вцепилась? Подсекать собралась?

— Я не знаю, что делать дальше, — пропищала я жалобно. — И вы ещё молчите так… страшно.

— Иди в машину, возьми кусачки. Удочку, блядь, положи! — рявкнул Пётр, когда я прямо с удочкой в руках пошла к машине.

Я тут же положила удочку у берега и бегом подбежала к машине, где в старом облезлом ящике с инструментами с трудом нашла то, что могло напоминать кусачки.

Пётр в это время сел на раскладной стул у костра, закинул руки за голову и, в целом, устроился так, будто собрался загорать.

— Вот, — подошла я к нему и протянула кусачки.

— Это пассатижи, — выронил Пётр скучающе и продолжил созерцать водную гладь. — Кусачки похожи, только меньше.

Наконец, в ящике я нашла то, что было максимально похоже на описание Петра и снова подбежала к нему.

— Вот.

— Это плоскогубцы, — вздохнул Пётр и укоризненно посмотрел на меня. — Васька, меня уже черви жрут.

Всё в той же панике я побежала обратно к «уазике» и вернулась от него с ящиком инструментов.

— Показывайте.

— Держи. Рыбачка, блин, — Пётр вложил мне в руки небольшие кусачки. Я мысленно зафиксировала, как они выглядят. Про пассатижи и плоскогубцы я тоже, кстати, запомнила.

— Что теперь делать?

— Откусывай жало у крючка. Только постарайся череп мне не вскрыть в процессе.

— А как? Нужно же чем-то обработать рану. И кусачки. Они же грязные!

— Под водительским сиденьем бутылка самогонки. Обрабатывай, — за неимением альтернатив я облила кусачки найденной самогонкой и с этой же бутылкой пошла к Петру. — Нет. На второй день я не пью. И так хреново, — поморщился он, как маленький отвернувшись от бутылки.

— Ну, может… — немного подумав, я достала из своей сумки салфетки и облила одну из них самогонкой.

— Ты не торопись, — меланхолично произнес Пётр, вполне нормально разговаривая для человека, у которого из верхней губы торчал крючок с червём. — Не волнуйся за червя. Я уже пару раз его облизал.

— А как теперь? Что делать?

— Не знаю, — пожал Пётр плечами. — Домой его возьму, спать с ним буду.

— Я про крючок, вообще-то. Как его… откусить?

— Конец с жалом откуси, а дальше вытащить будет проще простого.

— А как я…? — немного подумав, я села Петру на колени и слегка прильнула к его обнаженному торсу, чтобы разглядеть крючок, его жало и червя. — Меня сейчас стошнит.

— Надеюсь, в сторону?

— Не надейтесь, — на секунду я заглянула в его глаза и мысленно поругала за то, что он такой спокойный.

Сидеть на Петре боком и пытаться поймать край крючка, почти потерянный в его бороде — было тем ещё испытанием.

— Оседлай меня нормально. Как коня, — сказал Пётр, видя, что я начала елозить на нём, чтобы сесть поудобнее и подобраться к его губе с крючком.

— Может, мы просто обрежем леску и снимем червя? Вам, кстати, очень идёт. Как пирсинг.

— Хуирсинг. Садись нормально и исправляй, что сделала.

Привстав, я перекинула одну ногу через ноги Петра и фактически оседлала его. так, действительно, оказалось гораздо удобнее.

С салфеткой, смоченной самогонкой, в одной руке и с кусачками — в другой, я снова приникла к торсу Петра и вгляделась в его ранение.

— Так. Теперь жало хорошо видно. В принципе, я могу его подцепить. Только вы руки уберите подальше. Вдруг, вам будет сильно больно, и вы решите меня побить.

— И куда я дену руки? В «уазик» унесу?

— Хотя бы подальше от моего лица. Сюда положите, — я сама опустила его руки и положила ладонями на свои бедра поближе к коленям. — Если станет совсем больно, просто сжимайте. Только не говорите ничего, а то вдруг у меня кусачки с вашей активной губы соскользнут. Готовы?

— Давай, — сказал Пётр спокойно. Мужские пальцы чуть сильнее впились в кожу моих бедер, когда я пальцами подцепила его верхнюю губу и поднесла к ней кусачки.

Меня мелко потряхивало, а по спине прокатывался холодный пот, хотя вокруг была жара.

Зацепив край крючка кусачками, я на секунду заглянула в голубые глаза Петра, в которых царило абсолютное спокойствие и доверие.

Нашёл кому доверять.

Сдерживая внутреннюю истеричку, я сжала кусачки с большим усилием и кое-как смогла перерезать кончик крючка с жалом, который тут же отлетел куда-то в сторону.

Пальцы на моих бёдрах сжались сильнее.

— Больно? — спросила я, когда вынула из губы Петра крючок с червём и откинула в сторону.

— Как комар на стероидах укусил, — сказал Пётр, а затем взвыл и зажмурился, когда к его губе я приложила салфетку, смоченную в самогонке.

Наверняка от его пальцев у меня останутся синяки на бёдрах.