Васю учить - только портить (СИ)

Глава 22. Василиса

С тяжелой от мыслей и недосыпа головой я, всё же, смогла поднять своё вялое тело с постели после первого же стука Петра в мою дверь. Сегодня, к счастью, он не долбился ко мне, как чокнутый сосед с перфоратором, а постучал так тихо, будто надеялся, что я его не услышу.

Похоже, планировал оставить меня дома не в форме приказа, как было вчера, а сделать вид, что он старался, но я не проснулась.

Шиш ему!

Хотела перед завтраком заняться йогой, но стоило только сесть в постели и поднять руки, чтобы потянуться, как спину начало саднить. Придётся отложить йогу до завтра, а ещё нужно будет найти где-нибудь чесалку, потому что спину хотелось чесать постоянно.

Внизу Пётр традиционно пёк хлеб и не очень обрадовался моему появлению.

— Поспала бы ещё.

— Я же вам вчера говорила, что когда захочу отдохнуть, тогда вы мне выходной и дадите. Тем более, Пётр, вы вчера сами предложили мне поехать с вами в конюшни.

— Понадеялся, что ты откажешься от мытья стручков и останешься дома.

— Можно подумать, я туда ради стручков еду, — фыркнула я и отломила хлебную корку от еще горячего хлеба.

— А ради чего? — обронил Пётр, убирая со стола муку и сито.

— Есть там один красавчик… — загадочно протянула я, и в моё лицо тут же впились голубые глаза. Строго и требовательно. Рука с сито застыла над столом.

— Кто?

— Ну, такой… светленький. — Пётр нахмурился, пытаясь понять, о ком я веду речь. — Он такой нежный, внимательный, но при этом очень серьёзный и ответственный, — говорила я мечтательно, отщипывая понемногу хлеб. — У него такие глубокие голубые глаза и светлые волосы, — чем больше я говорила, тем больше понимала, что это описание отлично подходит под самого Петра. Аж самой стало смешно.

— Да кто это, блядь? — брезгливо выронил Пётр, явно начиная злиться. Поди, уже весь персонал конюшни мысленно перебрал.

— Я обещала ему сохранить наши чувства в тайне от вас, Пётр, но, хочу, чтобы вы знали, что у нас с ним всё серьёзно, и я его в обиду не дам.

— Кто? — Пётр смотрел мне прямо в глаза исподлобья. Ещё немного и он точно пропустит меня через сито, что было в его руке, чтобы вытряхнуть из меня правду.

— Сеня, — произнесла я широко улыбнулась, увидев на лице Петра секундную заминку.

— Иди-ка ты, Васька…

— Куда? — хохотнула я, заметив, как глубоко в медной бороде начала расцветать улыбка.

— В свою комнату и готовь спину. Мазать буду.

— Ну, хоть не задницу, — выдохнула я расслабленно и отряхнула руки от крошек. Спрыгнула со стула и поплелась наверх, в комнату.

— О, Натах! — произнес Пётр, вынудив меня застыть на одной из ступенек и обернуться, чтобы увидеть Наталью, традиционно пришедшую в дом Петра с первыми лучами солнца. — Рано ты сегодня.

Сломанная рука сына и теленок, пущенный на котлеты, — похоже, не повод оставить хоть на день планы по взятию крепости по имени Пётр.

— Я не к тебе, Петь, — скромно улыбнулась женщина и встретилась со мной взглядом. — Я к твоей Василисе.

Поворот, однако.

Мы с Петром молча переглянулись, явно не ожидая подобного исхода событий.

— Да? Что-то случилось? — пришлось снова спуститься вниз, чтобы быть с женщиной на одном уровне. — Как себя чувствует Серёжа?

— Как раз за него я и хотела сказать тебе спасибо, Василиса, — чуть смущенно произнесла Наталья, потупив взгляд. — Я, как мать… Не знаю, что было бы с Серёжей, если бы ты не спустилась в колодец… — голос женщины сорвался до невнятного шепота. Стало ясно, что она вот-вот разревется.

— Перестаньте, — подошла я к ней ещё ближе и положила ладонь на теплое плечо. Мягко погладила и чуть-чуть потрясла, чтобы она совсем не расклеилась. — Всё же хорошо.

— Благодаря тебе, — Наталья резко втянула носом воздух и неожиданно обняла меня.

Наши с Петром взгляды снова встретились и, похоже, он был не менее удивлен, чем я.

— Ну, всё, — приобняла я её и похлопала по спине, уже явно плачущую на моей груди женщину. О том, что теперь у меня ужасно саднит спина от её внезапных объятий, пришлось промолчать и потерпеть. — Всё уже хорошо. Всё уже позади.

Я не знала, что говорить в таких случаях. Обычно мне приходилось утешать подругу, которую несколько раз бросал один и тот же парень, и там в качестве слов утешения нужно было побольше оскорблений в адрес обидчика. Здесь же оскорблять было некого.

Может, на Петра сорваться? А-то стоит там — святоша в фартуке — по столу тряпочкой елозит.

— Ну… кхм… что-то я совсем расклеилась, — взяла, наконец, Наталья себя в руки. Выпустила меня из своих объятий и протянула мне небольшой подарочный пакет, который, оказывается, всё это время был у неё в руке. — Это тебе, Василиса, моя скромная благодарность. Прости, чем богата… — протянула она мне пакетик.

— Не нужно было, — покачала я головой, понимая, что отказаться не получится, ибо Наталья будет настаивать до последнего.

— Здесь мазь для твоей спины. Я сама собираю травы, — быстро пояснила Наталья. — Хорошенько пропарься в баньке, а потом нанеси эту кашицу на раны минут на двадцать-тридцать. И утром проснёшься, как новенькая. Ну, и конфеты ещё.

Я молча заглянула в пакет и увидела в нем небольшую коробку конфет и маленькую плоскую баночку с зеленой кашицей.

— Спасибо, Наталья. Не стоило, но спасибо, — улыбнулась я ей снова.

Женщина, будто слегка покланявшись нам, попятилась к выходу.

— И простите меня за всё. Больше я вас не потревожу, — сказала она напоследок и вышла из дома.

Мы с Петром молчаливыми взглядами проводили её до калитки, а затем Пётр, будто бы в сердцах, бросил тряпку, которой смахивал муку, на стол.

— Эх, Васька! Ты мне так всех поклонниц распугаешь.

— Ну, вы бы хоть слезу пустили, чтобы ваши страдания понатуральнее выглядели, — хохотнула я подошла к столу, поставив на его край бумажный пакетик, из которого вынула баночку с кремом и конфеты. — Боже! Сто лет конфет не ела! — как с голодных краев, я распечатал коробку с конфетами и сразу закинула одну из них в рот, ощутив, как молочный шоколад начал таять на языке. — Хотя, не сто лет, но одиннадцать дней — точно. А-то у вас, Пётр, из сладкого только чай с сахаром или компот и морс в столовке. Шоколадом даже и не пахнет нигде.

— Бери свои конфеты, пиздуй наверх и, чтобы встречала меня жопой кверху. Спину пора мазать, и за работу.

— Теперь я поняла, почему вы такой вечно хмурый — вы просто сладкого не едите. Держите. Я поделюсь с вами серотонином и дофамином, — подняла коробочку и поднесла к Петру поближе. Тот лишь поморщился и слегка отклонил голову, будто я ему кусок дерьма под нос подложила. — Ешьте-ешьте, — настояла я на своём, сама достала одну конфету из коробочки и поднесла к губам Петра. — Скажите «а».

— Вась…

Едва Пётр открыл рот, чтобы сказать моё имя, я вложила в него конфету. Хорошо, что он не выплюнул мне ее прямо в лоб, потому что, судя по выражению его лица, с которым он жевал конфету и смотрел на меня, пока я облизывала кончики своих пальцев, именно это он и хотел бы сделать.

— Вкусно? — поинтересовалась я и сама закинула в себя очередную конфетку. — С фундуком. Обожаю. А вы?

— Наверх пиздуй. И вечером готовься к бане. Вот этой зеленой кашей буду тебя мазать.

— У меня еще после предыдущего, то есть первого и последнего посещения вашей бани, волосы в носу не отросли. Пожалуй, я просто пропарюсь под горячим душем.

На прошлой неделе Пётр топил баню и пригласил меня тоже помыться в ней. Я думала, что там будет благоухать деревом и аромамаслами, пока я буду наслаждаться теплом, но на деле, едва я переступила порог бани и сделала вдох, у меня в носу сплавились все волоски, а сама я вылетела из бани, как бутылка из пробки, так в ней и не помывшись.

— Тебе сказали, что надо в бане. Значит, будет баня.

— Может, ещё конфетку? Что-то вы нифига не подобрели, — поднесла я к его губам еще одну конфетку.

— Наверх, Васька. Наверх, — строго припечатал Пётр, но конфету из моих пальцев забрал и сам закинул себе в рот. — Пиздуй, — кивнул он в сторону лестницы.