Веду себя как кошка во время течки. Аж стыдно за себя.
Пётр привёз меня в свой дом, приготовил обед, пока я переодевалась в своей комнате в прикид посексуальнее. И в итоге я просто поела, а он, переодевшись, уехал на свою работу и пропал до вечера. Никак не отреагировал на мои попытки приблизиться к его губам и получить ещё один хоть самый малюсенький поцелуй.
И даже сейчас, когда Пётр вернулся домой с работы, принял уличный душ и вошёл в дом, он никак на меня не отреагировал. Вернее, отреагировал, но в своей привычной мужланской манере, хмуро на меня глянув. А я, как дурочка, тёрлась перед ним, надеясь, что вот сейчас, соскучившись по мне за день, он точно меня поцелует.
Угу, бежит и падает. Сделал себе бутерброд и пошёл гулять по дому.
Нервно вздохнув, я помыла свою кружку после чая и поняла, что пора уходить в свою комнату, ибо так сильно унижать себя нельзя.
Отерев руки полотенцем, я пошла в свою комнату, но Пётр остановил меня на лестнице вопросом:
— А это что за хуй в траве?
Обернувшись, увидела в его руке холст, на котором мы с Баней утром рисовали яйцами.
— Это конь, выглядывающий из кустов, — ответила я сухо и, всё-таки, поднялась в свою комнату.
Просидела там около часа, надеясь, что Пётр зайдёт, но, судя по шагам, он прошёл мимо, в свою комнату, и в доме вновь наступила тишина.
Приняв душ, я решила больше ничего не ждать. И дураку было понятно, что Пётр пожалел о том, что сделал утром. Иначе зачем ему меня избегать?
Проворочавшись до полуночи в своей постели, я завернулась в одеяло и вышла на балкон. Прохладный ветер коснулся волос, приятно огладил кожу лица и пустил мурашки.
Даже ветер со мной куда более ласков, чем кое-кто бородатый.
Намеренно не смотрела в сторону его комнаты на тот случай, если он не спит, и наблюдает за мной. Пусть думает, что мне на него тоже плевать. А на балкон в полночь я вышла только для того, чтобы женихов с него увидеть, и для того, чтобы сделать заговор на луну, чтобы у Петра пися отвалилась вместе с яйцами, если он другую захочет, а не меня.
Тихо усмехнувшись над собой, я тряхнула волосами, развернулась на месте и сделала шаг обратно в свою комнату. Но едва я коснулась ручки стеклянной двери, как на балкон вышел Пётр. В трусах.
Делая вид, что не замечаю его, я открыла дверь шире и сделала шаг в комнату, но оказалась тут же перехвачена сильной рукой за талию поверх одеяла и вжата в торс Петра.
Приятная дрожь прокатилась до пальчиков ног, когда я почувствовала, как Пётр обнял меня второй рукой и уткнулся носом в шею, глубоко и шумно вдохнув мой запах.
— Обиделась? — спросил он шёпотом, касаясь губами кожи.
Я промолчала. Он и сам всё прекрасно понял.
— Сама подумай, зачем тебе такой старый хрен, как я?
— Вы не старый.
— Поэтому ты до сих пор мне «выкаешь»?
— Вы старше, но не старый, — стояла на своём и слегка откинула голову на его широкое плечо, с наслаждением ощутив, как Пётр прошёлся кончиком носа от шеи к уху и тихо шепнул:
— Я старый занудный хрен. И ты убежишь от меня через ещё один такой же месяц, сверкая пятками.
— Я здесь уже двадцать дней. И бежать никуда не собираюсь.
— Это пока, — выдохнул Пётр и развернул меня в своих руках лицом к себе. Крепкие объятия снова сомкнулись на моей талии. — Пройдёт ещё дней десять, и ты сама от меня убежишь. Если отбросить весь романтический звездёшь под луной, то всё это… — обвёл он взглядом свой дом и территорию рядом с ним. — … это не то, о чём мечтают девушки твоего возраста.
— Тогда, наверное, вам стоит прямо сейчас перестать звездеть мне под луной. И обнимать меня, наверное, тоже не нужно.
Я вяло повела плечами, делая вид, что хочу высвободиться из его объятий, но Пётр обнял меня крепче и сильнее притянул к себе.
Я не смогла сдержать победоносной улыбки.
— И не стыдно тебе так над старым хреном издеваться? — поймал Пётр мой взгляд.
— А старому хрену не стыдно было сегодня весь день от меня прятаться? — задала я встречный вопрос. — Я начинаю подозревать, что старый хрен не такой уж и старый, раз весь день, как мальчишка, прятался от девушки после первого поцелуя.
— Мальчики, даже старые, тоже умеют стесняться и паниковать.
— Да? — повела я бровью. — Тогда я подожду, когда на смену мальчику придёт мужчина.
Сказав это, я высвободилась из рук Петра и пафосно пошла в свою комнату. Но успела сделать лишь два шага, как пол ушёл из-под ног, а я оказалась подхвачена на руки, брошена в свою постель и вжата в матрац тяжестью мужского тела.
Я рефлекторно вскинула руки и уперлась ладонями в мужские плечи. От жара его кожи на мгновение перехватило дыхание, а кровь зашумела в ушах.
Удерживая вес на вытянутых руках, Пётр смотрел на меня сверху вниз. Скользил взглядом по лицу, шее, ключицам. Втиснулся коленом между моих ног и, продолжая удерживать вес на одной руке, начал стягивать с меня одеяло, будто распаковывал подарок.
— Что? — спросил он хрипло, услышав мой тихий вздох, когда его ладонь огладила бедро, нырнув под ткань тонкой сорочки.
Хорошо, что я догадалась надеть лучшую свою шелковую сорочку и классные трусы.
— Тяжелый, — выдохнула я.
— Это я только в трусах такой, — произнёс Пётр, но сместился на локоть так, что мне стало гораздо легче.
А я осмелела настолько, что позволила себе тоже скользить по его коже ладонями. Кончиками пальцев в полумраке комнаты двигалась наощупь по его рельефным мышцам. Ногтями пробовала кожу спины и, добравшись до лица, поймала его за бороду и эгоистично притянула к себе, чтобы он, наконец, меня поцеловал, а не только дразнил прикосновениями.
— А ты сильная, — хохотнул Пётр мне в губы, но на поцелуй ответил охотно.
— Это я только в трусах такая, — парировала я тихо и упёрлась пяткой в мужскую ягодицу, с наслаждением заметив, как по его телу прокатилась дрожь, под пальцами запрыгали мурашки, а Пётр толкнулся мне в бедро пахом.
Очень твёрдым пахом.
— Твой батя отгрызёт мне яйца.
— Постарайся больше не пихать ему их в рот.
— Блядь! Единственного развлечения лишили, — рыкнул Пётр притворно разочаровано и порывисто сел в постели, увлекая меня за собой.
Я послушно, понимая без слов его желание, подняла руки и позволила снять с меня сорочку.
Жадный взгляд его глаз в свете луны будоражил и поджигал кровь, словно по моим венам был разлит бензин. Раньше я могла только мечтать о том, чтобы мужчина смотрел на меня именно так, чтобы в его взгляде не читалось, где мне нужно похудеть, а где уменьшиться в объёме.
Набросившись на мои губы с новой неистовой силой, Пётр перетянул меня на свои колени. Широкие ладони легли на почти неприкрытую тканью кружевных трусов задницу и снова вдавили меня в твердый пах. Обхватив его шею руками, я жадно глотала воздух, едва удерживая себя от стонов, пока Пётр скользил губами и языком ниже, лаская шею, ключицы и, наконец, грудь, которая, похоже, только и ждала, когда ею займутся.
Едва горячий рот накрыл сосок, я вытянулась дугой, вцепилась в волосы Петра и ощутила, горячую волну внизу живота.
Словно точно зная, что мне нужно, Пётр кончиками пальцев накрыл клитор поверх трусов. Не отрываясь от груди, начал пальцами выводить круги на самой чувствительной в данной момент точке моего тела.
Всего несколько секунд, и я дрожью и мурашками рассыпалась в его руках, с силой притянув к своей груди за волосы.
Шлепок по ягодице, звоном отразившийся от стен, снова вернул меня в сознание, и я тут же снова оказалась опрокинута на спину и прижата мужским телом к матрацу.
— Если мы зайдём дальше, то обратно уже не расколдуемся, — произнес Пётр, втянув мою нижнюю губу ртом. — Ты хорошо подумала?
— Я хочу.
Я вновь потянулась к нему за поцелуем, и Пётр вновь горячо мне ответил, впиваясь пальцами в бёдра на грани боли.
— Секунда, — выронил Пётр и вдруг соскочил с постели, быстрым шагом ушёл на балкон и скрылся из виду.
А я на несколько секунд осталась оглушенная случившимся.
И это всё? Продолжения не будет?
Но Пётр вернулся, бросил на прикроватную тумбочку упаковку с презервативами и, совершенно ничего и никого не стесняясь, стянул с себя трусы, выпустив наружу «шлагбаум», которым мне едва не попало по лбу.
— Твоя очередь.
— А можно я кое-что зарисую для начала? — выронила я с нервным смешком.
— Ну, правильно. Что ещё делать, когда у мужика стоит колом? Рисовать. Потом обведёшь. Мелом или фломастером…
Пётр наклонился ко мне, вновь приник к губам горячим поцелуем и нырнул пальцами под резинку трусов.
Я слегка привстала, чтобы ему было проще избавить меня от последнего предмета гардероба.
И стоило мне оказаться перед ним полностью обнаженной, как на смену, ищущему повод пошутить, пришёл совершенно другой Пётр — серьёзный, решительный, сосредоточенный.
Буквально касаясь взглядом каждого изгиба моего тела, он разорвал упаковку презерватива и надел его, глядя мне в глаза откровенно и прямо.
Я с готовностью приняла тяжесть его тела, охотно ответила на каждый поцелуй и стиснула зубы, приготовившись принять боль, когда головка его члена приблизилась к моим очень мокрым складочкам. Впилась ногтями в его спину и лбом упёрлась в плечо, когда он совсем немного вошёл в меня.
— Больно? — спросил он шёпотом.
— Немного, — выдохнула я, боясь расслабиться.
— Давно не было?
— Вообще не было, — выронила я каждой клеточкой своего тела ощутила, как Пётр напрягся и загудел от злости.
— Васька, блядь! — рыкнул он, явно собираясь с меня слезть.
— Только попробуй, — не сдержалась я и упёрлась пятками в его ягодицы, давая понять, что теперь я его уже не выпущу.
— Так и импотентом сделать можно. Предупреждать надо.
— И что бы ты сделал? Вставил другой стороной?
— Мало я тебе пиздов давал, Васька. Ой, мало, — качнул Пётр головой и уткнулся лбом в мой лоб. Слегка сменил позицию и стал будто нежнее в своих прикосновениях. Глубоко вдохнул, прикрыл на мгновение глаза и с выдохом открыл. — Если будет совсем плохо, перекусывай хуй и беги.
Это было совершенно неуместно, но я начала смеяться, абсолютно позабыв о боли, от которой в следующую секунду вскрикнула, когда Пётр вошёл глубже и замер, будто он ни при чем.
— Ещё раз так сделаешь, и я точно вставлю себе туда штуку, которой обрезают сигары, — процедила я, поймав его за бороду.
— Ну, всё, блядь. Вошла во вкус. Ей буквально только что первый раз в жизни хуй вставили, а она уже начала представлять, как потом будет вставлять туда всё, что под руку попадётся.
— Просто замолчи, — рассмеялась я и прильнула к его губам сама, понимая, что без его шуток мне было бы гораздо больнее.