Васю учить - только портить (СИ)

Глава 30. Василиса

Почему меня бесит Алёна?

Почему сегодня она бесит меня гораздо сильнее, чем все дни до этого вместе взятые?

Она всё так же в своей странной манере трогает Петра за руки и плечи, смеется, мягко бьёт его кулаками под рёбра.

Но сегодня это раздражало особенно сильно. Может дело в том, что сам Пётр там стоит перед ней и явно кайфует от её общества? Того и гляди, харя бородатая треснет от улыбки.

Мы уже отпустили почищенных лошадей, и сейчас они занимаются с детьми, которых привезла Алёна. И вместо того, чтобы идти к манежу и рисовать, как я планировала, я хожу по денникам и делаю вид, что занята уборкой, потому что Алёна и Пётр уходить отсюда тоже не собирались.

Бросая на них косые взгляды, я занималась тем, что просто перекладывала предметы с места на место или поправляла солому на полу. В общем, делала всё, чтобы со стороны казалось, что у меня есть уважительная причина задержаться здесь.

В какой-то момент Алёна забыла как пользоваться ногами и поскользнулась буквально на ровном месте. Пётр поймал её за талию. Прям двумя руками, крепко так. А мне захотелось, чтобы в них ударила молния и их разбросало в разные стороны.

Снова услышав их хи-хи, ха-ха, я просто вышла из конюшни на улицу в сторону поля, где коней объезжали те, кто за это заплатил. До этого момента я видела их только издалека и сильно не вглядывалась, так как находила себе занятия куда более интереснее, чем просто смотреть на то, как неуклюже седлают лошадей детишки богатеньких родителей.

Некоторых из них я знала. Но не близко. Просто помнила на лицо и не помнила по имени, потому что встречались мы только на тусовках, которые устраивали наши родители, чтобы похвастаться друг перед другом состояниями и успехами в бизнесе. Попросту говоря, отцы собирались, чтобы помериться, а их семьи в этот момент подыхали от тоски. Ну, разве что некоторые мамочки находили себе компанию с другими мамочками. А дети, в том числе и я, предпочитали находиться в стороне и ждать у стеночки, когда уже закончиться этот нудный вечер.

Подойдя к огороженному белым забором полю, я оперлась о выкрашенные доски руками и положила на них подбородок. Наблюдать за компанией из четырех человек и инструктора было не очень интересно, но и идти к детям на манеж в таком настроении я тоже не хотела. Нужно немного остыть.

Из всей компашки хорошо держалась в седле только какая-то девушка. Возможно, моя ровесница. Но с такого расстояния сложно понять её возраст. Она держалась в седле уверено и даже немного расслабленно. Было видно, что она знает, что делает и явно демонстрировала свои умения парням, один из которых лежал на лошади, не зная, как сесть. Поэтому просто её обнимал, распластавшись. Второй пытался повторить за девушкой и для этого обращался к инструктору, который, поравнявшись с ним на своей лошади, давал советы и показывал, как нужно держаться в седле, выпрямляя осанку неумельца.

А третий показался мне идиотом. Он и был таким. Я помнила, как на одном из вечеров он трахнул официантку, просто заведя её за тяжелую красную штору в том же зале ресторана, в котором мы все в тот вечер собрались с родителями.

Такой вот он человек — стоило его родителям на минутку отвернуться, как он начал пихать в рот официантке свою «каку».

Сейчас этот парень, к моему удовольствию, свалился с лошади. Карамелька остановилась и терпеливо ждала, когда он поднимется и снова сядет. Но, стоило ему сесть обратно, как она опять его скинула. Ей явно что-то в нём не нравилось.

Свалившийся парень снова встал. Но в этот раз седлать Карамельку снова не стал. Подвёл её к забору и привязал. Сдался. Слабак.

Недолго я радовалась его фиаско — буквально до первого взмаха хлыстом. Этот придурок начал бить привязанную лошадь, которая, не зная, как дать ему отпор, просто жалась к забору и подпрыгивала на месте.

Моё сознание и вся моя адекватность покинули меня уже после второго удара, когда стало понятно, что этот придурок не остановится сам и вряд ли кто-то станет останавливать его.

Я перелезла через забор и добежала до парня, который явно не ожидал того, что ему кто-то помешает. Он растерялся и не сразу понял, что происходит, когда я выхватила из его руки хлыст.

— Ты что делаешь? — вскрикнула я на него, а затем успокоилась, чтобы не пугать лошадь ещё сильнее.

— Эту мразь надо воспитывать, — рявкнул парень и лениво улыбнулся.

Мне стало ясно, что с ним не так — этот идиот был пьян. От него несло так, что к моему горлу подступила тошнота.

— Воспитывать? — взлетели мои брови. — А тебя кто будет воспитывать? Может, я? — вопросила я и начала бить его по ногам хлыстом. Не сильно, но хлёстко.

— Какого?! — парень, похоже, даже трезветь начал.

— Что не так? Не нравится? — улыбалась я как маньячка, парень пытался спрятать от меня свои ноги, закрывая их руками. — А Карамельке, по-твоему, нравится?

— Да ты охренела?! — взревел парень и резкими движениями вырвал из моей руки хлыст. Замахнулся, чтобы, похоже, ударить меня, но передо мной выросла стена в виде спины Петра. — Эй, борода, я за что плачу?! — начал тявкать парень, но через секунду уже скулил вжатый в забор.

Пётр завернул его руку за спину и заставил урода в модных сапожках побагроветь от боли и едва не пустить слезу.

— Что здесь было? — спросил Пётр нарочито спокойно. Но я чувствовала, как он буквально гудел от злости.

— Он привязал Карамельку к забору и начал просто так хлестать её хлыстом, — практически наябедничала я, отвязывая Карамельку, чтобы вернуть её в денник.

— Уведи, — кивнул мне Пётр.

Я послушно увела Карамельку в её денник, сняла с неё всю сбрую и передала работнику конюшни, который увёл её к другим свободно пасущимся лошадям.

Вернувшись на поле, я увидела, как Пётр что-то внушал парню, который стискивал челюсти, смотрел куда-то в сторону, но молча кивал. Стоящая за забором Алёна смотрела на них и мило улыбалась, глядя на разборки.

Может, её тоже хлыстом? Неужели она не боится, что они подерутся?

Выслушав Петра, парень нервно дёрнулся и широкими шагами ушёл с поля, а за ним ушла и вся его компания.

Я подошла к месту, где стояла Алёна, потому что Пётр шёл прямо к ней.

— Я тебе давно говорила, что нужно дать рекламу твоим лошадям, — произнесла Алёна достаточно спокойно, пока у Петра от хмурости срастались брови. — Да, это будет немного затратно, но зато ты сам сможешь отбирать тех, кто достоин обкатывать твоих лошадей, а не брать кого попало при деньгах.

— Ладно, — выронил Пётр нервно, не очень обрадовавшись такой идеи. — Присылай своего пидорковатого фотографа.

— Того я уволила. У меня сейчас новый. Красивый и очень брутальный. Почти как ты, Петь…

— Угу. И рисовать, — буркнул Пётр себе под нос.

Через три дня Пётр в лучшем своём настроении спускался со второго этажа своего дома в белой рубашке, чёрных брюках и начищенных туфлях.

Мы с Банзаром чуть не подавились хлебом, а едва не облилась молоком.

Пётр буквально цвёл и пах. В буквальном смысле пах — похоже, я впервые ощутила столь насыщенный аромат его парфюма.

А ещё Пётр разговаривал по телефону, и я сразу поняла, что разговаривает он с Алёной.

Уж в семь-то утра она могла бы и не брать трубку, но нет — чирикает.

— Алён, — низкий буквально рокочущий голос Петра рассыпался по всему первому этажу, пока он, прижимая телефон плечом к уху, застегивал пуговицы на манжетах рубашки. — Можешь быть уверена, я его наполировал так, что ты только сядешь сверху, сразу всё поймёшь.

К горлу подступила тошнота, а в голову сразу прокралась весьма яркая картинка того, что Пётр мог буквально минут двадцать назад полировать в душе.

— Да, я уже выезжаю, — отвечал он тем временем. — Конечно. Всё будет в лучшем виде, — заверил до омерзения довольный и счастливый Пётр. Сбросил звонок, убрал телефон в карман брюк, поправил рубашку и взял ключи от своего внедорожника. — Значит так, детишки, — обратился он к нам, а я сделал глубокий вдох, прикрыв на мгновение глаза, чтобы скрыть раздражение. — Я уезжаю в город. Вернусь завтра утром. Постарайтесь за это время не спалить мне хату. Все остальные ЦУ буду давать по телефону.

— Хорошо, — охотно согласился Банзар, продолжая с большим аппетитом есть горячий хлеб с вареньем.

У меня же аппетит пропал окончательно.

— А ты, Василиса? — голос Петра вдруг провибрировал над сам ухом. — Ничего не хочешь мне сказать?

— Постараюсь не спалить вашу хату, но не обещаю, что так и будет, — выронила я небрежно и услышала тихий смешок.

— Банзай, за Васькой приглядывай. Только не сильно пристально. Сегодня едете на ферму.

— Понял, — кивнул Банзар бодро, а мне захотелось в него чем-нибудь запустить.

Пётр буквально задорным зайчиком выгнал свою дорогущую машину из гаража, прыгнул в неё и поехал в город.

— Банзар, — обратилась я к парню, зависающему в телефоне и потягивающему молоко. — Не знаешь, куда наш рабовладелец сорвался в такую рань?

— Так он сказал же, что в город, — посмотрел он на меня, как на дуру.

— Это я поняла. А зачем ему в город приспичило?

— Ну… — чуть замялся Банзай. — Он иногда ездит туда, чтобы… ну… потрахаться, короче. Что ты как маленькая? — чуть стесняясь выдал мне парень, дав со смаком почувствовать, как по моему телу потекли помои. — Тут-то он никого трахать не может, сразу поженят — сначала на слухах, а потом и так. Так что иногда он ездит в город.

Ну, классно…

Стало неожиданно обидно и больно где-то в солнечном сплетении. Меня будто в грязь лицом уронили и тяжелым сапогом сверху придавили.

— А Алёна его сестра, да? — спросила я с надеждой.

— Не-е, — качнул Банзар головой, глядя в свой телефон. — У него сестра другая совсем.

Я пальцами обхватила горло, надеясь запихнуть подступающий ком обратно.