Васю учить - только портить (СИ)

Глава 20. Василиса

— Васька, подъём!

Можно даже не смотреть на часы и точно знать, что сейчас пять пятьдесят пять утра.

За что мне это?

Будь я в доме родителей, то могла бы поспать ещё часа четыре, потому что во время каникул мне никуда не нужно. Если только у папы может возникнуть внезапный приступ меня воспитать, но даже в таком случае часов до восьми я точно могла бы спать.

А здесь…

Это всё месячные. Вот они кончатся, и нытью моему тоже придёт конец. А теперь нужно взять себя в руки и просто встать с постели, а дальше организм проснётся сам.

Сев в постели, нашла позитив в том, что в комнате теперь есть яркие краски: помимо парочки рисунков, которые я приколола к стене кнопкой, у меня теперь есть яркий плед на кровати, новое постельное белье приятного лавандового цвета и, конечно же, удобная одежда для всякой домашней работы.

Похоже, Пётр решил надо мной сжалиться и уже два дня не выпускает меня из дома, оставляя на домашнем хозяйстве. Правда, готовить он мне так и не разрешил. Просто звонит во время своего обеденного перерыва и говорит, что нужно разморозить к ужину или почистить.

Вчера я решила проявить инициативу и приготовила ему освежающий смузи из огурца и киви. Со словами «кошачья блёвань» и «стакан соплей» блюдо дня было безжалостно вылито в раковину.

Только после ванной комнаты и умывания лица холодной водой я спустилась вниз. Непередаваемый кайф, как я теперь поняла для себя, — спуститься утром на первый этаж, почувствовать прохладу свежего летнего воздуха, витающего по дому от открытой двери к окну, и вместе с тем запах только что испеченного хлеба, который Пётр укладывал на белоснежные вафельные полотенца.

Для меня все эти мелочи уже стали магией утра. Казалось, я уже не помнила те дни, когда балдела от запаха яичницы и свежесваренного кофе.

Заметив моё приближение, Пётр уже привычно скользнул взглядом по моей фигуре, слегка зацепившись за края коротких шортов и тонкие бретельки майки.

— И что ты такая блаженная с утра? — вопросил он, хотя при этом, даже на лицо моё ни разу не взглянул ещё.

— Пытаюсь найти положительные стороны в том, что не выспалась. Десятый день недосыпа — мой личный рекорд, — я привычно отщипнула хрустящую корку от хлеба и попрыгала на месте, стараясь остудить обожженные пальцы.

Пётр заметил мои конвульсии и, резко отведя взгляд в сторону, нахмурился:

— Пора бы уже привыкнуть за десять дней, что подъём у нас ранний. Отбой, кстати, тоже.

— Всё равно тяжело, — вздохнула я и заняла своё место на стуле напротив Петра, который теперь отвернулся к кухонному гарнитуру и что-то там колдовал, пока я залипала на движении мышц под загорелой кожей его спины. — А можно мне сегодня в конюшни?

— «Эти» дни кончились, что ли?

Сегодня последний день, но это не его ума дело.

— Просто хочу. Я, всё равно, весь ваш огород прополола, в доме чисто… И мне скучно здесь.

— А в городе прям веселуха? — дёрнул Пётр нервно плечами. Даже не видя его лица, только спину, я понимала, что разозлился.

Что я не так сказала?

— Ну, в городе, хотя бы, можно пойти в кино, в кафе или просто прогуляться по парку с подружками… и охраной. А здесь я даже не знаю, куда идти, кроме леса, в который бегает делать свои дела Найда и теперь ещё Беляш. Кстати, спасибо вам за маленькое окно в калитке для него. Это очень мило с вашей стороны.

— Из-за твоего пердушонка пришлось дырявить собственный забор. Зато хоть дерьмо теперь под ногами не валяется.

Похоже, моя менструация заразна. Кое-кто тоже не в настроении сегодня.

— Петя, беда! — словно из ниоткуда, едва не сорвав шторку от мух с двери, в дом влетела Наталья.

А я думаю, чего мне сегодня не хватало? Её, оказывается.

Но выглядела она странно. Не старалась будто совсем. Платок на голове цветной и слегка выцветший на солнце. Странная растянутая футболка в разводах грязи, штаны с вытянутыми коленками и грязные сапоги.

И дикий потерянный взгляд, полный слёз.

— Что случилось? — напрягся Пётр, сразу повернувшись с ней. Хмуро оглядел её с ног до головы и, кажется, тоже попытался понять, что здесь не так.

— Сын… Серёжка!.. в старый колодец… за телёнком! Петя, помоги! — кричала бессвязно женщина, прижимая ладони к груди.

— Успокойся и понятно всё расскажи, — злился Пётр, но вместе с тем развязывал фартук.

— Серёжка мой, сын, прыгнул в старый колодец за нашим теленком, а вылезти не может! — крикнула Наталья, роняя слёзы.

По моей спине пробежался холодный пот. Паника подступила к горлу, и я была готова тоже начать плакать вместе с Натальей.

— Твою мать! — рыкнул Пётр и рванул к вешалке, с которой взял всегда заранее заготовленную футболку и ключи от машины. — Что за колодец? Где?

— В старой деревне, — всхлипывала спешащая за ним Наталья.

— Какого хрена он, вообще, забыл в старой деревне?

— Так теленка домой гнал. Моя Дунька в поле родила…

— Нашла кого за теленком гнать. Пацан только-только первый класс закончил, — ворчал Пётр, выходя из дома. — Васька, — крикнул он, на секунду остановившись. — За хлебом в духовке следи.

— Я с вами, — крикнула я, не желая терпеть возражений. Выключила духовку и, не шнуруя, надела кроссовки, затолкав шнурки вовнутрь.

— Твою мать! — выругался Пётр, недовольно заглянув мне в глаза. — Только попробуй и ты ещё куда-нибудь вляпаться.

Из-за того, что Банзар ещё не приехал на «уазике» с фермы, Петру пришлось выгнать свой лексус и на нём подвезти нас до дороги, через канаву от которой находилась старая деревня. Я часто её видела, проезжая мимо, когда Банзар или Пётр везли меня в конюшни. От бревенчатых домиков здесь почти ничего не осталось, они уже сгнили, осели в землю и обросли травой и мхом. Но сильнее всего в глаза бросалась старая большая печь, которая хоть и была частично разрушена, но оставалась белоснежной.

Сам Пётр, высадив нас, сорвался с места и поехал на свою пилораму за грузовиком с подъёмником и мужиками на тот случай, если понадобится помощь.

Я бежала следом за Натальей и с опаской поглядывала под ноги, боясь, что мы тоже с ней можем провалиться. Но Наталья боялась только за своего сына, к которому нас и привела.

— Серёженька! Серёженька, мама здесь! Сейчас приедет дядя Петя и вытащит тебя! — всхлипывала женщина, встав на колени у края старого обвалившегося колодца, больше похожего на яму.

Я тоже подошла ближе к краю и едва не лишилась рассудка, увидев худенького светловолосого мальчика на дне ямы, глубина которой точно была не меньше пяти метров. Рядом с мальчиком, притянув копыта к пузу, лежал маленький рыжеватый бычок с белыми пятнами и вяло крутил головой, иногда поглядывая вверх.

Честно говоря, когда Наталья сказала про то, что здесь колодец, в моей голове вспыхнула ужасная картина того, как мальчик и теленок тонут в воде. К счастью, всё оказалось совсем не так, но от этого не менее страшно.

— Мама, у меня рука болит, — плакал мальчик, роняя большие слёзы.

Левую руку, кисть которой плетью болталась при каждом его движении, мальчик прижимал к груди неповрежденной правой рукой.

— Ты просто ушибся, сыночек. Сейчас приедет дядя Петя, вытащит тебя, и мы пойдём домой пить молоко и стряпать твои любимые булочки.

— Я спать хочу, — мальчик привалился к земляной стене старого колодца и начал подозрительно обмякать.

— Отдохни немного, сыночек, — кивала Наталья.

— Он сознание теряет, — прошипела я и громко позвала мальчика. — Серёжа! Серёжа! Привет! — махала я руками, на что мальчик вяло, но среагировал, сфокусировав на мне тусклый взгляд.

— Здравствуйте, — выронил он едва слышно.

— А меня Вася зовут, — старалась я улыбаться, понимая, что мальчишка пытается разглядеть моё лицо закрывающимися глазами.

— Нет. Вася может быть только мальчик. У меня друг Васька. А ты не похожа на Ваську.

— Конечно, не похожа. Я же не просто Васька, а Василиса.

— Как в сказке? — мальчик вяло улыбнулся уголком губ, а я поняла, что мои разговоры нисколько не помогают ему оставаться в сознании, и он всё равно оседает на землю.

И едва он присел, случайно коснувшись телёнка ногой, как тот начал дёргаться и мотать головой в попытке встать.

А если он сейчас затопчет мальчишку?!

Нужно что-то сделать!

— Серёжа! — позвала я громко-громко. Мальчик очень медленно и вяло поднял голову, тут же получив телячьим хвостом по лицу. Ну, же! Скорее, малыш! — Отползи, пожалуйста, в угол. Я к тебе спущусь!

— Как ты спустишься, ненормальная?! А если на моего сына упадёшь? Головой-то подумай, что делаешь! — накинулась на меня Наталья, едва не начав колотить.

— А вы хотите, чтобы вашего сына в бессознательном состоянии затоптал телёнок? Смотрите, как он пытается встать, — указала я вниз, где теленок продолжал биться в конвульсиях, вставая на задние копыта. — А если он вашему сыну в висок копытом попадет? — Наталья ничего не ответила, лишь с ещё большим страхом и ужасом стала смотреть в колодец. — Обещаю, что не упаду на вашего сына. Смотрите, он даже в угол вжался, оставив мне место.

Наталья начала трясти головой и, похоже, более ничего говорить не собиралась. А я от своего намерения спуститься вниз не отказалась.

Зря я, что ли, из окна родительского дома выпрыгивала ночью, чтобы погулять с друзьями? Для чего-то же мне нужен этот опыт? Правда, высота здесь до конечной точки не два метра, как из моего окна до земли, но, с другой стороны, а шпагат мне нахрена нужен? Зря я в детстве по дверным косякам до вершины доползала и обратно?

Здесь почти тот же принцип, не считая того, что земляные стены вперемешку с камнями и гнилыми досками усиленно крошатся от любого прикосновения.

— Серёжа, — позвала я мальчика. — Серёжа, ты меня слышишь? Я иду к тебе.

— Тут сильно высоко, — произнес мальчишка тихо.

— Уже не очень высоко.

Я тряслась от страха, ноги и руки соскальзывали и не всегда попадали туда, куда я метилась. Но, когда до мальчика осталось метра три, я решила прыгать в свободный клочок земли. При этом ободрала спину о камни и доски, так как специально отклонялась подальше от мальчика, и, кажется, немного подвернула ногу, но проигнорировала всё это, спеша присесть на корточки и закрыть собой мальчика от внезапно обезумевшего бычка, которому приспичило поскакать на месте.

— Серёжа. Серёжа, не спи, — я взяла лицо мальчика в ладони и слегка похлопала по щекам. Мальчик открыл глаза и, похоже, удивился тому, что я так близко. — А вот и я. Я же говорила, что тут совсем не высоко.

— Ого! — выдохнул Серёжа. — А ты крутая.

— Нет. Это ты крутой. Ты даже ничего не испугался, а я вот ужасно боюсь.

— Чего ты боишься? — нахмурился мальчишка, пытаясь храбриться.

— Ааа… Быка! — указала я себе за спину на теленка, который упёрся мордой в стену недалеко от нас и начала мычать. — Я ужасно боюсь этого быка.

— Он же ещё маленький, — тихо хохотнул мальчик, а я в это время разглядывала его руку, понимая по неестественному залому выше узкого запястья, что у него перелом.

— Наталья! — крикнула я вверх.

— Что? Что такое? Что там? — встала она на колени перед ямой.

— Дайте свой платок, — вытянула я руку вверх, а другой машинально оттолкнула бычка, чьё копыто больно врезалось мне в бок.

— Платок? Какой платок?.. Держи! — быстро сообразила Наталья, что нужное мне находится у нее на голове. — Да где же они? — всхлипывала она наверху, явно задаваясь вопросом о том, где все наши спасатели.

Я тоже им задавалась, но пока, как учили на уроках ОБЖ, мне нужно было обеспечить неподвижность сломанной руки мальчишки.

Подбадривая его словами о том, какой он смелый, умный и красивый, я приложила его сломанную руку к узкой грудной клетке и зафиксировала её платком, пропустив плотную ткань через плечо и под рукой. Хорошо, что платок у Натальи был достаточно большим, и я смогла зафиксировать даже локоть, натянув на него ткань, на что мальчик с облегчением выдохнул, поняв, что ему больше не нужно самому прилагать усилия, чтобы удерживать руку в менее болезненном состоянии.

— Иди ко мне, — шепнула я и подхватила мальчишку на руки так, чтобы он обвил мою шею целой рукой и при этом обхватил худыми ногами торс. И вместе с ним я встала в угол колодца, чтобы обезопасить ребенка от теленка, который периодически бился в приступах паники. — Я тебя держу. Только не спи, Серёжа. Хорошо?

— Но я устал, — всхлипнул тихо Серёжа и уткнулся лбом в мой подбородок.

— Едут! Они едут! — вскрикнула Наталья, исчезнув с поля зрения. — Сюда! Здесь!

— Слышишь, Серёжа? Сейчас нас вытащат. Всё будет хорошо. Только ты не спи. Я без тебя испугаюсь быка. Кто меня защитит?

— Ладно, — нехотя вздохнул мальчишка и попытался удержать осанку в моих руках. — Яшка тебя не тронет.

— Ты назвал быка Яшкой? Очень красивое имя, — сейчас мне нужно было заговорить мальчика. Во всех фильмах и книгах, что мне попадались, ни в коем случае нельзя было, чтобы человек терял сознание до приезда специалистов. Вот и я тоже старалась сделать всё возможное, чтобы Серёжа находился в сознании. — А маму его как зовут?

— Дунька. Мама её так назвала.

— Тебе нравится?

— Да. Но я бы назвал её Ассоль.

— Ого! — улыбнулась я. — А ты знаешь толк в красивых именах.

— Знаю, — согласился мальчишка.

Где-то наверху звук приближающейся техники стал настолько громок, что казалось, что сейчас все проедут мимо.

— Твою мать! — рыкнул знакомый голос, а я вскинула взгляд и искренно обрадовалась, увидев знакомое бородатое и крайне сердитое лицо. — Я же просил тебя, никуда не лезть! — психовал на меня Пётр.

— Вытащите уже нас, — улыбнулась я устало и снова обратилась к мальчишке. — Серёжа, видишь? За нами приехали. Сейчас мы с тобой поднимемся наверх.

Подняв взгляд, я увидела, что на нас сверху смотрели еще трое неизвестных мне людей в форме, в которой ходят работники пилорамы Петра. И с ними были два медика в синих жилетках.

— Вы в порядке? — спросил один из них.

— У мальчика, кажется, сломана рука, — крикнула я. — Я её зафиксировала, но не уверена, что всё сделала правильно.

— Я просто хотел сделать супергеройское приземление, — пробубнил мальчишка в моих руках.

Ну, теперь понятно, почему у него сломана рука, а не ноги. Ими он амортизировал, а вот рука, наверняка выпрямленная в момент приземления, приняла на себя всю нагрузку.

— Васька, сможешь его перевязать так, чтобы мы подняли? — появился вновь Пётр, держа в руке какие-то широкие тканевые ремни.

— У него рука сломана, и он может потерять сознание в любой момент, так что я вряд ли смогу перевязать его так, чтобы он обратно не свалился. Лучше спустите мне что-нибудь такое, чтобы я могла за это держаться и подняться вместе с Серёжей.

Пётр резко исчез с поля зрения и через несколько секунд в колодец начали спускаться широкие оранжевые ремешки, прицепленные к крюку, как от подъёмного крана.

— Попытайся зафиксироваться в ремнях и дай команду, когда тебя нужно поднять.

Выпустить ребёнка из рук и оставить его на земле, когда телёнок начал сходит с ума с удвоенной силой от мужских криков и тарахтения техники, я не могла и поэтому не придумала ничего лучше, кроме как почувствовать себя воздушной гимнасткой, как хотела в детстве.

Попросив, поднять ремни чуть выше, чтобы они висели сантиметров десять над землей, я наступила в самый длинный и широкий из них ногой, а короткий обмотала вокруг руки.

— Держись за меня крепко, Серёж. Ладно?

— Угу, — вяло кивнул мальчишка.

— Поднимайте! — крикнула я и увидела, как мужчина подтянулись ближе вы тянули руки к тросам, приготовившись нас ловить.

Едва Пётр, руководя подъёмником, поднял нас над колодцем, как мужчины тут же поспешили утянуть нас к одному из краёв и вцепиться в нас руками, чтобы мы не свалились обратно.

Только тогда, когда мои ноги коснулись зеленой травы, а Серёжу забрали из моих рук медики и плачущая мать, только в этот момент я поняла, насколько сильно я испугалась и как меня трясёт. Даже самой холодной зимой в моём теле не было столько дрожи, столько я ощущала её сейчас.

Не в силах устоять на ногах, я присела на землю и инстинктивно отползла подальше от колодца. Не сразу поняла, что моё лицо уже всё мокрое от внезапно нахлынувших слёз.

— Посмотри на меня, — передо мной на колени упал Пётр и обхватил моё лицо ладонями. Сосредоточенный серьёзный взгляд лихорадочно блуждал по моему лицу. — Где болит? Покажи.

— Нигде. Я просто испугалась.

— Какого хрена ты, вообще, полезла в эту яму?

— Он терял сознание, а бык… Я боялась, что затопчет или убьёт копытом.

— Откуда только в тебе эта…

— Смелость?

— Дурость, Васька. Ёб твою мать! — выдохнул Пётр, делая осмотр уже моей спины. — Это твоя кровь?

— Где? — встрепенулась я, пытаясь заглянуть за плечо.

— В Караганде. Не дёргайся. Твоя это. Пизда майке.

— А со спиной-то что?

— Лучше не спрашивай…

Через несколько минут мной занялся медик, который вместо того, чтобы успокаивать меня, успокаивал матерящегося рядом со мной Петра.

— Успокойся, Петь. По большому счёту, это просто царапины. Да, пару глубоких, но ничего критичного.

— Ты смотри сколько крови. Она же как поросёнок на бойне.

— Эй! — вскинула я взгляд на Петра, который на месте стоять не мог, и скоро сотрёт со своего лица бороду, если продолжит так же нервно её тереть пальцами.

— Это адреналин — поднялось давление. Держи рецепт. Купишь это и дней пять обработаешь ей спину, — медик в синей жилетке передал Петру листок, в который он мельком заглянул и тут же убрал в карман джинсов.

— Может, ей, всё-таки, швы наложить нужно? Смотри какая хуета на лопатке, — не унимался Пётр, снова зайдя мне за спину.

— Если бы было нужно, то мы бы так и сделали. А эта хуета на лопатке — запекшаяся кровь. Не веди себя, как яжмамка, Петь.

— А можно мне уже одеться? — вклинилась я аккуратно.

На мне разрезали майку вдоль спины и срезали бретельки. А сама я осталась сидеть на каком-то старом пеньке, прижимая к груди то, что осталось от майки.

— Держи, — неожиданно для меня, Пётр в два движение стянул с себя свою футболку и передал мне. Протянул её на вытянутой руке, но потом, посмотрев в сторону, увидел, что его работники косятся на меня с весьма живым интересом. — Отвернулись! — рявкнул он им и, подойдя ко мне, сам надел горловину своей футболки мне на голову, растянул ткань до колена, а затем, как маленькой, помог просунуть руки в рукава.

Пока мной и Серёжей занимались медики, мужчины достали из старого колодца телёнка. Оказалось, что у него переломаны две передние ноги. И приговор для него оказался неутешительным — телятина. Никто не захотел и не захочет возиться с маленьким. Наталья отреклась от него не задумываясь, ей сейчас важнее был сын, с которым она садилась в машину «скорой помощи».

— Пошли в машину. Банзай приехал, — Пётр взял меня за руки и помог встать с пенька. Продолжая держать меня за руку, подвёл к «уазику», из которого вышел Банзар и растеряно на меня посмотрел.

— Ты как? Всё нормально? По деревне такие слухи уже ходят…

— Всё нормально, Банзар, — улыбнулась я вяло и села в машину, когда Пётр открыл для меня дверь.

— Банзай, увези Ваську домой и проследи, чтобы она сознанку не потеряла. Вон как её трясет, — кивнул Пётр в мою сторону в момент, когда я разглядывала свои трясущиеся руки. — Я сейчас сгоняю в местную администрацию, нужно засыпать этот колодец.

— А дайте Банзару рецепт, который врач выписал, — попросила я. — Вы же, наверное, потом до вечера на работе будете, а мне спину нужно обработать.

— И как ты до неё дотянешься?

— Так… Банзара попрошу, — указала я на парня.

— Щас, блядь! Попросит она… — рыкнул Пётр нервно и нахмурился ещё сильнее. — Часа два-три походишь так, как есть. Тебе, всё равно, уже чем-то обработали спину, на пару часов хватит. Я приеду, всё привезу и обработаю.

— А вы без футболки все дела делать будете?

— Я… — Пётр глянул вниз, кажется, забыв, что свою футболку отдал мне. — …В конторе своей возьму футболку. Или Банзай мне завезет. Слышал? Будь на связи.

— Понял.

Банзар сел за руль, завёл двигатель и увёз меня домой, где практически сразу выбесил излишней опекой. Пришлось буквально спрятаться от него в туалете, чтобы не сорваться. Зато я отлично смогла разглядеть в зеркало свою спину.

Зрелище не из приятных: куча мелких царапин и потёртостей, будто меня возили спиной по асфальту, а ещё царапины разного размера на лопатках и под ними.

Стало ужасно больно шевелить руками. Каждое движение отдавалось в спину и с шипением и стиснутыми зубами встречалось мной. Лучше бы и не смотрела, что там у меня, может, не так бы всё ощущалось.

Зато на мне ужасно удобная футболка Петра, в которой я выгляжу так, будто кроме нее на мне ничего больше нет. Даже шортов не видно.

И пахнет приятно — немного порошком, дезодорантом и чуть-чуть мужским потом.

Не воняет, а именно пахнет.

Сразу после ванной, я пошла в свою комнату, слыша, что внизу Банзар включил чайник и гремел посудой.

Едва я вошла в комнату, как телефон на прикроватной тумбочке ожил. Звонил папа.

Может, на мне жучок какой установлен, который реагирует на испорченный «товарный вид»? Иначе я не понимаю, почему папа вдруг решил позвонить? До этого от него даже смски не было, только мама звонила, пока его рядом не было.

Сев на край кровати, я взяла телефон и, глянув на потолок, нехотя ответила на звонок:

— Да?

— Доброе утро, дочка, — подозрительно спокойный голос папы заставил напрячься сильнее, если б он привычно на меня ворчал или кричал.

— Доброе, — выронила я, старательно выискивая, в чем тут подвох.

Неужели ему кто-то уже доложил, что я побывала в старом колодце?

— Ничего не хочешь мне сказать?

— Я? — мои брови поползли к линии роста волос. — Это ты мне позвонил, ты и говори.

— Смотрю, треть дней от срока наказания не сделали тебя умнее.

Я молча закатила глаза. Слегка отвалилась назад, чтобы откинуться на спину, но вовремя вспомнила, что она вся у меня в ссадинах.

— Ты же сам как-то говорил, что бабе умной быть необязательно. Достаточно рожей смазливой выйти. По-моему, я вышла именно по твоей заповеди. Чего ты от меня ждёшь?

— На принцип решила пойти? — я точно знала, что папа сейчас стал багровым от закипающего котла злости внутри него. А губы его превратились в тонкую белую нитку от усилия, с которым он их сжимал, чтобы не начать кричать на меня прямо сейчас. — Думаешь, папа с мамой за десять дней с ума без тебя сошли? Раз не поняла, зачем я тебе звоню, то живи теперь в этой деревенской срани все тридцать дней, на которые наказана.

— Это всё, что ты хотел мне сказать, папа? — повела я бровью, напуская на себя нарочитое спокойствие. А у самой пальцы в кулак сжались и ногти в ладонь впились от злости. — Если это всё, то мне пора, а-то у меня в этой срани слишком много дел.

Папа молча и резко бросил трубку. Я швырнула телефон на кровать за своей спиной и шумно втянула носом воздух.

Не реветь, Вася! Не реветь!

Ты не показала своей слабости во время звонка, не покажешь и сейчас. Фиг он дождётся, что я стану его покорной дворняжкой. Мне двадцать лет, а мне до сих пор указывают, что мне носить, где ходить, как стоять и что говорить. Хотя бы этих чёртовых тридцать дней я хочу почувствовать свободу, которой у меня никогда ещё не было.

Телефон за спиной снова зазвонил. В этот раз звонила мама.

Нехотя, я ответила на звонок:

— Да?

— Ну, что ты за человек, Василиса? — тут же порицательно вздохнула мама. Всё ясно. Папа вышел из себя и вынес мозг маме. — Ну, когда ты научишься нормально разговаривать с папой?

— Когда он научится нормально разговаривать со мной.

— Да когда же вы научитесь друг друга слушать? Два сведёныша, блин! — ворчала мама, стараясь при этом говорить тише. Похоже, папа где-то рядом. — Если бы ты сейчас сказала, что соскучилась и хочешь домой, то папа бы уже отправил за тобой машину. Водитель уже ждал отмашки, чтобы ехать за тобой. А ты взяла и опять всё испортила своим поганым языком. Неужели нельзя быть с папой чуть-чуть умнее и мягче? Ты же знаешь, какой он у нас эмоциональный, Вась.

— Он наказал меня на тридцать дней, вот пусть и держит своё слово до конца. Или сам со своим водителем пусть катается, сколько ему влезет. А мне пора… на ферму, — бросила я и отключила звонок.

Выключила даже вибрацию на телефоне и закинула его в ящик тумбочки поглубже, чтобы хоть как-то успокоить поднявшиеся нервы.

Даже раны на спине не беспокоили и не выбивали из меня слёзы так, как это сделал звонок родителей.

И снова я виновата во всём. Снова я не так ответила, не те подобрала слова и не ту интонацию использовала.

Порывисто встав с кровати, я вышла на балкон, оперлась ладонями в балюстраду и полной грудью вдохнула теплый воздух солнечного утра. Слёзы отступили, ком в горле рассосался как утренний туман над рекой.

Внизу Банзар звал меня попить с ним чай, иначе Пётр даст ему своих фирменных пиздов, если я не поем.

Только ради сохранности Банзара я спустилась вниз и пошвыркала с ним чай.

Ближе к обеду в дом вернулся Пётр, за это время я успела прибраться на кухне, напоить и накормить всю живность и проводить Банзара до «уазика», так как Пётр позвонил и наказал ему съездить на ферму.

Сам Пётр, едва вошёл в дом, сразу окинул меня обеспокоенным взглядом. Весь в пыли, со снятой футболкой на обнаженном плече, он выглядел так, будто бежал ко мне лесом-полем с пакетиком лекарств, что был зажат у него в руке.

— Ты чего бледная такая? Плохо?

— Нормально всё. Устала просто, — я опустила взгляд и отвернулась. Внутри поднялось абсолютно детское желание нажаловаться Петру на папу, но я помнила, что Пётр папин друг, а не мой. Так что, очевидно, в этом споре он будет не на моей стороне.

— Я привёз мазь. Давай спину, намажу, и мне надо обратно ехать.

— Хорошо. Только я сначала приму душ и смою грязь, кровь и то, что мне там намазал фельдшер.

— Только быстро, — кивнул Пётр и положил пакетик с лекарствами на стол, а сам открыл холодильник и пригубился к трехлитровой банке холодного молока.

После душа, который я приняла, стискивая зубы от того, как пощипывало раны, я спустилась к Петру на кухню в одном полотенце. Смысла в том, чтобы одеваться, не было — ему, всё равно, нужна моя голая спина, чтобы нанести необходимую моим ранам мазь.

Перекинув влажные волосы через плечо, чтобы не заслонять ими спину, я молча села на стул, отвернувшись от Петра, и ослабила полотенце так, чтобы оно открыло спину, но при этом продолжало прикрывать грудь.

— Это не больно? — спросила я, глядя в пол под своими ногами.

— Нет, — хрипло ответил Пётр и, прочистив горло, зашуршал пакетиком и упаковками с лекарством.

Через несколько секунд спины коснулось что-то холодное, что заставило меня вздрогнуть и ощутить мурашки по коже.

— Больно? — тихо спросил Пётр, аккуратно нанося мазь на раны.

— Страшно просто, — ответила я так, чтобы в моём голосе звучала улыбка. — Я же не вижу, чем вы там меня мажете.

— Ничего страшного. Это просто мои сопли.

— А холодные почему? — улыбнулась я в этот раз по-настоящему.

— Я ж молоко холодное попил.

— Логично, — мне показалось, что Пётр слишком аккуратничает, вероятно, не рискуя сделать мне больно. — Не бойтесь. Я потерплю.

— Да кто тебя знает? Может, взбрыкнёшь, кобылка. А я сзади, — в его голосе тоже слышалась улыбка. А я, наконец, смогла расслабиться и даже прикрыть глаза, просто сосредоточившись на том, как мужские пальцы скользили по моей обнаженной спине и приносили облегчение с каждым прикосновением.

— Мне папа недавно звонил.

— Что говорит?

— Хотел вернуть меня сегодня домой.

Пальцы на моей спине застыли без движения. Кажется, я перестала слышать даже дыхание за своей спиной.

— А ты что? — наконец, произнес Пётр слишком отстраненно.

— Напомнила ему, что наказана на тридцать дней, а не на десять. Поэтому осталась с вами… то есть, у вас… в вашем доме, — говорила я сбивчиво. — Но, если хотите, я могу позвонить ему, чтобы он прислал за мной водителя. Если я вам надоела, конечно.

— Кто тебя отпустит? — хмыкнул Пётр, шумно выдохнув, и моей спины снова коснулись его пальцы. — Ты ещё даже конские задницы нормально мыть не научилась.

— Вот и я думаю, что меня ещё наказывать и наказывать нужно.