Высота в милю

ГЛАВА 29

СТИВИ

Весь день я была на нервах. Я понятия не имею, что произойдет сегодня вечером. Не знаю, что скажет Зандерс, что скажу я, или как будут развиваться события после того, как все закончится.

Что я точно знаю, это то, что на мне ужасно прозрачные трусики под всеми моими слоями зимней одежды в надежде, что Зандерс увидит их и впоследствии сорвет.

Физические отношения — это просто. Это то, с чем, как мне кажется, я могу справиться, и то, чего Зи хотел изначально. Но теперь парень отказывается от секса без чего-то большего. Но что-то большее с ним меня пугает.

С ним все усиливается. Если я думала, что была сломлена после Бретта, то это несравнимо с потенциальным уровнем разрушений, которые Зандерс может оставить после себя. С другой стороны, то, что я считала любовью к моему бывшему, даже не сравнится с тем, куда могут зайти мои чувства, если бы я открыла свое сердце для Зандерса.

Все это ужасает.

Пока поднимаюсь на частном лифте в пентхаус Зандерса, мое горло сжимается от нервов. Здание ошеломляющее, и в идеальном состоянии. Единственный коридор, ведущий от лифта к его квартире, чистый и современный, но холодный.

Подавив инстинкт бегства, я дважды стучу в большую дверь красного дерева пентхауса Зандерса, но через минуту ответа нет.

Я даю ему еще минуту, прежде чем постучать снова.

По-прежнему нет ответа.

Вытащив телефон, набираю номер, неизбежно давая ему свой номер. Звук на его телефоне достаточно громкий, и я слышу, как он звонит в его квартире, по другую сторону этой двери, но он продолжает оставаться без ответа, пока меня не перекидывают на его голосовую почту.

Еще раз громко стучу в дверь, просто чтобы убедиться, но ответа все равно нет.

Не собираюсь лгать. Мое сердце колотится, и не потому, что я думаю, что с ним что-то не так. Этот парень кажется несокрушимым. Неприкасаемым. Но даже если Зандерс был настойчив насчет сегодняшнего вечера, неужели он передумал? Может, он уже жалеет, что попросил о большем?

Мои щеки пылают, а желудок скручивает от смущения, когда я поворачиваюсь к лифту, чтобы вернуться домой, но на полпути по пустому коридору останавливаюсь как вкопанная. Если Зандерс хочет кинуть меня, пусть скажет мне это в лицо. Он так настаивает на том, что я могу противостоять людям? Что ж, именно это я и собираюсь сделать. Кроме того, из всех людей в моей жизни я, каким-то образом, могу противостоять ему без страха и беспокойства.

Не раздумывая больше, я уверенными шагами возвращаюсь в холл, поворачиваю ручку и с удивлением открываю незапертую дверь. Но как только вхожу в его пентхаус, я тут же жалею об этом.

Атмосфера здесь пугающая, темная, мужественная и очень похожа на него. Потолки высокие и просторные, и кажется, что они никогда не закончатся. Я нахожусь в пространстве, в которое не должна быть допущена без него.

— Стиви?

Когда поворачиваю голову, Зандерс стоит в коридоре в одном лишь полотенце, низко висящем на бедрах. На его золотисто-коричневой коже задержалось немного влаги, а в воздухе вокруг него клубится пар. Затененные впадины его мышц стали еще глубже благодаря слабому освещению в темном коридоре.

— Черт, — он крепко сжимает полотенце на талии, делая пару шагов по коридору, чтобы попасть в поле зрения. — Прости. Я не услышал стук в дверь и потерял счет времени.

Чем ближе парень подходит, тем очевиднее его изнеможение.

— Ты в порядке? — спрашиваю я, нахмурив брови и полностью отбросив всякое разочарование по отношению к нему.

Зандерс одаривает меня грустной полуулыбкой, которая говорит мне, что он абсолютно не в порядке.

— Да. Прости, что так получилось, но я действительно рад, что ты здесь.

Я иду к нему, обхватывая руками его талию, а затем прижимаюсь щекой к его теплой, влажной груди. Парень вздыхает, обхватывая меня свободной рукой за плечи и прижимая мое тело к своему. Я чувствую, как каждый мускул в его напряженном теле расслабляется, прежде чем он кладет свою голову на мою.

Не знаю, что происходит, но Зандерс явно расстроен.

— Ты сама себя впустила, — тихо замечает он.

— Я собиралась накричать на тебя за то, что ты забыл обо мне.

— И правильно. — Его тело вибрирует от тихого смеха, прежде чем он сжимает меня еще крепче. — Но я никогда не смогу забыть о тебе, милая.

Я успокаивающе провожу рукой вверх и вниз по его обнаженной спине.

— Можешь дать мне минутку? Мне нужно одеться.

— Я не против, чтобы ты был голым.

Еще один смешок сотрясает мое тело, когда Зандерс расслабляется.

— Чувствуй себя как дома. В холодильнике есть пиво.

Он проводит рукой по моим кудрям, убирая их со лба, прежде чем направить свое восхитительно-сногсшибательное тело за угол и вернуться в свою комнату.

Снова оставшись одна в его пространстве, но чувствуя себя немного более желанной, я снимаю пальто и вешаю его на крючки у входной двери, а затем снимаю кроссовки, покрытые снегом, которые слишком чуждые в этой чистой квартире.

Прохожу на кухню, нуждаясь в пиве, которое предложил Зандерс, и, открыв холодильник, не могу не улыбнуться, обнаружив на одной из полок множество различных сортов. Инстинктивно я понимаю, что изобилие вариантов предназначено исключительно для меня.

Я не привередливая, поэтому откручиваю крышку первой попавшейся бутылки и беру ее с собой в самостоятельную экскурсию.

Пентхаус Зандерса потрясающий. Темное дерево, бетон, черный металл и слабое освещение украшают мужское пространство. Интерьер угрюмый, дорогой и интригующий. Это одно из тех мест, которые вдохновляют вас в журнале или в интернете. Ни одна вещь не выбивается. Это очень похоже на него, и я выгляжу совершенно неуместно.

Пройдя мимо длинного коридора, по которому ушел Зандерс, я сворачиваю в противоположную сторону и попадаю в его гостиную. Здесь большие диваны, массивный телевизор, а черно-белые фотографии идеально согласованы.

На снимках в основном он и семья Мэддисона, но есть один снимок, на котором изображен он и, как я предполагаю, его сестра. Зандерс как-то упоминал о ней, и они жутко похожи. Хотя я заметила, что ни на одной фотографии нет его отца. Я знаю, что у них непростая история, как и с матерью, но, наверное, я не осознавала, что его отношения с отцом настолько плохие.

Есть фотография его и Эллы, которую я не могу не взять в руки и не полюбоваться ею поближе. Их отношения умиляют меня каждый раз, и это было первое, что заставило меня поверить в том, что есть что-то большее в этом печально известном ненавистном защитнике.

— Шпионишь, милая? — Глубокий голос Зандерса вибрирует во мне, и мои щеки горят от того, что меня застали на месте преступления. Он стоит позади меня, так близко, что я чувствую тепло его тела, прежде чем парень кладет подбородок мне на плечо. — Это одна из моих любимых.

— Вы, ребята, близки, да? — я продолжаю смотреть на фотографию в моих руках, на которой изображена очаровательная девочка с непокорными волосами и ее дядя.

— Она — мой любимый человек.

— Больше, чем Мэддисон?

— Она нравится мне в десять раз больше, чем ее отец. — В его тоне чувствуется сарказм, но я не уверена, что он шутит.

Я возвращаю рамку на прежнее место, прежде чем повернуться к нему лицом. Мой взгляд блуждает по его телу, отмечая на нем обычные штаны и толстовку. Конечно, могу сказать, что они чертовски дорогие, но единственный раз, когда я видела его так одетым, это когда он готовился ко сну во время ночного полета на самолете.

И мой рот, кажется, не может сомкнуться, когда я вижу его таким непринужденным и беззаботным.

— Что? Ожидала, что я буду носить костюм-тройку в собственном доме?

— Отчасти, да.

Как бы сексуально ни выглядел Зандерс в своих идеально сшитых костюмах, он выглядит восхитительно в своей домашней одежде, и я чувствую себя гораздо менее запуганной в его дорогом доме, когда он одет так же, как и я.

— Но ты хорошо выглядишь и в этом.

Знакомая улыбка появляется на его губах.

— Ви, я всегда хорошо выгляжу.

Он прав, но нет необходимости говорить ему об этом, и, к счастью, стук в дверь избавляет меня от необходимости отвечать.

— Это должно быть еда. Или хотя бы часть ее, — Зандерс направляется к входной двери, ожидая, что я последую за ним.

— Часть? — спрашиваю я, отставая от него на два шага. — И еда? Что случилось с тем, что это не свидание?

Зандерс поворачивается ко мне лицом, шагая спиной вперед и нацепив свою раздражающе дерзкую улыбку.

— Ты ешь только на свиданиях?

Пять стуков спустя от бедного швейцара, и Зандерс выставляет на стол в столовой пиццу, китайскую еду, суши, гамбургеры и картофель фри, а также два буррито.

— Что за черт? — я издаю нервный, но смущенный смех, глядя на обширный стол, полностью уставленный едой навынос.

Зандерс выглядит слегка застенчиво.

— Я не был уверен, что ты захочешь, поэтому вроде как взял всё.

Я наклоняю голову в ответ на его заботливый жест.

— «Всё» звучит идеально.

Застенчивость сменяется гордостью, прежде чем парень поворачивается к холодильнику, чтобы достать пиво. Зандерс выдвигает для меня стул во главе стола, прежде чем занять соседнее место. Затем мы оба накладываем себе в тарелки все лучшие блюда на вынос в Чикаго.

Не думала, что мне будет так уютно сидеть рядом с этим человеком, есть нездоровую пищу и пить пиво в его потрясающем пентхаусе.

— Итак, у меня есть несколько вопросов, — начинаю я. — Собачьи вопросы.

Вообще-то, нет. Зандерс отлично справится с Рози, но я все еще вру себе, что это домашний визит, а не свидание.

— Валяй, — бормочет Зандерс с набитым ртом.

— Есть куда ее пристроить, когда будешь в разъездах?

— Когда мы будем в разъездах, — поправляет он. — Да. У одного из парней в команде есть собачья няня, которой они доверяют, и она согласилась присматривать за Рози.

— Почему ты не сказал мне, что приходил к ней?

Парень небрежно пожимает плечами, отводя от меня взгляд.

— Потому что не хотел обнадеживать тебя раньше времени. И, как я уже сказал, дело не в тебе. — Его взгляд устремляется на меня, мягкий и правдивый. — А вот пожертвование — это для тебя.

Я пытаюсь сдержать улыбку, не желая, чтобы Зандерс видел, как сильно каждая мелочь, которую он делает, начинает влиять на меня, но не могу.

— Кстати, спасибо тебе за это. Это было немного чересчур, но ты даже не представляешь, насколько это поможет.

Его нога толкает мою под столом, прежде чем обхватывает ее, желая каким-то образом прикоснуться ко мне.

— И у тебя все для нее готово? — продолжаю я.

Кого я обманываю? Конечно, у него все готово. Этот человек всегда начеку.

— Да. Последнее — это ошейник, но его доставят завтра. Хочешь посмотреть? — Зандерс достает свой телефон и увеличивает фотографию на экране, показывая мне.

— Ты купил ей ошейник «Луи Виттон» с металлическими шипами?

Он в обиде хмурит брови.

— Ты знакома со мной? Конечно, купил.

— В этом ошейнике люди будут думать, что она выглядит устрашающе.

— Хорошо. Пусть. Мы оба знаем, что она милая, но я не против, чтобы все остальные думали, что она крутая.

Я возвращаю свое внимание к тарелке, бормоча себе под нос:

— Тебе нравится создавать у людей неправильное впечатление, не так ли?

Я с сожалением смотрю на него, напряжение сгущается в воздухе между нами, пока мы молчим.

Зандерс наклоняется вперед, удерживая со мной зрительный контакт.

— У тебя есть еще вопросы? Может быть, не связанные с Рози? Может быть, какие-нибудь вопросы обо мне? Потому что я расскажу тебе все, что ты захочешь знать.

Я тяжело сглатываю, изучая его потрясающее лицо. Его взгляд мягкий и понимающий, в глазах нет ни следа осуждения или раздражения от моего предыдущего заявления.

— Зачем ты притворяешься? Почему не позволяешь людям увидеть, насколько ты хорош?

Парень опускает взгляд на свою тарелку.

— Ну, это большой вопрос.

Я скрещиваю ноги на своем стуле и поворачиваюсь к нему, уделяя ему все свое внимание.

— Нам предстоит ужин из пяти блюд. У нас много времени.

На губах Зандерса появляется расслабленная улыбка. Он снова смотрит на меня, мгновение колеблясь, прежде чем отодвинуть свою тарелку.

— Когда семь лет назад меня взяли в Чикаго, у меня уже была репутация со времен учебы в колледже. «Чикаго Рэпторс» искал силовика, кого-то, кто мог бы защищать других парней на льду, и я соответствовал всем требованиям. Затем, на следующий год, я как бы продолжил эту историю, но только в следующем сезоне, когда Мэддисона обменяли, и мы в итоге подписали контракт с одним и тем же агентом, дела по-настоящему пошли в гору. У Рича появилась идея создать для нас эту сюжетную линию. Мэддисон — золотой мальчик в хоккее. Все его любят, и противоположностью ему являюсь я — любимый игрок, которого все ненавидят. Мы повелись на все это, и оба добились абсолютного успеха в нашем маленьком дуэте. И не собираюсь лгать. Мне чертовски нравилась каждая минута в процессе.

Я понимающе киваю, зная, как сильно Зандерс дорожит своей репутацией.

— До этого года, — продолжает он. — В моей жизни не было никого, на кого бы негативно повлияла моя медийная персона, до этого момента. До тебя. И тот факт, что это заставило тебя воспринимать меня иначе, чем я есть на самом деле, и напугало тебя, чертовски убивает меня, Стиви. Если бы я мог вернуться на семь лет назад и изменить все с самого начала, я бы так и сделал.

— Почему бы тебе не изменить это сейчас?

Зандерс испускает глубокий, покорный вздох.

— Это то, кто я сейчас в хоккее. Я в середине сезона переподписания контракта, и этот медийный образ, то, что нужно «Чикаго». Они не собираются платить мне без этого. По крайней мере, так думает Рич.

— Так это все? Все дело в деньгах?

Чувство вины проступает на его чертах.

— Нет, вообще-то, нет.

— Тогда в чем дело, Зи?

Он не отвечает, его взгляд мечется повсюду, но отказывается остановится на мне.

— Мне страшно, — бормочет Зандерс себе под нос.

Я недоверчиво усмехаюсь.

— Ты же ничего не боишься.

Парень наконец смотрит на меня, в его глазах только честность.

— Я боюсь многих вещей. В том числе и тебя.

Он делает большой глоток пива.

— Я боюсь, что если все увидят меня настоящего, то, возможно, я им не понравлюсь. Возможно, они больше не будут меня любить. Возможно, я не буду нужен «Чикаго», а ведь здесь мои лучшие друзья. Я не хочу играть в другом городе. Люди любят говнюка, который проводит кучу времени в штрафном боксе, а потом изображает из себя плейбоя, но будут ли они любить меня, если узнают, что я лучше буду говорить об «Активных умах», чем о том, с кем, по их мнению, трахаюсь? Будут ли они по-прежнему любить меня, когда узнают, что я плачу на диснеевских фильмах со своей племянницей? Или, если узнают, что я не могу перестать думать о нашей стюардессе, которая по-прежнему считает меня куском дерьма?

Это заставляет меня сделать паузу.

— Я не считаю тебя куском дерьма, Зи. Я думаю, ты лучше большинства людей, но никогда никому не позволяешь этого видеть, и я не понимаю, почему ты хочешь это скрывать. Обычно ты всегда говоришь правду, но лжешь о том, какой ты хороший человек? Это не имеет смысла.

— Потому что Стиви! — Его голос повышен, но парень не кричит. Он невероятно расстроен, но не из-за меня. — Я был самим собой раньше, и этого было недостаточно. Ради всего святого, моя собственная мать бросила меня!

Я пытаюсь дышать, но не могу, когда меня захлестывает понимание. Все становится понятным, что его страх быть недостойным любви исходит от его мамы — женщины, которая его бросила.

— Гораздо менее болезненно, когда тебя ненавидят, когда ты не являешься самим собой, чем когда тебя не любят таким, какой ты есть, — продолжает Зандерс. — Как бы я ни говорил людям, что мне нравится ненависть, больше всего на свете я хочу быть любимым, но пока не готов рисковать быть отвергнутым.

Я тоже была самой собой, и этого было недостаточно. На самом деле, я чувствовала себя так большую часть своей взрослой жизни. Этот мужчина, который кажется непробиваемой кирпичной стеной, на самом деле очень мягкий и испуганный, у него больше чувств, чем он хочет признать.

— Я доверяю лишь нескольким людям, с которыми могу быть самим собой. И не готов доверить всем на свете то, кто я есть. Вот что меня пугает, Стиви.

Я кладу свою руку поверх его, нахмурив брови, чтобы удержаться от эмоций.

— Ты доверяешь мне?

Взгляд его карих глаз смягчается.

— А ты как думаешь, милая?

— Почему?

— Потому что в данный момент риск потерять все, чем бы это ни было, не будучи самим собой с тобой, гораздо страшнее, чем показать тебе, кто я такой. Ты мне нравишься, Ви, и я здесь абсолютно честен и уязвим. Я просто хочу, чтобы у тебя был шанс захотеть меня. Настоящего меня.

Еда остыла на моей тарелке, но мне все равно. Я больше не голодна. Я сыта от слов Зандерса, которые вселяют в меня больше надежды, чем могла себе представить. Он доверяет мне настолько, чтобы быть честным и уязвимым в том, кто он есть. Почему я не могу поверить, что он не лжет о своих чувствах ко мне?

Встав со стула, я подхожу и сажусь к нему на колени. Обхватив его руками за плечи, я утыкаюсь головой в его шею.

— Ты плачешь на диснеевских фильмах? — дразню его, мое дыхание отражается от его кожи.

Зандерс обхватывает меня за талию, прижимая к себе.

— Как девчонка.

— Ты не похож на плаксу.

— Я плачу по многим вещам. Просто не позволяю людям видеть это. Я плакал до того, как ты пришла сегодня.

Я поднимаю голову с его плеча.

— Почему?

Он одаривает меня легкой полуулыбкой.

— Мне позвонила мама.

— Что она хотела?

— Я повесил трубку в ту же секунду, как понял, кто это, но потом это вызвало полномасштабную паническую атаку, от которой я не мог избавиться. Все мое тело было сковано, и я начал плакать, как гребаный ребенок, на полу в ванной. Я залез в душ, чтобы попытаться смыть все это, и поэтому не слышал, как ты стучала.

— Господи, Зи, — я успокаивающе провожу ладонью по его щеке, видя в этом мужчине гораздо больше, чем когда-либо ожидала. — Ты в порядке?

Он осторожно кивает.

— Со мной все будет хорошо.

Между нами повисает тишина. Я ничего не знала о психическом здоровье Зандерса или о том, что он страстно желает помочь другим пройти свой собственный путь, до гала-вечера, который состоялся чуть больше недели назад.

Привалившись спиной к его плечу, я тихо спрашиваю:

— Что заставило тебя основать «Активные умы»?

Его рука обвивается вокруг меня, ложась на мое бедро, а его голова склоняется к моей.

— Я не хотел, чтобы другие дети страдали так, как страдал я и до сих пор иногда страдаю. Не иметь контроля над тем, как твой разум влияет на тебя — одно из худших чувств в мире. Ты чувствуешь себя в ловушке и беспомощным. Я хотел бы пройти терапию сразу же, как только ушла мама, но мужчины не говорят о психическом здоровье, и я хотел разрушить это клеймо и дать детям доступ к помощи, в которой они нуждаются. Помощь, в которой я нуждался, но не знал, как о ней попросить.

Мое сердце сжимается от понимания, когда я вижу, каков он на самом деле. Я провожу рукой по его груди, прежде чем обхватить его за шею.

— Как ты мог подумать, что можешь не понравиться людям, если у тебя такое сердце?

— Я тебе нравлюсь? — парень поднимает голову. В его вопросе нет колебаний. Его тон умоляющий, он хочет знать ответ.

— Я не хочу этого.

— Но я тебе нравлюсь?

Надежда. Столько надежды, когда Зандерс смотрит на меня.

Я не знаю, как ответить, не выложив все карты на стол о том, как сильно он мне нравится. Зандерс хороший, слишком хороший. Просто мне потребовались месяцы, чтобы увидеть это. Месяцы, чтобы снять каждый слой и увидеть, какой он на самом деле. И этот, настоящий Зандерс, мне слишком нравится.

— Я тебя ненавижу, помнишь?

Мы обмениваемся понимающей улыбкой.

— Стиви девочка, я тебе нравлюсь? — он убирает завитки волос с моего лица, чтобы видеть меня.

Мой взгляд мечется между его глазами и губами. Не в силах сопротивляться, я наклоняюсь вперед, сокращая расстояние между нами, и прижимаюсь губами к его губам. На мгновение Зи поддается мне, прежде чем отвернуться, разрывая связь и качая головой.

— Не надо, — парень закрывает глаза, как будто ему больно от того, что он остановил меня. — Не делай этого, если только это не приведет к чему-то большему, и я не имею в виду физическую близость.

— Что ты имеешь в виду?

Я знаю, что он имеет в виду.

— Ты знаешь, что я имею в виду. — Его взгляд сфокусирован и направлен на меня. — Я хочу больше, чем просто секс с тобой. Я хочу тебя. Всю целиком. Я просто хочу получить шанс.

Открываться ему таким образом очень страшно, но как я могу не хотеть этого мужчину после всего, что он мне показал? Зандерс пытался выбрать меня снова и снова, а все, чего я когда-либо хотела, это быть чьим-то первым выбором.

Моя пауза приводит к тому, что на лице Зандерса отражается поражение, когда он отводит от меня взгляд, его губы сжаты в жесткую линию.

Сжимаю указательным и большим пальцами его подбородок, чтобы вернуть его внимание ко мне.

— Не делай мне больно.

Он всматривается в мое лицо, пытаясь прочесть мои мысли, и его охватывает надежда.

— Я не смогу.

— Если когда-нибудь наступит момент, когда ты больше не захочешь этого, когда я больше не буду твоим первым выбором, скажи мне.

Уголки его губ поднимаются вверх.

— Ты всегда будешь моим первым выбором. Так было с того дня, как я встретил тебя, милая.

— Будь честен со мной.

— Буду. Всегда, — Зандерс обхватывает мое лицо, прислоняется лбом к моему, выражение его лица меняется. — Но я еще не готов быть честным со всем миром.

Я киваю ему.

— Можешь играть со всеми остальными, но не со мной. К черту. Я даже поддержу твою выдуманную личность, лишь бы ты не был тем парнем со мной.

— Значит, я тебе нравлюсь? — Его улыбка нетерпеливая и возбуждающая.

Я не могу не рассмеяться над этим огромным мужчиной, задающим такой детский вопрос.

— А ты как думаешь?

— Скажи это. Потешь мое самолюбие, Стиви.

Я смеюсь, опуская голову на его плечо, прежде чем снова посмотреть на него.

— Я тебе нравлюсь, — уговаривает Зи, его губы всего в нескольких дюймах от моих, пока парень смотрит на мой рот.

— Поцелуй меня.

— Скажи это, и я сделаю гораздо больше, милая.

Огонь горит в его карих глазах, я знаю, что он хочет всего этого так же сильно, как и я.

Я игриво закатываю глаза.

— Да. Ты мне нравишься, самый высокомерный мужчина в Чикаго.

Я наблюдаю, как с его плеч словно спадает тяжесть, его глаза сияют, а улыбка становится напыщенной.

— Я думаю, ты имеешь в виду самого сексуального мужчину в Чикаго.

— Как я уже сказала… самый высокомерный мужчина в Чикаго.

Его самодовольная улыбка появляется как нельзя кстати.

— Черт возьми, я так и знал. Как ты могла не запасть на меня? Я офигенно хорош. Я…

— Заткнись, — закрываю ему рот ладонью. — Заткнись. Заткнись, — смеюсь я.

Его веселье сменяется желанием, когда я опускаю руку. Он встает, обвивая мои ноги вокруг своей талии и несет меня так, будто я абсолютно ничего не вешу.

— Как насчет того, чтобы заставить тебя заткнуться?

Зандерс прижимает свои губы к моим, лишая меня слов, которые я могла бы произнести, и несет меня к кухонному острову, усаживая сверху.

— Я бы предпочла, чтобы ты заставил меня кричать, — парирую я с придыханием.

Дьявольская ухмылка появляется на его губах, в глазах пляшет озорство.

— Вот это я могу сделать.