Высота в милю

ГЛАВА 50

ЗАНДЕРС

Tри дня пытки. Безответных звонков и сообщений. Три дня размышлений о том, как я испортил лучшее, что когда-либо случалось со мной. Все это время я спрашивал себя, почему не могу поверить, что Стиви любит меня так, как говорит. И я жалел о том, что испорчен своим прошлым настолько, чтобы принять то, что предлагает Стиви, потому что это все, что мне нужно.

Но моей самой постоянной мыслью за последние три дня было: «Как, черт возьми, мне заставить «Сиэтл» забрать меня, если у меня даже нет агента?».

Я не хочу уезжать из Чикаго. Не хочу оставлять Мэддисона и Логан или моих племянника и племянницу. Я живу всего в двух часах езды от дома отца, а моя сестра — в нескольких минутах полета.

Но я не могу потерять Стиви. Возможно, я не понимаю своих проблем с доверием или своего страха перед любовью, но одно знаю наверняка — я не могу ее потерять.

Сейчас я в отчаянии, мне нужно увидеть ее, поговорить с ней, исцелить себя. Мне нужно чувствовать хоть что-то, кроме огромной ноющей дыры в груди, которую может заполнить только она, но я не знаю, как все это исправить.

Даже в два часа ночи болельщики выстраиваются вдоль ворот аэропорта, стремясь поприветствовать нас после того, как мы возвращаемся домой с двумя победами на выезде, и нам не хватает еще двух, чтобы выиграть все. Крики и приветствия эхом отдаются от восторженной толпы, все одетые в красное, черное и белое, и ждут, чтобы хоть мельком увидеть, как мы выходим из самолета в Чикаго.

Но мне все равно. Конечно, я благодарен им за поддержку, и рад, что мы пока доминируем в этой серии, но единственная причина, по которой я играю так хорошо, как сейчас, заключается в том, что мне нужно совершить чудо и каким-то образом иметь возможность выбрать, где окажусь в следующем сезоне.

— Зи, подожди! — кричит Мэддисон, выполняя свои обязанности капитана, машет толпе, благодаря их за то, что они вышли. — Я подвезу тебя.

— Ну, поторопись. Мне нужно идти.

Я бросаю свой чемодан в кузов его грузовика, прежде чем запрыгнуть внутрь.

— Ты не пойдёшь туда прямо сейчас. Сейчас два часа ночи.

— Пойду. Мне нужно ее увидеть. Если Стиви хочет переехать через всю страну, тогда ладно. Хорошо. Но мне нужно, чтобы она сказала мне это в лицо.

— А что, если она все-таки хочет уехать? — Мэддисон выезжает с частной парковки, направляясь домой.

— Не хочет, — качая головой в неверии, я смотрю в пассажирское окно. — Она ни за что на свете не захочет оставить своего брата или приют. Это моя вина. Стиви не хочет уезжать. Просто хочет убежать от меня.

Мэддисон едва успевает припарковаться, как я выскакиваю из его машины и бегу в его здание. Конечно, не пользуюсь его лифтом, потому что не собираюсь подниматься в его квартиру. Остановившись на несколько этажей ниже пентхауса, я быстро стучу в дверь Стиви.

Она не отвечает, но сейчас уже два часа ночи, так что ничего удивительного. Я звоню. Не отвечает. Пишу смс. Нет ответа. Стиви будет меня ненавидеть, но мне нужно ее увидеть. Я отсчитывал минуты с тех пор, как мы вылетели из Чикаго, когда узнал, что ее нет на борту.

Продолжаю стучать, стараясь не колотить по деревянному барьеру, но, черт возьми, искушение невероятное.

— Уходи, — слышу я с другой стороны, но это голос не Стиви.

— Райан, открой дверь.

— Пошел ты.

Ладно, я это заслужил.

Я не ухожу. Стою и жду, позволяя ему смотреть на меня через глазок, пока, наконец, он не распахивает дверь.

— Зандерс, иди домой.

— Пожалуйста, просто позволь мне увидеть ее. — Мой тон неистовый, умоляющий.

— Ее здесь нет, — он пытается закрыть дверь перед моим носом, но хлопаю по ней рукой, чтобы она не закрылась полностью.

Сверлю Райана взглядом, умоляя дать хоть какую-то информацию. Ему, должно быть, становиться жаль меня или что-то в этом роде, потому что парень окидывает меня беглым взглядом, прежде чем смиренно вздохнуть и открыть дверь.

— Она все еще в Сиэтле.

Все еще? Прошло уже несколько дней.

— Когда она вернется?

— Не знаю. Через пару дней, но это уже не твоя забота.

— Моя! — Мой голос слишком громкий для такого раннего часа. — Это моя вина.

— Ну, по крайней мере, в этом ты прав. Я иду спать, так что уходи.

Я снова блокирую дверь рукой.

— Что мне сделать, чтобы исправить это? Я знаю, что ты не хочешь, чтобы она переезжала туда еще больше, чем я, так что, пожалуйста, Райан. Что, блядь, мне делать?

Парень раздумывает, оглядывая меня с ног до головы, вероятно, размышляя, стоит ли ему добровольно помогать человеку, который разбил сердце его сестры. Но, наконец, его плечи расслабляются, он сдается.

— Стиви шла по жизни, считая себя вторым выбором, а ты берешь и подтверждаешь это, предпочитая ей свой гребаный образ плейбоя? Что это, блядь, такое? — Его голос начинает повышаться от гнева. — Она ненавидела быть в центре внимания, когда дело касалось меня, но охотно собиралась жить в нем, потому что хотела быть с тобой, а ты бросаешь ее, как только кто-то узнает о ней? Да ладно, чувак. Не будь таким тупым. Это был пиздец. И если она согласится переехать за две тысячи миль, то это из-за тебя.

— Ты подбил ее уехать?

— Ты не видел ее в тот день! Я просто хотел, чтобы Стиви почувствовала себя лучше, и даже если она ведет себя так, будто с ней все в порядке, это не так. Твой плейбойский бред был важнее ее, так что давай, блядь, исправляй это.

Он прав. Я могу сколько угодно злиться, что Райан предложил ей переехать, но в конце концов, это произошло по моей вине. Мы были счастливы, а я все испортил.

— Я уволил своего агента.

Парень откидывает голову назад.

— Что?

— Я устал играть в это дерьмо. Ты прав. Я выбрал свой имидж вместо твоей сестры. Я облажался и потерял ее, поэтому уволил своего агента.

— А разве у тебя не переподписной сезон? — Его брови нахмурены в замешательстве. — Ты губишь свою карьеру.

Ему не нужно напоминать мне. Я и так знаю.

— Никто не хочет, чтобы ты потерял свою карьеру из-за этого, Зандерс.

Я пожимаю плечами, стараясь держаться как можно непринужденнее. Моя карьера сейчас не на первом месте в списке моих приоритетов.

— Господи, — издает изумленный смешок Райан. — Ты действительно любишь ее.

Райан закрывает дверь, но прежде чем она полностью захлопывается, я слышу его слова:

— Тебе, наверное, стоит найти способ сказать ей об этом, пока не поздно.

На третьей игре финала Кубка Стэнли царит сумасшедшая атмосфера. «Юнайтед-центр» переполнен, все билеты распроданы. В третьем периоде мы уступали 3:2, но Мэддисон забил в самом начале, а один из наших новичков нападающих совершил чудо бросок, обеспечив нам преимущество в один гол и победу в серии из трех игр.

По мере того, как истекают последние секунды, я не могу избавиться от переполняющих меня эмоций.

Этот город был для меня всем на протяжении последних семи сезонов. Конечно, мне пришлось играть персонажа, которым я не хотел быть, но в целом время, проведенное в майке «Рэпторс», было лучшим в моей жизни. Это первый и единственный клуб, за который я играл. Мой лучший друг перешел сюда вскоре после меня, и мы впервые в жизни оказались в одной команде. Я создал здесь семью, дом, и, возможно, после сегодняшнего вечера у меня будет еще только одна игра в этом здании.

Я не хочу считать победу до того, как она случится, но трудно поверить, что мы не завершим серию в четвертом матче, когда играем на своей собственной арене. То, как мы чувствовали друг друга на льду, как забивали, наша вратарская игра. Преимущество домашнего льда. Я нутром чую, что это произойдет, и мы выиграем серию. Я знаю это.

Всего несколько месяцев назад домашние игры были для меня неудобными, поскольку я находился в этом здании и знал, что здесь нет никого, кто пришел бы ради меня. На выезде, по крайней мере, я знал, что ни у кого больше нет фанатов, которые болеют исключительно за них или ждут, когда они выйдут из раздевалки. Но здесь это постоянное напоминание о том, что я одинок.

Так было до тех пор, пока Стиви не начала приходить смотреть, как я играю в начале этого сезона. Осознание того, что она находится в толпе или прячется, ожидая, когда я выйду после наших игр, как-то укрепило мою уверенность. Мне было ради кого играть. То, что я получал, будучи ненавистным гостем на выезде, не шло ни в какое сравнение с той любовью, которую я испытывал на домашних играх с близким человеком на трибуне.

Но я снова один. Билет, который я оставил для Стиви, так и не забрали, и единственная семья, которая здесь для меня, вовсе не моя. Это семья Мэддисона.

Я закрываю за собой дверь кабинета тренера, прежде чем вернуться к своему шкафчику в раздевалке.

— Все хорошо? — спрашивает Мэддисон от шкафчика рядом с моим.

— Да, но завтра меня не будет на тренировке. Я получил разрешение на пропуск.

— Зи, мы в одной игре от потенциальной победы. Какого хрена, ты имеешь в виду, говоря, что тебя завтра не будет на тренировке?

Бросаю свою пропитанную потом майку в корзину, стоящую в центре раздевалки, а коньки оставляю у шкафчика, чтобы их наточили.

— Есть кое-что более важное, что мне нужно сделать. — Наконец, я встречаюсь взглядом со своим лучшим другом, который ошарашенно смотрит на меня. — Поверь мне. Это подготовит меня к финальной игре лучше, чем любая тренировка.

Дорога от Чикаго до моего родного города занимает чуть более двух часов. Последние шесть лет я живу всего в двух часах езды, но за все это время ездил туда всего два раза. Один раз на день рождения Линдси, а второй — когда отец повредил спину на работе и попал в больницу.

Два часа езды с таким же успехом могли быть сотней. Не имело значения, нахожусь ли я на соседней улице или на другом конце страны. Я был слишком зол, чтобы вернуться сюда. Был слишком зол, чтобы встретиться с ним.

Этот неуместный гнев удерживал меня от отношений с отцом в течение двенадцати лет, но, впустив Стиви в свою жизнь, я открыл ту часть себя, которую слишком долго закрывал. Я снова жажду любви в своей жизни. Как бы страшно ни было осознавать, что именно это она мне предлагает, в глубине души я знаю, что это правда. Стиви любит меня — любила меня — и я так боялся позволить кому-либо полюбить меня, что оттолкнул ее. Так же я оттолкнул и отца.

Сначала я поехал к дому, но его машины не было на подъездной дорожке. Мне не потребовалось много времени, чтобы объехать свой крошечный родной город, пока я не нашел его машину, припаркованную на стоянке единственного спорт-бара в городе. Мой отец не пьет, но очень любит играть в бильярд, поэтому я не слишком удивился, обнаружив его здесь после работы.

В последний раз, когда разговаривал с отцом, рядом со мной была Стиви, и я хотел бы, чтобы она снова была здесь. Недели, проведенные без нее, показали, насколько глубоко Стиви была погружена в каждую часть моей жизни. С ней все было лучше, легче, насыщеннее, но тогда я этого не замечал, потому что она так безупречно влилась в мою жизнь. Наверное, я всегда нуждался в ней, чтобы заполнить пустоты, но не замечал этого, пока ее не стало.

Заперев машину, я захожу внутрь. Даже не пытаюсь спрятаться или опустить голову, когда вхожу. Этот город маленький. Я добился успеха в НХЛ. Все знают, кто я такой, но это не похоже на фанфары, которые я получаю в Чикаго. Здесь люди просто гордятся мной.

Маленький захудалый бар затихает, когда я вхожу, не то чтобы там было так уж шумно с самого начала. Внутри меньше двадцати посетителей, и почти все они смотрят на меня. Я выделяюсь почти везде, куда бы ни пошел, но здесь, в моем родном городе, мои брюки от «Тома Форда», свитер «Баленсиага» и лабутены с таким же успехом могут быть мигающей неоновой вывеской.

— Ну, смотрите-ка, кто это, — объявляет бармен притихшему бару. — Сам мистер НХЛ осчастливил нас своим присутствием, — он театрально кланяется. — Чем мы обязаны такой чести?

— Рад тебя видеть, Джейсон, — смеюсь я, стукаясь кулаками со своим старым школьным товарищем по команде, который стоит за барной стойкой. — Мой отец здесь?

— Бильярдный стол, — он кивает в его сторону.

Я направляюсь в том направлении, прежде чем слышу, как Джейсон кричит у меня за спиной:

— Ты выиграешь нам завтра Кубок или как?

Обернувшись, я смотрю на него с улыбкой.

— Планирую.

Единственный бильярдный стол в этом заведении установлен в задней комнате. Мы с папой приходили сюда по выходным, когда у меня не было хоккея. Мы тусовались и пили содовую, пока он учил меня бить бильярдным кием, так что я точно знаю, где его найти.

— Не возражаешь, если я присоединюсь?

Мой отец поднимает взгляд от своего идеально выстроенного удара.

— Эван? — он встает прямо, бильярдный кий в руке. — Что ты здесь делаешь?

Его джинсы потерты на коленях, а рабочие ботинки полностью изношены и обесцвечены на носках, что говорит о том, что он пришел сюда прямо со стройки. Мой отец — «синий воротничок», который работает на тяжелой, изнурительной работе, чтобы обеспечить свою семью. Его оба ребенка чрезвычайно успешны в своих уважаемых областях, но он продолжает работать не покладая рук, жертвуя своей кровью и потом, независимо от того, сколько раз Линдси вызывалась отправить его на пенсию.

— Хотел тебя увидеть.

Мой отец стоит неподвижно в шоке.

— Надеялся, что мы сможем поговорить.

Наконец он кивает головой.

— Мы можем поговорить.

Я обхожу стол, мы оба смотрим на случайные бильярдные шары, разбросанные по столу, а не друг на друга.

— Соберешь их? — предлагает отец.

Я так и делаю, выстраивая шары для новой игры. Все это время я чувствую на себе его растерянный взгляд, и он следит за мной, когда я снимаю кий со стены.

Когда поворачиваюсь к нему лицом, папа быстро отводит взгляд.

— Давай, разбивай.

Небольшая улыбка скользит по моим губам.

— Ты не можешь просто так отдать мне первый удар, — я достаю монету из кармана, показываю ее и напоминаю ему, что именно так мы всегда это разыгрывали право первого удара.

Его грудь вибрирует от негромкого смеха.

— Решка.

Подбрасывая монету, я хватаю ее в воздухе и шлепаю ею по тыльной стороне ладони.

— Решка.

Мы молчим, пока отец разбивает шары, напряжение витает в воздухе между нами. Но не негативное. Просто мы оба знаем, что многое еще предстоит сказать.

Один из полосатых шаров падает в дальний левый угол, давая ему еще один шанс.

Мы молчим, пока он снова готовится к удару.

Еще четыре удара чередуются между нами, и, наконец, когда наступает моя очередь, я поднимаю на него глаза.

— Я видел маму.

Его взгляд устремляется на меня.

— Что?

Прислоняю кий к столу и встаю прямо.

— Я пригласил ее к себе на прошлой неделе.

На его лице появляется выражение сочувствия.

— Ох, Эван. Ты в порядке?

Я киваю, не в силах говорить.

— О чем вы двое говорили?

— На самом деле мы не разговаривали. Я говорил.

Он молчит, пристально глядя на меня. У моего отца глаза интересного серого оттенка, кожа вокруг них морщинистая от возраста и лет, проведенных на солнце. Во взгляде тысяча вопросов, хотя отец не задает ни одного.

— Я так долго злился, — напоминаю я ему. — И вымещал весь этот гнев на тебе, потому что ты был здесь, а ее не было, но ты ничего этого не заслужил. У нее было слишком много власти над моей жизнью, и я устал. Я хотел вернуть контроль.

Его серые глаза немного блестят.

— Ты имел полное право злиться на меня. Я — причина, по которой она ушла

— Нет, это не так. Она сама решила уйти, но ты остался, и я никогда не благодарил тебя за это.

Отец опускает голову.

— Прости, что все эти годы я держал на тебя обиду. Я был эгоистичен настолько, что в то время не видел, что ты делал для меня. Я чувствовал себя брошенным вами обоими, но тебя не было, потому что ты больше работал, заботясь о том, чтобы моя жизнь не изменилась. Хоккей — удовольствие не из дешевых, но благодаря тебя я не пропускал ни одного турнира. Ты покрывал расходы Линдси в юридическом колледже. Ты позаботился о том, чтобы у меня было хорошее жилье, и я никогда не голодал. У меня было все, в чем я нуждался, и я никогда не благодарил тебя за это.

Он кивает, не отрывая взгляда от пола.

— Так что спасибо тебе, папа.

Он быстро вытирает глаза мозолистыми кончиками пальцев.

Наконец, отец поднимает на меня взгляд.

— Я знаю, что не был для тебя тем же отцом, каким был до ее ухода, но я старался. Я действительно старался, Эван.

— Я знаю.

— Мне было по-своему больно, но в то же время я чувствовал себя виноватым, что меня было недостаточно, чтобы заставить твою мать остаться. Из-за меня она оставила тебя, поэтому иногда было трудно быть дома и видеть тебя. Я думал, что ты меня ненавидишь, и я ни капли тебя не винил.

Черт, теперь мои глаза горят.

— Я никогда не ненавидел тебя, папа. Ты был нужен мне тогда, и я все еще нуждаюсь в тебе сейчас.

Суровый и иногда холодный мужчина смотрит на меня с другой стороны стола, выражение его лица становиться мягким, а мужественные стены рушатся, когда в его глазах появляются слезы.

— Я люблю тебя, папа.

Эти слова кажутся правильными, нужными и давно назревшими, когда они слетают с моего языка. Я не говорил их ему двенадцать лет. Не говорил их многим людям за последние двенадцать лет, и физическое облегчение, которое, как я наблюдаю, испытывает этот человек, заставляет меня расстраиваться, что я не говорил этого все это время.

— Я тоже люблю тебя, Эван, — он быстро кивает головой, пытаясь взять себя в руки.

Обойдя стол, я крепко обнимаю отца, и он обнимает меня точно так же.

— Прости, что не мог сказать этого раньше.

— Иногда это страшно. Я знаю. — Его голос мягкий и понимающий.

Мы обнимаемся еще немного, прежде чем наконец отпускаем друг друга.

— Я долгое время боялся позволить кому-либо любить меня, — продолжает мой отец. — И боялся полюбить кого-то еще.

— Ты все еще боишься?

Он качает головой.

— Уже нет.

Я продолжаю смотреть на него подозрительным взглядом.

— Что? Не смотри на меня так.

— Папа, у тебя есть девушка? — поддразниваю я.

Он пожимает плечами.

— Может быть.

— Что? — У меня вырывается недоверчивый смешок. — Почему ты ничего не сказал?

— Это все в новинку для меня. Типа того. Она была мне хорошим другом много лет, и долго ждала, когда я буду готов впустить кого-то еще в свою жизнь. Прямо перед Рождеством я перестал быть идиотом.

Гордая улыбка скользит по моим губам.

— Могу ли я познакомится с ней?

— Я бы очень этого хотел.

Все прежнее напряжение, витавшее в воздухе, давно исчезло, когда я беру свой кий и снова готовлюсь к удару

— Итак, есть ли причина, по которой тебе нужно было прийти сюда и завести этот разговор за день до самой важной игры в твоей жизни?

Я делаю свой удар, не закатив ни одного шара, и жду, когда отец сделает свой ход, но он не делает этого. Он продолжает смотреть на меня, ожидая моего ответа.

Между нами повисает долгая пауза.

— Почему ты не последовал за мамой, когда она ушла?

— Потому что некоторые люди не стоят того, чтобы за ними следовать.

Я киваю в знак понимания.

— А за некоторыми людьми стоит идти на край земли.

Не отрываю горящих глаз от стола передо мной, эмоции атакуют каждое из моих чувств, стремясь вырваться наружу.

— Есть ли у тебя кто-то, за кем стоит идти? — мягко спрашивает отец.

Я резко выдыхаю.

— Да. Думаю, есть.

— Ты любишь ее?

Я киваю, не в силах говорить.

— Тогда не отпускай ее, Эван. Я знаю, что любить кого-то страшно, а позволить кому-то любить тебя, особенно после всего, через что мы прошли, еще страшнее. Но я обещаю тебе, что с правильным человеком это того стоит.

Страшно доверять кому-то, что он не оставит меня опустошённым после того, как отдам ему всего себя. Но, несмотря на то, что я никогда не говорил Стиви, как сильно люблю ее, я все так же опустошен и так же напуган ее отсутствием.

— Все эти годы я играл плохого парня, которого фанаты любят ненавидеть, и мне это нравилось, потому что я знал, что они ненавидят выдуманную версию меня. Я не хотел давать кому-либо возможность ненавидеть себя настоящего, но это также мешало мне позволить кому-либо полюбить себя настоящего. Но думаю, что кое-кто полюбил настоящего меня, и я, возможно, потерял ее.

— Ты сказал ей, что любишь ее?

Я виновато качаю головой.

— Тогда, думаю, пришло время ей узнать.

Между нами повисает тишина.

— Папа, я не знаю, где буду играть после этого сезона. Ни одна команда не находится так близко, как «Чикаго», но я надеялся, что ты позволишь мне оплачивать перелеты на мои игры. Я скучаю по твоему присутствию на катке, и знаю, что тебе нужно работать и…

— Я буду там.

Я благодарно улыбаюсь ему, доставая билет из заднего кармана.

— Придешь посмотреть, как я завтра выиграю Кубок Стэнли?

— Посмотри на себя, Эв, — недоверчиво качает головой отец, на его губах играет широкая улыбка.

— Это значит «да»?

Он смеется.

— Да, черт возьми, это «да», — он выхватывает билет из моей руки, с трепетом рассматривая его. — Я так горжусь тобой.

Я снова обнимаю его.

— Можешь познакомить меня с ней завтра? — спрашивает он.

— Если смогу привести ее на игру.