365

138 — 137

138

16 декабря 2017 года

Суббота

Вечером они пошли гулять втроём. Разумеется, Бонечка вырвался вперёд, радостно виляя хвостом, но Игорь и Саша, радуясь тому, что длина поводка позволяла создать хоть какую-то иллюзию уединения, медленно шагали у него за спиной. Ольшанскому, конечно, пришлось пожертвовать собственной рукой, потому что сенбернар регулярно пытался сорваться с мест и помчаться вперёд с невероятной скоростью, но каждый раз вынужден был остановиться, ведомый чужой волей, но, если забыть об этом, в собаке в доме был определённый толк.

— Если б не Боня, мы, наверное, никогда бы не выбрались на улицу, — промолвила Саша, будто бы прочитав его мысли. — Так и сидели бы за компьютерами, каждый в своём проекте.

— Ну, не в своём, в общем, — отметил Игорь. — Но, в целом, ты права. Может быть, не зря говорят, что после свадьбы любая романтика умирает, оставляя место надоедливому быту?

Саша звонко рассмеялась, громче, чем позволяла себе обычно, и на неё даже обернулись проходившие мимо дети.

— Какая романтика, Игорь? — спросила она, улыбаясь. — Мы с тобой просто получили лишний штамп в паспорте.

— Странно слышать от девушки такие аргументы.

Она только крепче сжала его руку, и даже сквозь ткань можно было почувствовать неожиданный холод её пальцев. Игорь с удивлением отметил, что Саша выскочила на улицу без перчаток. Она в принципе их никогда не носила, но сегодня Ольшанский впервые задумался об этом. На работу они добирались на машине, потребности в том, чтобы греть руки, не было, а вот на прогулке, тем более в снежную зимнюю пору, определённо странно их не надевать.

Игорь остановился и дёрнул за поводок, намотал его на запястье, уведомляя Боню о том, что они делают короткий перерыв в прогулке, а потом стянул собственные перчатки и протянул Саше. Девушка удивлённо вскинула бровь, но отказываться не стала, напротив, с трудом натянула их на озябшие пальцы.

— Никогда раньше не замечал, что ты ходишь с голыми руками посреди зимы, — отметил Ольшанский.

А ещё — почти не пользуется косметикой, и кремами для рук всякими тоже, и кожа, наверное, сухая, потому что мороз не станет обходить стороной человека, если тот ведом глупым упрямством.

Впрочем, Саша выглядела так, словно сама раньше за собой такой дурацкой привычки не замечала. Она ещё раз потёрла руки, наслаждаясь неожиданным теплом, а потом смущённо произнесла:

— Я не замечала даже. Не привыкла покупать себе такие излишества, как перчатки.

Игорь застыл. С их профессией и уровнем заработка он как-то никогда не думал о нехватке денег. Да, в далёком детстве у родителей были трудные времена, да и богачом он себя никогда не считал, но и больших запросов не было, потому всё проходило как-то… мимо. Слышать от Саши об излишествах было несколько неловко.

— Излишества? — переспросил он, в очередной раз натягивая поводок, чтобы Боня не сорвался. Но тот и сам подошёл поближе и уселся на белый снег, тоскливо глядя в глаза Саше. — Но ведь ты мёрзнешь… И в чём ещё ты себя ограничиваешь?

— Не знаю, — пожала плечами она, отвернулась и уверенно зашагала вперёд, стараясь скрасить неловкое молчание.

Среагировав на какую-то секунду позже, Игорь вновь поравнялся с нею и поймал за руку. Саша не противилась, только теперь упрямо прятала от него взгляд.

— На самом деле, — призналась она, — я этого даже не замечаю. Просто раньше приходилось жить на стипендию. Когда сопротивляешься выбору своих родителей, надо как-то учиться обходиться без их помощи.

Любые комментарии застряли в горле. Игорь опять остановился, удивлённо глядя на неё, и Саша тоже встала, правда, только на мгновение, прежде чем невесть откуда ей в спину не прилетел комок снега.

Детский хохот, разразившийся на всю улицу, радостный лай Бони, с трудом сдерживаемый намордником — кажется, пёс грозился вот-вот его порвать, — и возмущённые возгласы других жертв неуёмных проказников смешались в единую какофонию. Игорь тоже прикрикнул на мальчишек, хотя не сомневался, что это не возымеет должного эффекта, а потом обернулся на Сашу.

Она беспомощно пожала плечами, словно показывая, что понятия не имеет, что именно должна ему ответить.

— Тебе давно пора отвыкнуть от этого, — напряжённо произнёс Игорь. — И поверить в то, что ты можешь быть счастлива. Разве нет?

— Я уже счастлива, — ответила она. — Вне всяких сомнений. Но, понимаешь, мне довольно сложно свыкнуться с этим. Люди привыкают и к хорошему, и к плохому, и не всегда это даётся им легко.

Ещё несколько часов назад казалось, что их жизнь совершенно безоблачна — ну, не считая пушистой тучки в форме сенбернара, — а сейчас Игорь задумался, не прячутся ли ещё какие-то проблемы, как грязное болото под белым снегом.

…Он, возможно, и спросил бы Сашу об этом, если б не Боня. Тот, устав сидеть, сорвался с места, бросившись в толпу людей, и Игорь вынужден был помчаться следом — если не желал, конечно, лишиться руки.

137

17 декабря 2017 года

Воскресенье

Разумеется, Саша не собиралась возвращаться к неприятному для неё разговору. Она сделала вид, что у неё всё в полном порядке, сказала, что перчатки — это единственное, что она забыла себе купить за последний год, и отправилась на кухню готовить. Каждый раз, когда Игорь дёргал её, задавая какой-нибудь неудобный вопрос, она делала вид, что ничего не слышит, и то старательно стучала молотком по отбивным, то включала блендер, потому что ей срочно надо было перебить что-нибудь в пыль, дабы потом успешно пристроить в мусорном ведре.

Настоять на ответе на незаданный вопрос о том, почему она так себя ведёт, Игорь банально не успел. В дверь постучали.

Назойливо так, кулаком.

Все цивилизованные люди обычно звонили. Ольшанский никогда не позволял дверному замку приходить в непригодность, ему, хозяину, в принципе, довольно равнодушному, это казалось едва ли не оскорблением, ну, уж точно демонстрацией собственной криворукости.

Поскольку звонок был на месте, свет никто не отключал, а знакомая трель не заиграла, Игорь смог сделать только один вывод: гость даже не удосужился ткнуть пальцем в эту заветную кнопочку. И из всех хорошо знакомых ему людей только одна женщина умела так нагло ломиться в дверь.

Он нехотя, даже не задавая вопрос, кто там, повернул ключ в дверном замке, отворил дверь и встал на пороге, плечом опираясь о косяк. Интуиция и жизненный опыт не подводили: драгоценная матушка в очередном диком наряде стояла в подъезде с видом дамы, планирующей закатить скандал на ровном месте, причём совершенно без причины.

— Здравствуй, мама, — поприветствовал её Игорь, не в силах полностью убрать из голоса ядовито-издевательские нотки. — Зачем пожаловала? Ты что-нибудь хотела?

— Я? — вскинула голову она. — Хотела ли я что-то?! — возмущению в голосе явно не было предела, и женщина, подбоченившись, собиралась раскричаться, но потом каким-то образом удосужилась вспомнить, что пришла сюда не ссориться с сыном, а по какой-то другой причине, ему неизвестной. — Где этот… Этот…

Несколько слов, явно родом из дедушкиного словаря, заставили Игоря скривиться.

— Где твой отец? — поправилась наконец-то мать. — Он у тебя? Дай, я зайду, — она совершила попытку проникнуть в квартиру, но Игорь, наученный горьким опытом длительного общения, перекрыл рукой путь родительнице.

— Папы у меня нет, — уверенно ответил он. — И свои личные проблемы, мама, я прошу решать не в моём доме. А внутрь — не пущу. У меня там злая собака.

Боня, подтверждая, что он существует, взвыл, а потом высунулся в коридор, повиливая хвостом. Надежда Петровна аж попятилась от неожиданности. Собак она страшно не любила, и, очевидно, Боня всем своим внушительным видом доказывал ей, что нечего менять животные предпочтения на переправе.

Впрочем, единственным зверем, что нравился маме, была шиншилла, и та в виде шубы. Ну, и что-нибудь деревенское вроде коров да кур, но в этом Надежда Петровна своему мужу и детям никогда не признавалась. Она вообще всеми силами пыталась доказать миру, что не имеет ничего общего со своими родителями, что произошла она из дворца и была потерянной принцессой — примерно такими словами. И хотя это было очень плохо — смеяться над собственной матерью, издеваться над её искренними мечтаниями, — Игорь ничего не мог с собой поделать. Каждый раз при виде её карамельного цвета сапог или розовой шубы, салатовых брюк или цветастой кофточки он с трудом сдерживал комментарии, так и рвущиеся на свободу.

— А где тогда он? — истерично взвизгнула мать. — Его уже два дня не было дома! С самого четверга!

Игорь насторожился.

— Он приходил ко мне в гости в пятницу, — отметил Ольшанский. — Может быть, у него смена, а ты опять что-то перепутала?

Надежда Петровна только возвела к потолку глаза, демонстрируя заодно и новую тушь ярко-синего оттенка. В то, что муж может быть занят на работе, женщина явно не верила, но заставить сына впустить её в квартиру она тоже не могла.

— Нет его на работе, — уверенно заявила она. — Нет и быть не может. Пропал, понимаешь ли. Делся куда-то! Трубку не берёт. Знаешь, как меня это достало? С твоим отцом — всё равно, что на какой-то войне. Постоянные скандалы, ссоры, дрязги, невесть что происходит. А я устала, устала, понимаешь ты это или нет?!

Игорь понимал. Он смотрел на мать, не зная, что ей сказать — что папа тоже устал от её постоянных требований и не хочет оттого возвращаться домой, или, может быть, заявить, что мать слишком надоедлива и не может посидеть тихо и несчастные две минуты? И первое, и второе было чистой, но зато какой обидной правдой…

— Если хочешь, я ему позвоню, — вместо всех этих оскорбительных слов предложил Игорь. — Может быть, он возьмёт трубку.

— Ага, позвони, — фыркнула Надежда Петровна. — И скажи, что домой он может больше не возвращаться. И что если он не придумает, как вымолить моё прощение, то я подам на развод, и пусть идёт на все четыре стороны и хоть живёт на своей работе!

Не дав сыну ничего сказать — можно подумать, он действительно собирался её отговаривать! — женщина гордо повернулась к нему спиной и засеменила вниз по ступенькам.

Едва не зацепившись оттого, что слишком высоко задрала нос, Надежда Петровна всё равно не растеряла свою спесь. Игорь же обеспокоенно проводил её взглядом и, стоило только хлопнуть подъездной двери, а ему — закрыть собственную, набрал номер отца.

— Алло, — на третьем гудке поднял трубку Николай Андреевич. — Игорь, что-то срочное? Мне на операцию….

— Нет, — ответил грустно Игорь. — Всё хорошо. Думал, что у тебя сегодня выходной.

— Запланированная смена, — коротко ответил отец. — Тебе нужна моя помощь?

— Нет, — Ольшанский смотрел на дверь, пытаясь избавиться от чёткой мысли о том, что его мать — отменная идиотка. — Просто собирался спросить, всё ли у тебя в порядке.

— А, — Николай Андреевич засмеялся. — В полном, сынок. Ну, ты звони… или я позвоню после операции, ладно?

— Ладно, — согласился Игорь.

Сколько б он ни пытался наладить отношения со своими родителями, ничего не изменится, и Ольшанский знал об этом так же хорошо, как и о том, что отец не позвонит. Забудет. Или захочет забыть. В любом случае, он давно уже не был ребёнком и не ждал, что родителям станет хоть немножечко интересно, как поживает их сын.

Того более — он и сам уже не испытывал ни грамма желания с ними чем-то делиться.