Билеты в один конец

27 глава

– Я дома и с моим ребёнком всё в полном порядке, – говорю в трубку, но голос будто не мой. – Дочь спит. Может, не станете её тревожить ночными визитами?

– Мы обязаны отработать обращение.

В голосе полицейского ни намека на агрессию, но у меня по спине всё равно катится липкий, холодный пот.

– В течение получаса приедем.

– Адрес знаете?

– Да, – сухо говорит голос в трубке, и разговор завершается.

Слёзы подступают резко. Даже не от обиды. От усталости. От того, что это всё – моя реальность, мой бывший, мой ребёнок, мои решения. И никакой Таранов не вытянет меня за волосы из болота, если я сама туда прыгнула. И как выбраться – пока не представляю.

– Я домой, к дочери. Надеюсь, органы опеки не заберут ее в три ночи.

– Никто её не заберёт. Приедут с проверкой. А потом вызовут тебя для дачи показаний, чтобы отчитаться перед руководством об отработанном заявлении.

– Он же сказал – обращение.

– Заявление там. Постарайся как-то сфотографировать. Если, конечно, дадут тебе его в руки. Завтра можешь взять выходной. Я, как с судами закончу, наберу. Или подъеду. Определимся. Вообще, я могу отвезти.

– На такси поеду. Тут недалеко.

Руки дрожат, голова кружится от обилия информации, а внутри… Будто кто-то накидал гнилой и сырой земли. Не могу поверить, что Толя опустился до подобного.

Таксист приезжает быстро. Влад провожает меня, сажает в машину, обещает быть на связи, дает краткие инструкции, как себя вести, что говорить, о чем молчать. Не уверена, что всё запомню, но выбор как бы и невелик.

У Лены в квартире темно и тихо. Она в халате, глаза щурит – явно только проснулась. Я пролетаю мимо неё, сразу в детскую. Алиса спит, ничего не подозревая, что сейчас происходит, ничего не боится. И правильно. Бояться должна я. И мне дурно уже от поступков Толи. Разве так себя ведут адекватные люди?

Быстро смыв макияж, переодеваюсь и иду к Лене. Она уже на кухне, наливает воду в чайник.

– Что случилось? – громко зевает. – Ты толком ничего не объяснила, почему приедет полиция? Ты что-то сделала?

– Толя написал на меня заявление. Что я, якобы, бухая ушла и оставила Алису одну. Сказали – приедут проверить ребёнка.

Лена резко поворачивается ко мне:

– Он совсем охренел? Я с ней была всё время. Он что, вообще мозгами тронулся? Мне кажется, его в дурку уже пора определить…

– Да, – киваю. Смотрю на руки. Дрожат. Какой-то непрекращающийся кошмар.

– Пусть приходят, – говорит Лена. – Мы дома. Ты трезвая. Алиса спит. Свидетель у тебя есть – я. Им здесь не к чему прицепиться.

Я молчу. Голова по-прежнему гудит. Чувство, будто на тебя смотрят через лупу, в которой видны не только поры на лице, но и все ошибки за последние пару лет. Хотя их и не было особо. Лишь та ночь в купе, которую я ошибкой не считаю. Скорее наоборот.

– Тебе чай налить? – предлагает она.

– Нет, – снова качаю головой. – Я… Ничего не хочу.

В дверь звонят спустя десять минут. Один раз. Второй. И внутри всё подскакивает от страха.

– Сиди. Я открою, – говорит Лена.

Последующие минуты, растянувшиеся в полчаса, хочется стереть из памяти. Участковый предлагает ознакомиться с заявлением, но я отказываюсь – не могу поверить, что Толя всё это написал. Там такой бред! Вместо этого внутри распускается новое и совершенно незнакомое чувство: не безразличие, нет, скорее ощущение, будто в этот самый момент у меня умер близкий и родной человек. Умер по-настоящему, потому что такое я точно не смогу ни простить, ни забыть.

– У нас тяжелый развод… Я дома была… Уложила дочь спать. Муж приходил, но мы его не пустили. Пьяный, стучал в дверь, говорил гадкие вещи, – произношу заикаясь и смотрю, как сержант записывает мои слова.

Если бы не Таранов, я бы на стрессе и не додумалась всё подобным образом вывернуть и представить в глазах полицейского Толю неадекватным алкашом.

– Могу я сфотографировать всё, что он написал?

– Не положено, – отвечает полицейский.

Я провожаю его в детскую, прошу не шуметь – Алиса пугается чужих. Особенно в форме. Но он будто не слышит. Щёлкает выключателем, медленно оглядывается. Я молюсь, чтобы дочь не проснулась.

И, конечно, именно это и происходит.

Она резко садится в кровати, видит мужчину и сразу начинает плакать.

А у меня внутри всё сжимается от злости.

Он ведь знает, как Алиса боится полицейских. Знает – и всё равно…

Боже… Когда, наконец, это все закончится?

– Все-все, ухожу. Извините.

– Убедились? – бросаю ему, не сдержавшись, успокаивая плачущую дочь.

– Завтра из органов опеки позвонят. Им нужно будет прийти с инспекцией. К тому же у вас развод – такие случаи всегда проверяются.

Да, ещё бы понять, как вообще пережить этот период. Кто бы подсказал.

Лена провожает полицейского. Я остаюсь с Алисой. Успокаиваю, глажу по голове.

Дочь шмыгает носом и спрашивает, зачем он приходил.

– Убедиться, что мы дома. Что с тобой всё хорошо.

– А что с нами не так? – всхлипывает она.

Что говорить ребенку? Правду? Но какая же она мерзкая, гадкая, и я бы не хотела, чтобы Алиса страдала. Как найти эту золотую середину? И обелять Толю не хочу с его низкими поступками. Потому что ненавижу его в это мгновение. Презираю всем сердцем.

Сдержав всплеск напряжения и злости на бывшего мужа, каким-то чудом беру себя в руки и спокойно всё объясняю Алисе, а потом долго с ней лежу, глажу по спине, пока ее дыхание не выравнивается.

Утро начинается вполне обычно. Дочь не сразу вспоминает о ночном происшествии, а я решаю не нарушать наш режим и собираю её в сад. Но по дороге Алиса замечает полицейского, и сразу обрушивается с вопросами. А моя тяжесть на душе возвращается во сто крат.

Сдав дочь воспитателям, домой не тороплюсь – сегодня выходной. Иду в парк, чтобы выпить кофе и просто побыть наедине с собой и своими мыслями. Внутри всё так же гадко, отчего-то хочется плакать. А ещё – позвонить Толе и наговорить ему всякого в ответ. Как он мог написать в этом заявлении, что я шалава, алкоголичка, сплю с другими мужчинами без разбора, что я аморальная женщина и дочь у меня не на первом, не на втором и даже не на третьем месте?

Вот бы стереть себе память…

Таранов присылает сообщение, спрашивает, как всё прошло и удалось ли сфотографировать заявление. Отвечаю ему, что нет.

Он скидывает время, когда может подъехать. Что интересно, не предлагает к нему домой, и я догадываюсь почему: чтобы действительно поговорить. И я это одобряю. Мне и так секса хватает. Головного мозга.

Из органов опеки звонят ближе к полудню. Я обещаю забрать дочь из сада пораньше, чтобы инспекция убедилась, что у нас всё хорошо, что моя дочь опрятна, накормлена и условия у нас замечательные, пусть и живём мы временно у подруги.

Не знаю, как переживаю этот ад по второму кругу. Но оказывается, он не последний. И будет третий, четвертый. Потому что к нам приедут потом на новую квартиру, которую я сниму, и по каждому вызову отца вплоть до решения суда, с кем остаётся наша малолетняя дочь.

Замечательно.

Ну спасибо, что не на учёте. И на том, как говорится.

Уложив поздно вечером Алису спать, натягиваю кожанку и выхожу из дома. Таранов уже ждет внизу.

Я как-то забываю про его приступы, и что это не очень безопасно – садиться к нему в машину, куда-то ехать. Приезжать ему к дому Лене тоже не следовало, но по уверенному спокойному выражению его лица и мои собственные эмоции потише становятся. Правда до смирения ещё далеко.

– Ну как, борец? День пережила? – интересуется он, внимательно меня оглядывая.

– Правда, что пережила, – хмыкаю я. – А ты как?

– Ну-у, – тянет он. – Пару слов от меня, и потом весь эфир твой. Одно дело снова отложили, а два выиграли. Речь твоя судье понравилась. Всё-таки женщины сентиментальные существа, подобрала ты ключик, – улыбается он, и мне снова как будто становится легче. Но ненадолго. – А ты как? Давай рассказывай. В подробностях.

Мне не особо хочется, но он же мой адвокат.

Таранов в это время отъезжает от дома и везёт меня в какую-то кафешку, пояснив, что хочет дико есть и ему всё равно где, хоть у забегаловки. Вот мы и останавливаемся у придорожного кафе. Я пью молочный коктейль, а он с аппетитом уплетает бургеры и запивает колой, да еще с таким наслаждением, что я неосознанно улыбаюсь.

– Не звонил? Не писал? А мамаша его?

– Все тихо.

– Жаль. Их бы истерия была кстати, а ты молодец. Всё правильно сделала. Поборемся, не унывай. Не ты первая и не ты последняя.

Смотрю, как он опять смачно откусывает кусок бургера, и вспоминаю, как утром в парке сидела и плакала. Даже чуть-чуть жалела себя.

– Знаешь, ты в машине вчера смеялся над Сколаром, когда у него проблемы были и он уже начал в проклятия верить. Так вот, я тоже начинаю в это всё верить. И в таком состоянии не то что к гадалке, а к черту побежишь, чтобы услышать какой-то благоприятный прогноз, потому что куда голову ни поверни – какая-то задница.

– То есть внутренний голос одно говорит и идет не параллельно логике, а вопреки здравому смыслу, пойти где-то на стороне за порцией шаманизма?

– Что-то вроде того. Потому что я сейчас в отчаянии. Ну, что бы я ни делала, какой бы честной ни старалась быть и нормально с ним разойтись, мирно, не выходит. Он как зациклился. Ну что мне, его в блок кидать, встречные заявления о преследовании писать? Да кто меня слушать станет. Если только ты… И зачем тебе это вообще надо?

Вместо отчаяния, тревоги и злости на Толю меня вдруг пронзает нежностью. К Таранову. Потому что Влад будто по-настоящему заинтересован, чтобы хоть как-то облегчить мою жизнь.

– Сам не знаю. Просто по приколу. Но с этим всем пора кончать. У меня других важных дел много.

– Я напросилась поехать с тобой в командировку. Или это не командировка, а просто отдых – я до сих пор не знаю, куда и зачем ты летишь, чтобы хотя бы на какое-то время перестать бояться случайно наткнуться на него, просто выходя из подъезда или у детского сада. Чтобы не просыпаться по ночам от навязчивых мыслей, что он где-то рядом, что снова что-то задумал, что снова хочет сделать больно. Господи, я до сих пор не могу поверить, что когда-то его любила. И, может, так говорить нельзя, но с сегодняшнего дня я считаю себя вдовой, – произношу это спокойно, без ненависти и злобы.

Скорее, это звучит так, будто я ребёнок, которого незаслуженно наказали и оставили одного в темной комнате. Обиженная, растерянная, немного потерянная – именно такой я себя сейчас чувствую. Будто кто-то резко выдернул почву из-под ног, и мне теперь приходится заново учиться стоять, дышать, говорить. А ещё – доверять. Особенно мужчинам.

Влад улыбается:

– Вдова? Нравится твой подход. С этим его заявлением и всем бредом, что он там написал, так же поступи. Умерла так умерла.

– Ага, лошадь сдохла, слезь. Только с меня он почему-то никак не хочет слезать.

Таранов вытирает рот салфеткой, бросает всё в пакет и тянет руки ко мне, обнимает.

А я и так на пике эмоций. Слёзы набегают мгновенно и не переставая катятся из глаз. Нет, больше не вывожу. Мне нужна перезагрузка. Да, от себя не убежишь и вся вот эта философия про внутренние проблемы верна, но мне просто необходимо оказаться там, где Толи не будет. Пусть не Швейцария, потому что он наверняка уже в ФСБ додумался запрет на выезд ребенка накатать, но хотя бы куда-то по России, чтобы даже знать не знал, где мы с Алисой находимся.

– Сейчас в моменте это всё кажется для тебя очень сложным, но как там говорится – это пройдёт. И это пройдет тоже, – ласково проводит по щеке, убирает прядь волос за ухо. – Реальность часто иная, не такая как наша вымышленная фантазия. Ты надеялась на мирное разрешение ваших разногласий, но это невозможно. Вспомни, как он вёл себя со своими врагами, ты сейчас его враг, примерно подобных шагов и следует ожидать.

– Ты сейчас не успокаиваешь как бы…

– А я и не успокаиваю. Лучше горькая правда… Ты ведь и сама внутри это признаёшь. Но всё равно хочется бежать к гадалкам, чтобы услышать что-то другое. В этом вся суть их популярности. Те, кто понаглее и неплохие психологи, отлично знают, за какие ниточки потянуть, чтобы к ним снова вернулись за очередной порцией «правды».

– Мне просто страшно, что этот кошмар будет преследовать меня до конца жизни. Он отец Алисы, и так или иначе станет мне трепать нервы по поводу и без, даже если сейчас всё благополучно решится с судом.

Таранов снова нежно проводит костяшками пальцев по щеке, стирает мокрые дорожки.

– Узнаю, как там с вашим выездом и перемещениями, реально ли это решить или нет, но в свете сегодняшних обстоятельств я бы не советовал выезжать за границу. Хотя кое-что можно обставить так, чтобы твой муж сам усугубил ситуацию.

– Каким образом?

– Поедете куда-то на юг, по России, выбери куда. А мужу твоему преподнесем информацию через третьи руки, что ты за границу выехала с дочкой. Будет сто процентов новое заявление, и ты предоставишь все чеки, билеты, дашь объяснения что он бухает и у него уже глюки. Мелочь, но как говорится на войне все средства хороши. Я свои дела порешаю и к вам прилечу на пару дней. Куда бы ты хотела?

– Только не Сочи! Наш последний отдых был там, и это была для меня каторга – изображать жену, которая простила изменщика-мужа.

– Может, тогда Минеральные Воды? Воздух и погода там сейчас что надо.

Обнимаю Влада от всей души. И шепчу ему благодарности.

– Ну нет, Тань. Одними словами не отделаешься. Услуги адвоката нынче дорого стоят, а такого классного, как я, да ещё и в личное пользование… – берёт моё лицо в ладони и смотрит в глаза. Вроде собирается что-то ещё сказать, но вместо этого целует.

И целует так, что на какое-то время я забываю про заявления, про то, что впереди – никакой не отпуск, а подготовка к новому трэшу. Будто я – не ходячий стресс, а человек, которого просто хочется не отпускать.

Когда Таранов отстраняется, смотрит на меня с уверенностью – спокойной, почти наглой.

– Считай, первая консультация оплачена. А дальше – по договорённости.