Билеты в один конец

37 глава

Толя приходит на встречу с дочкой с огромной мягкой игрушкой. Раньше бы тронуло, заставило сердечко сначала болезненно сжаться, а потом бы оно пустилось вскачь. Я бы скатилась в жалость и позвала на ужин. У нас сегодня как раз его любимые сырники. Точнее – его и Алисы. Вкусы и предпочтения в еде у них одинаковые.

Удивительная штука: я столько знаю о мужчине, который идет рядом и как ни в чем не бывало общается со мной, с дочерью, будто не было всех этих ссор, обидных слов и унижений. Однако мой мужчина бы явно так со мной не поступил. И как бы Толя сейчас ни пытался все исправить, чувство доверия и уважения стерто. Теперь он лишь отец моей Алиски.

Мы прощаемся у подъезда, и когда с дочкой поднимаемся на лифте в квартиру, мысленно выдыхаю. А это уже не просто звоночки. Рубеж пройден. Если у него еще и остались какие-то надежды, то у меня… у меня все мысли заняты теперь не только Алисой, но и другим мужчиной, который этой ночью перевернул мою вселенную. Я почему-то думала, что у нас с Тарановым много времени вместе, некуда торопиться, а теперь вот даже не уверена…

Лены дома нет, мы пришли раньше. Я отправляю Алису мыть руки, иду переодеваться. Готовим ужин, и я сажаю ее поиграть в игрушки, а сама открываю телефон и забиваю в поиск название организации, которую сохранила в заметках – чтобы еще раз все внимательно прочитать и, возможно, записать себе вопросы, которые хотела бы задать Владу в первую очередь.

На глаза попадается реклама из подборки надгробий – результат недавнего запроса о завещании. Замечательно. В форме черепа ему выберем – подключаю черный юмор и закрываю все вкладки. Потому что после прочитанного о том, что предоставляет Dignitas, и сверив статистику: сколько людей из России прибегли к этой услуге – становится дурно. Потому что все это реально.

Слабость в конечностях моментально дает о себе знать, и тошнота к горлу подкатывает. Ненавижу свое воображение. Оно так ярко представляет все только что прочитанное. И заочно ненавижу Таранова. Хочу отменить встречу, потому что есть вероятность, что наговорю ему гадостей. А может, просто потому что включается защитная реакция. Так или иначе, мы все оберегаем себя от боли, а я никуда не могу деться от этого чувства. Выворачивает меня от него наизнанку.

Я как раз укладываю Алису спать, когда Таранов объявляется и пишет:

«Жду внизу».

Отвечаю, что Алиса еще не спит и он приехал сильно заранее.

Он молчит. Ну и ладно. Пусть ждет.

Алиса просит еще одну сказку. Я читаю – бездумно, не вслушиваясь в слова. Мысли заняты другим: Таранов мог бы и не ехать. Вызвал бы водителя – и все. Но сам стоит внизу. Это ведь что-то значит? Наверное, да.

Через полчаса, собранная наспех, выхожу на улицу. Он сидит в машине, курит, свесив руку из окна. Я сажусь на переднее сиденье, смотрю на него.

– В аптеку заедем, – говорит он.

– Зачем?

– В первые двадцать четыре часа можно выпить таблетку, чтобы не было последствий. Я вчера потерял контроль. Да и в целом поддался эмоциям. Это лишнее. У тебя – развод, дочь, и беременность сейчас будет перебор.

– Вчера ты был не против…

– Я и сейчас, наверное, не против. Просто запоздало включившаяся логика. Ты не согласна?

– Не знаю, – отвечаю честно.

Если этот засранец собирается умирать, и я – единственная возможность оставить ему после себя хоть какое-то продолжение…

Вообще-то о таких вещах договариваются до, а не после.

Хотя несколько часов на решение у меня еще вроде как есть. И половина цикла впереди…

– Похоже на игру в русскую рулетку. Пронесет или нет. Только патроны все заряженные. А попадешь ты в цель или нет – узнаешь постфактум. И вообще как-то непонятно… Ты же говорил, что не нужна семья и прочее. Адреналина не хватает?

– В том-то и дело, Тань. Семьи у нас не получится. Но в аптеку я заеду. Правда, настаивать, чтобы ты приняла таблетку, не буду.

– Перекладываешь ответственность за выбор на меня?

– Карт-бланш даю, – улыбается.

Но ничего не говорит о своем диагнозе. А у меня опять не выходит на него злиться.

По дороге Таранов и впрямь заезжает в аптеку и дает мне таблетки и воду. Я бросаю все это в сумочку. На что он опять улыбается.

А мне не до шуток! Я действительно не знаю, как поступить! Ну какой мне ребенок, какие эксперименты в своей жизни. Решаю поговорить с Тарановым, когда поднимемся в квартиру, но едва мы переступаем порог, он накидывается на меня и даже не дает разуться. Просто хватает за запястье, притягивает ближе. Его губы сразу находят мои. Целует жадно, горячо. Как будто у нас осталась только эта ночь. Хотя с ним больше ни в чем нельзя быть уверенной. Может, и впрямь одна.

Боже, ну вот что мне делать!

Вжимаюсь в него сильнее, пока он тащит меня через коридор в спальню. Его пальцы уже под юбкой, наше дыхание снова сбивается.

Он не просто хочет меня – он будто стирает этот день. Стирает страх, диагноз, будущее. Только здесь и сейчас. Только мои бедра, его губы, сжатые ладони на пояснице.

– Скажи, что останешься, – выдыхает, когда сбрасывает с меня белье.

– Я уже осталась, – отвечаю, и мы падаем на кровать, как будто нас швырнуло на нее силой нашего желания.

Я тону в нем, в совокупности ощущений рядом с этим мужчиной. И в какой-то момент вдруг ловлю себя на мысли – а что, если он делает это так, будто прощается?

Боже, нет… Я больше не могу молчать. Это пытка!

Влад не отводит взгляда, когда входит в меня. В его глазах – не просто похоть. Там снова нежность, от которой ком подступает к горлу, и с первого же толчка из груди вырывается стон. Он трахает меня с яростью, с одержимостью – будто и правда с мыслью, что это может не повториться.

– Громче, – просит он. – Я хочу слышать, как тебе хорошо.

Я цепляюсь за его плечи, за спину, оставляю царапины. Он целует в губы, сжимает шею – не больно, но так, что я снова захлебываюсь хриплыми стонами. А он улыбается – этим волчьим, хищным выражением. И еще эти татуировки…

Я отдаюсь. Без остатка. До конца.

А он снова кончает в меня и долго пульсирует внутри. Без защиты.

– Ты снова? Решил закрепить?

– Пока ты не выпила таблетку. Мне теперь самому интересно, получится или нет. А тебе?

– А что, вот тебе идея для стартапа. Презервативы, и в пачке один счастливчик. Пронесет или нет. Тем, кому необходим адреналин, скупят все прилавки.

Влад посмеивается, поднимаясь с кровати. Выглядит бодрым и будто сегодня точно не собирается умирать. Аллилуйя. А вот насчет меня непонятно. Потому что опять накрывает глухим раздражением.

Все! Больше не могу молчать. И не хочу! Не буду!

– Я все знаю, – говорю ему в спину, когда он направляется к дверному проему.

Останавливается. А я смотрю на его упругую задницу, мощную спину, на его широкие плечи.

Что спереди, что сзади – красивый. Аж сердце разрывается, что поставил на себе крест.

– Что, знаешь? – движение в мою сторону, вполоборота.

– Бумаги вчера твои случайно увидела. Что ты в «Дигнитас» обращался. Я даже не знала о существовании такой организации и что есть подобный кошмар. До вчерашнего дня…

– Это не кошмар. Это помощь больным и безнадежным людям. Таким, как я, – отрезает он.

– Ты как-то не особо похож на калеку, которому необходима срочная эвтаназия, – хочу произнести мягче, но не входит.

– В срочной нет необходимости, а в перспективе – я уже получил одобрение. Не зря съездил, – произносит с долей удовлетворения.

Сказав эти слова, выходит из спальни.

Больной… и впрямь больной на всю голову!

Я поднимаюсь и иду следом. Ну нет, Влад, несколькими фразами тебе не отделаться. Тем более я целый день молчала!

Запутавшись в простыне и едва не упав, тороплюсь за ним, но Таранов идет в ванную. Приняв душ и натянув на себя боксеры, возвращается на кухню, где я его жду. И хоть каких-то объяснений.

Он берет со стола зажигалку, сигареты, приоткрывает окно, садится за стол. Закуривает. Сидит в расслабленной позе и смотрит на меня. А я на него.

– Скажи, что это неправда.

Молчит.

Хочется тоже взять сигарету и закурить, хотя я терпеть не могу во рту вкус табака.

– Влад…

– Это правда. И это даже хорошо, что увидела. Я не знал, как сказать. Ведь очевидно же, что пришлось бы. Приступы стали чаще, сильнее, и без терапии будет только хуже. Хотя и она – не особо эффективна.

Мир рушится. Снова.

Таранов докурив сигарету, берет еще одну. А я даже не знаю, что сказать. Зато Влад первым начинает:

– По-разному все складывалось, Тань. В молодости казалось, что времени – вагон, а любые проблемы решаемы. Плюс я по характеру борец: трудности не ломают, а закаляют. Мы с другом бизнес замутили – нормально пошло, пока не вмешались конкуренты. Человеческий фактор. Всегда найдутся те, кто на чужих ошибках зарабатывает. Влетели мы тогда знатно. На бабки. Серьезные. Сестра под раздачу попала. В буквальном смысле. Секс-работорговля. Отношения с ней после этого трещат по швам – она винит меня. И, знаешь, отчасти права. Долг мы потом вернули. Но какой ценой. Ангелина после всего этого отдалилась. Закрылась. Делает вид, что все как всегда, но я-то вижу – там трещина размером с Ледовитый океан. И мне до нее не достучаться. В моего бизнес-партнера она тогда влюбилась. Хотя… не уверен, что это любовь. Он рядом был. Пожалел. Поддержал. Видел истерики, срывы. А такие, как она – без внутреннего стержня – часто в этом видят спасение. Думают: вот он, опора. А Савчук жену свою бывшую любит. С детства, считай. Там – без шансов. Не самые простые истории у нас троих.

– Меня ты больше всех интересуешь…

Влад затягивается, сбрасывает пепел в пепельницу, что стоит на столе. Смотрит так пронзительно, что мурашки бегут по коже, и я внутренне сжимаюсь. Потому что эта правда приносит боль. Много боли. В глазах напротив – столько отречения, принятия. Я, наверное, впервые вижу его таким открытым, уязвимым и обнаженным. По-настоящему обнаженным. И что-то подсказывает – я первая, с кем он всем этим делится.

– Самые крутые ощущения – когда ты себя преодолеваешь. Будь то спорт, бизнес, да даже отношения. Бежишь, бежишь, что-то делаешь, потом останавливаешься, оглядываешься, выдыхаешь полной грудью и думаешь: «Бля, охуенно. Все не зря». И продолжаешь. Я же бессмертный, со мной ничего не случится. И именно в этот момент тебе напоминают, что ты не бог. А все твои испытания – это просто подготовка к настоящему пиздецу. К последнему.

Я думаю, это все из-за того, что у меня было слишком много тщеславия, тяга к неоправданному риску и постоянное желание доказать себе, что могу еще больше. Еще. Как та антилопа из мультика.

Мы с парнями однажды зимой приехали в горы. Очередная успешная сделка – надо отметить так, чтобы запомнилось. Только выдохнул, что с долгом покончено. Ангелина вроде тоже отошла, даже общаться стала. Она ко мне впервые за хер знает какое время в то утро подошла, обнималась, просила остаться, не ехать с парнями на склон. А я не послушал. И уже вечером лежал на операционном столе, на грани жизни и смерти. Само столкновение не помню – только скорость и как резко провалился в темноту. Когда очнулся – все плывет, тела не чувствую, в голове вата. И, черт возьми, я тогда реально испугался.

Потом вроде отошел. Реабилитация, препараты, и стало полегче. Я окреп, почитал про диагноз, природное упрямство и эта черта борца взяли верх. Думаю, ну похуй, сейчас все преодолею. Время нужно – и все. А время шло, а приступы становились все сильнее.

Врач, другой, третий – прогнозы как один: ни фига не обнадеживающие. Сначала хер забил. Ну типа – сколько протяну, столько протяну. А потом – серия приступов. Я на несколько месяцев выпадаю из жизни. Через полгода – повтор.

У меня даже была попытка суицида. Ну, как попытка… громко сказано. Стоял, курил на крыше. И в какой-то момент захотелось все это закончить. Это и стало переломной точкой. Закончить – я всегда успею. А многое еще не успел. Не помог Савчуку выиграть пару дел, где-то сам накосячил, что-то по эмоциям не добрал… это бы тоже поправить.

Полпачки сигарет на той крыше выкурил – и ушел. Вечером открыл заметки в телефоне – и, как во всех этих дурацких мелодрамах, начал писать сто желаний. Но столько даже не набралось, представляешь? И пятидесяти не было. А добрую половину из того, что написал, я мог исполнить за неделю.

В общем, закончилось все еще одним походом к врачу. К самому лучшему, в Москве. Мы к тому времени уже вернулись в Россию, а до этого я жил за границей. И никому ничего не говорил. Начал изучать все, ловя приступы и по пути закрывая желания из списка. Так и добрался до самого главного – умереть не в муках, не овощем, и не испытывая боли.

– И сколько желаний еще осталось?

– Одно никогда не исполнится.

– Какое?

Влад не торопится отвечать.

– Что за желание? – настаиваю я.

– Банальное, Татьяна. То, что у тебя уже было и в чем ты, думаю, на данный момент не нуждаешься.

– Семья?

Он кивает.

Хочется его обозвать, ударить. А, впрочем, почему нет? Он на своей крыше уже стоял. А я – нет. У меня это все впервые. И чувства такие – тоже. Я думала, Толю люблю, но то был, скорее всего, страх одиночества. Или я не знаю что. Но мне так больно от его измены не было, как сейчас – от слов Таранова. И от осознания, что он это всерьез. Что это не шутки. Что обратного пути нет.

– Это бессердечно с твоей стороны. Я… Я против.

Таранов тушит сигарету, встает. Подходит и кладет руку мне на затылок. Смотрит в глаза.

– А не бессердечно – обрекать другого на муку?

Не знаю, что ответить. Да и слов нет. Только слезы и выворачивающая внутренности боль.

Повиснуть бы на чьем-то плече и рыдать. Но рыдать на его плече – наверное, как-то неправильно…

– Ну что ты предлагаешь, Тань? Обузой для тебя стать? И однажды умереть на твоих глазах и на глазах твоей дочери? Я не смогу так. Я по-другому привык. Быть сильным, быть на ногах, быть поддержкой, решать задачи.

Больно… Выть хочется, как больно. Мне даже кажется, я его ненавижу в это мгновение.

– Я ничего тебе не обещал, малыш. Не надо плакать, – вытирает пальцем слезы с моих щек. – Время еще есть. Ты теперь знаешь правду и можешь выбирать: остаться, приняв мой выбор, или уйти. Я свой сделал. И изменению он не подлежит.

– Тебе не адвокатом надо было становиться, а судьей. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Так?

Опускает руки. И смотрит. Смотрит… Я вижу, я чувствую, что ему тоже больно в этот момент. Что он, вероятно, хотел бы другое что-то сказать. Но… не скажет.

А мне надо время. Потому что мне потом с этим всем жить. А получится ли? Сомневаюсь. Слишком глубоко въелся. Под кожу.

И я действительно думаю поддаться порыву и уйти, выпить ту таблетку. Но что потом? Вдруг захочу вернуться? Вдруг буду жалеть до конца своих дней, что не осталась? Да и с какой стати я должна плакать где-то на стороне, у подруги на плече? Он же такой самостоятельный, решительный. Свою боль вынес – пусть и еще одну возьмет на плечи. Потому что я не такая сильная, как он. И не хочу ей быть. Я с ним хочу быть.

Слезы льются безостановочно. Ноги слабеют. Я протягиваю к нему руки, хватаюсь за него, обнимаю и плачу. Навзрыд. Потому что не хочу его отпускать. Потому что нашла то, что искала. Да я даже не искала – судьба сама свела. А теперь отбирает. И это несправедливо. Несправедливо!

– Ты рвешь мне душу в клочья, Тань… Перестань… – просит он.

– Нет, – всхлипываю я. – У тебя ее нет. Нет, нет, – шепчу, задыхаясь и давясь слезами.

Он гладит меня по голове, кажется, целует в макушку, а потом сжимает в своих объятиях, будто может таким образом остановить поток слез и агонию боли.

А когда понимает, что я не сдаюсь – целует. Порочно, грязно, страстно – как он умеет. Пытается сместить фокус внимания и выбирает правильную тактику. Но это все временно. Ту дыру, что образовалась – ничто больше не заполнит.

Выбор он мне представил, как же. Остаться или уйти. А по мне – нет его у меня. Потому что больно будет при любом раскладе. Но я теперь, как и он, с огромным списком желаний. Пунктов там явно больше ста и все – как один повторяются: хочу, чтобы Таранов жил. И был со мной рядом.