Просыпаюсь среди ночи. Таранова рядом нет. Нахожу его на террасе. На горизонте уже брезжит полоска света.
– Не спится?
Сажусь рядом.
– Ага.
Смотрю на чашку кофе и пачку сигарет на столе. Недовольно качаю головой.
Таранов на это лишь улыбается.
– Когда к врачу?
– В конце недели.
Мы вечером тему не поднимали. При Алисе. Я думала, утром расспрошу. Но сейчас почти утро. Значит можно.
– Этот метод… Он точно безопасный? Я боюсь ухудшения твоего состояния, – говорю как есть.
– Этот метод… – прицокивает. – Немного ада в красивом футляре. И, в принципе, в нем ничего такого. Я переживал вещи и куда похуже. Мне предложили имплант. Маленький такой, размером с коробочку. Под кожу вшивают, в грудь. А от него провод к нерву. Вот здесь, – показывает место на шее, где я часто оставляю засосы.
– И это… помогает?
– Иногда. И не всем. У кого-то приступы почти уходят. У остальных – вовсе без толку. В какой я статистике окажусь – вопрос. Это как с любой операцией: можешь выбрать даже самого лучшего врача, но реабилитация у каждого пациента проходит по-разному. Много нюансов.
– А побочки?
– Голос может охрипнуть. Кашель. Думаю, этот дискомфорт мы как-то переживем? – опять улыбается.
Я смотрю на него. Он вроде спокоен. Но в глазах уже сидит знакомая тень. И он всё чаще устает. Скоро должен начаться приступ? Или целая серия? Чего вообще ждать? К чему готовиться?
– А если не поможет?
– Тогда и вернемся к этому разговору. Что из пустого в порожнее переливать и переживать попусту.
Задумываюсь.
– В тот день, на собеседовании… Когда я пришла к тебе, ты уже чувствовал себя неважно? Знал, что приступ будет?
– Знал, – берет сигареты, а мне хочется его по рукам ударить.
Снова этот неконтролируемый режим истерички. Одергиваю себя и просто смотрю, как он кайфует от кофе и сигареты на рассвете. В лучах утреннего солнца. Неосознанно тянусь за телефоном, но прежде чем сфоткать его, спрашиваю разрешение. С этим у нас тоже большие проблемы. Таранов не любит фотографироваться. Вообще.
Он слабо кивает. Я навожу камеру и сердце сжимается: какой он расслабленный, красивый… и как в последнее время часто я ловлю себя на этой мысли.
Делаю серию кадров.
– Покажи, – просит он.
Поворачиваю к нему экран.
Коротко кивает. Опять смотрит на меня.
– То есть, знал, что в любой момент может начаться приступ и все равно… – осекаюсь, глотая слово «оттрахал». Вроде бы откровеннее должна быть, и стыд явно не то чувство, которое я испытываю с Тарановым. Но появилась нежность. Не хочется дерзить, говорить грубости, хочется сидеть у него на коленях, обнимать и поставить это чертово время на паузу.
– Потому что хотел тебя. И хочу. Это что-то на уровне инстинктов. Как с моими приступами – невозможно контролировать.
Поднимаюсь с кресла, делаю шаг и сажусь к нему на колени, как и хотела. Обнимаю за шею. Тянет. И физически, и морально. Хочется, как этот его стимулятор, вживиться в него и взять на себя часть его боли. Может, если все это разделим, он дольше проживет?
– А мне нравится этот поворот, – опять улыбается.
Кладу руки ему на грудь, провожу по татуировкам и, чтобы не болтал лишнего, затыкаю его губы поцелуем. Вкус табака и сигарет заполняет мой рот. Прижимаюсь к нему теснее. Возбуждает дико!
– Сверху хочешь?
– Мне всё равно. Тебя хочу. Если только…
– Всё нормально со мной. Пока что.
Поднимается вместе со мной с кресла, стягивает с меня свою футболку, смотрит на грудь. Наше дыхание одновременно срывается, когда он касается пальцами сосков, которые уже твёрдые от одного его жадного взгляда.
Поворачивает меня к себе спиной, откидывает волосы с шеи и кусает плечо. Ни капли не нежно. Пальцами уже между ног, раздвигает влажные складки. Я хватаюсь за край стола, выгибаюсь, он надавливает на клитор и доводит до грани за считанные секунды. Закусываю губу, но стоны сдержать все равно не получается. Слишком хорошо.
И даже не успеваю отойти от оргазма, как он берёт меня на руки, несет на кровать, падает сверху. Целует, кусается, будто голодный. Затем отрывается ненадолго, возится с защитой. И наконец входит. Грубо. Глубоко. И трахает так, будто это наш последний день.
Мы кончаем почти одновременно. По позвоночнику ползёт непрекращающаяся судорога. Он вжимается в меня, еще продолжает двигаться, будто не может остановиться. Будто хочет остаться внутри.
Когда выходит – оба молчим. Еще секунду назад была похоть и желание вжиться друг в друга до костей, а сейчас опять море нежности.
На языке вертится то самое: я хочу от тебя ребенка, прекращай предохраняться. Что я в итоге и говорю, глядя на него.
Влад лежит какое-то время, шумно дышит. Мне даже кажется, он не расслышал. Хочу повторить, но он поворачивается.
– А потом что? – спрашивает резко. – Одна останешься с двумя детьми на руках?
Обжигают его слова. Делают очень больно. И даже отчасти убивают.
– Ты… зачем идти на лечение с такими мыслями? Все получится. Ясно?
– А если нет? Мне и так непросто даются какие-то решения относительно моего лечения, нас, но это…
– В прошлый раз ты… – перебиваю.
– В тот раз я поддался эмоциям, – жестко обрывает. – И чувствам. Это был порыв, Таня. А сейчас у меня ответственность. За тебя. За Алису. Впереди и так, вероятно, не самые лучшие моменты. Которые лягут на твои плечи больше, чем на мои. Мне в реанимации в коматозном состоянии под препаратами по хуй на все, а ты рыдать будешь, сидя у моей кровати. Поэтому, пока я могу дать лучшее по максимуму, – я это и делаю. Все в наших отношениях хорошо. Когда ты не забываешь, что перед тобой человек с ограниченным сроком службы. Так вот не забывай об этом, договорились?
– Пощечину тебе дать хочется. Да такую, чтобы все там, в твоей голове, на место встало. И приступы эти проклятые навсегда законились. От жен мужья и с тремя детьми уходят. Просто так, без болезней. К любовницам. И перестают помогать – и ничего. Живут как-то все. Что такого я попросила?
– В том-то и дело – «как-то».
– И что в этом плохого? Тебе же будет все равно.
Снова улыбается. А мне и впрямь, ударить его сейчас хочется. Обидевшись, сажусь и собираюсь вскочить с кровати, чтобы поплакать в каком-то укромном уголке, но Таранов хватает меня за запястье.
– Далеко собралась?
– Как-то без тебя разберусь, куда, – подчеркиваю интонацию на этом его «как-то».
– «Как-то», – подтрунивает опять. – Это какой-то неопределённый и явно не лучший результат. У нас будет хорошо, – снова наваливается сверху и подминает под себя. – По крайней мере сейчас.
Я задыхаюсь от его напора, силы, жадных касаний, а потом – и поцелуев. Ну вот как на него злиться? Нереально.
Мы снова занимаемся любовью. И на этот раз Таранов кончает в меня.
– Ещё один порыв? А потом по дороге в клинику заедем в аптеку, и ты купишь мне таблетки?
– Ага, – лениво тянет он. – Не сдержался.
Укрывает нас обоих простынёй и обнимает.
– Без таблеток и аптек обойдемся.
– Ты… ты передумал? – обескуражено шепчу.
– Передумал. Спи.
И сам первый засыпает. А я поворачиваюсь и смотрю на него. Провожу пальцами по скулам, по линии подбородка, по виску, по губам. И от нежности умереть хочу в это мгновение. А еще представляю, как будет выглядеть наш сын. Обязательно похожий на своего отца.
– Люблю тебя, Влад, – шепчу, пока он не слышит.
И мысленно молюсь, чтобы этот его метод помог. Потому что в противном случае…
Нет. Теперь хочется себя ударить. Ну, Тань. Если такие мысли, то зачем на все это идти?