Билеты в один конец

45 глава

Просыпаюсь с ощущением, будто внутри черепа кто-то шуршит пакетом. Медленно моргаю, пытаясь сообразить, где я, и сразу вспоминаю: палата Таранова, моё отчаяние, Сколар, набережная, виски, монетка. И то, как я потом ревела, как ненормальная. И как Демьян меня провожал до подъезда, притворившись, что абсолютно трезв, хотя сам тоже еле держался на ногах.

На телефоне два пропущенных от Лены, но я не помню, что она звонила. Время почти восемь. В садик проспали. Алиса рядом сопит, уткнувшись в своего потрепанного зайца.

Пишу воспитателю в садике, что опаздываем, и встаю. Тело ломит, желудок возмущается, голова как будто не моя. Хочется написать Сколару что-нибудь язвительное. Сам-то он, интересно, встал? Зачем я вообще согласилась с ним пить, боже.

В ванной залезаю в душ, включаю холодную воду, а потом прямиком на кухню. Пью обезбол и воду с лимоном.

Лена уже встала и смотрит на меня молча, но будто с осуждением.

– Глаза опухшие, волосы во все стороны. Точно всё в порядке? И перегаром разит просто мрак…

Завариваю себе чай и делаю бутерброд, хотя бы не отказалась от супчика и вернулась бы в постель. Если бы не рабочий день, точно бы так и сделала.

– Спасибо тебе за вчера, – игнорирую ее реплики. – Форс-мажор произошел.

– А подробности этого «форс-мажора» будут?

Даже и не знаю, что ответить.

– Голова болит. Давай вечером.

– Умеете вы заинтриговать, Татьяна, – смеётся Лена. – Ладно, вечером жду отчёт. Интересно же.

Бужу Алису, крашусь на автомате, запихиваю в себя завтрак и бежим в сад. Хотя «бежим» – громко сказано, скорее ползем. Когда появляюсь в офисе, немного отпускает, но голова всё равно не соображает. И кофе не лезет.

Бездумно листаю документы, а сама то и дело смотрю на телефон. Влад не пишет. И это, наверное, правильно. Ему сейчас не до меня. Да и мне… мне тоже нужно переварить всё. Зато Сколар звонит, чем опять удивляет:

– Ты как? – начинает он даже без приветствия, и слышно по голосу, что у него не особо хорошее настроение.

– Сойдёт. А ты?

– Я вроде бы расходился. Но утром вставал тяжело. Хотя мы на двоих нет ничего выпили. Больше никакого дешевого бухла.

– Нет ничего? Для меня это была ого-го какая доза.

– Тогда надо повторить. Чтобы практика была и в следующий раз не так болела наутро.

– Нет-нет, поищи себе другого собутыльника. И жилетку. Я пас.

– Жилетку? – слышится громкий хмык. – Помнится, это ты вчера рыдала и проклинала Таранова. Надо было записать тебя на видео и отослать ему. Или для личного архива сохранить.

Опять бесит. Вот что за невыносимый человек?

– Ты позвонил, чтобы узнать о моём самочувствии? У меня всё хорошо. Что-то ещё?

– Ничего, – его словно забавляет, что я злюсь.

– Тогда до четверга, – хочу завершить вызов.

– Таня, – зовёт меня Сколар и в его голосе больше не слышно ни иронии, ни веселья. – Надеюсь, ты понимаешь, что информация с которой я вчера с тобой поделился, конфиденциальная и должна остаться только между нами?

– Вполне. Не переживай, – заверяю его.

– Да мне-то что. Это у тебя маленькая дочь, и не хотелось бы никаких проблем. На всякий случай решил предупредить.

– О чём?

– Я веду уголовные дела и контингент у меня порой соответствующий. Сюсюкаться никто не будет.

– Тогда зачем делился?

Повисает пауза, но не надолго.

– Да хер его знает. Под руку попалась. А может, ты меня напомнила. Я же поначалу реагировал на его решение, как и ты. Даже психиатру хотел показать.

– Поначалу? А сейчас поддерживаешь?

– Принимаю. Это немного другое.

Несколько секунд перевариваю его слова. Анализирую.

– Ладно, у меня дела. Спасибо за предупреждение и неравнодушие, – завершаю разговор, потому что тяжело говорить о Владе.

Одна часть меня хочет на хер послать Таранова, потому что я, наверное, в целом о смерти и таких сложных вещах не задумывалась, и они меня триггерят, мне больно, мне плохо, я не понимаю его решения. А другая… Другая ставит себя на его место и соглашается, что в действительности мне близко то, что он делает, как себя ведёт, да даже как рассуждает. Чем умирать в муках и ежедневном отвращении к себе, вине и стыде, что стал обузой для других людей, уйти достойно не так уж и плохо. Но…

Господи, опять эти эмоциональные качели. И ещё моё похмелье. Комбо, блин.

К вечеру, правда, я окончательно прихожу в себя, и мне даже хватает сил прогуляться с Алисой и не думать о Владе. И я благодарю кого-то свыше, что Толя сегодня не появляется на радаре. И без него муторно на душе.

Дома я набираю Таранова, но он не отвечает. Тогда звоню медсестре, спросить, как он. Она заверяет, что Владу уже лучше. Ещё не огурчик, но скоро вернётся в строй. Это немного приносит успокоение и даже крупицу радости. Понятное дело лишь на время. Которого и так, скорее всего, не особо много.

После ужина Алиса убегает посмотреть мультики, а мы с Леной остаёмся одни. Я берусь помыть посуду, но она достаёт бутылку вина и бокалы. Ставит их на стол.

– О нет, я пас после вчерашнего. Поддержу компанию чаем. Еле отработала сегодня, – сажусь напротив.

– А я выпью. Тем более у меня впереди пару выходных. Ты рассказывай. Что произошло? Чего так наклюлась вчера? И с кем?

Плакать второй день подряд? Ну нет…

Однако Лена непреклонна. А я, прикинув, что мне всё равно придется отлучаться к Таранову, и в целом шило в мешке не утаишь, вываливаю ей всё как на духу. И вопреки ожиданиям получить поддержку, слышу:

– Он неизлечимо болен и собирается на эвтаназию? Ужас! Кошмар! А ты… У тебя маленький ребёнок на руках, и ты в самом расцвете сил, чтобы во все это ввязываться… Тань, тебе точно нужен этот инвалид?

Должно быть, у меня на лице написано, что я думаю о Лене и ее словах в этот момент.

– Нет, ну правда, – несет ее. – Я разве неправильно говорю? Я бы ни за что на подобное не согласилась и не пошла. Ноги в руки – и бегом от него. Даже не раздумывая. К тому же и он не особо-то настаивает, чтобы ты была рядом… Хотя… если ты будешь как сиделка… ну, знаешь, есть такие, кто дохаживают стариков, а они потом в завещание включают…

– Замолчи! – не выдерживаю я и рявкаю. – Какая сиделка, какое завещание?

Внутри зреет протест такой силы, что хочется собрать вещи и дверью хлопнуть. Но я с ребёнком и в ночи мне идти некуда, и зарплата еще нескоро, в сбережения не охота залезать.

– Тань, ты чего разошлась? Я разве что-то не так говорю? Ты по молодости замуж быстро выскочила, никого до Толи не знала… но блин… Может, Таранов и красавчик, успешен, но он же не сегодня-завтра в овоща превратится. А оно тебе надо за ним ухаживать? У тебя, если на то пошло, свой мужик есть. Здоровый. Да, изменщик, но согласись, это получше, чем инвалид, а потом труп. Да и дочь воспитывать будет родной отец. В общем, извини. Ты, скорее всего, другое рассчитывала услышать, а я тебе правду вывалила. И в глубине души ты, уверена, так же думаешь. Это просто… жалость. Ну и еще страсть. А на деле… Зачем он тебе? Приди уже в себя, а.

Она качает головой и подливает себе вина.

– А на деле, Лена, ты дура, – произношу с раздражением и каким-то чудом удерживаюсь, чтобы не вылить это вино ей на голову.

Вскакиваю со стула и направляюсь прочь из кухни.

– Это не я дура, а ты! – кричит она мне вслед. – Это только в книжках романтично, а в жизни все не так…

Но я больше не слушаю. Достаю чемодан. Лена появляется в дверях гостиной, смотрит на меня, а потом идет его отбирать.

– Да успокойся ты. Я же не выгоняю. Просто высказала свое мнение. Имею на то право. Я ведь не ты.

Алиса подрывается с дивана.

– Мама, мама, мы уезжаем? А куда? А зачем?

– Да, Алиса. Уезжаем.

– Успокойся, Тань, – миролюбивее повторяет Лена. – Я лишь озвучила свою позицию.

– И буквально плюнула мне в душу. Потому что я… я влюбилась, – продолжаю тише, чтобы Алиса не слышала. – И не смогу его оставить. Просто не смогу… А ты… Спасибо, что приютила. Но больше мы здесь не останемся.

Лена смотрит на меня как на умалишенную, а может я она и есть. Но разве близкие люди и друзья говорят столько ужасных вещей? К тому же видит как мне плохо. Неправильно это!

– Ну что сказать. Плохи ваши дела, девочки. Очень плохи. А дальше что? У тебя ребёнок. И он даже не отец Алисы… Толя явно это все не поддержит…

– Мам, мы к папе поедем? – с надеждой в голосе спрашивает дочь.

– Вот, – хмыкает Лена. – Ей семья нормальная нужна. Лучше бы о ней подумала и к мужу тогда вернулась.

А я о ней и думаю. И о Владе. И о себе. Но если влюбилась всем сердцем прикипела и не хочу отдавать Таранова в руки смерти, то как могу это контролировать? Да никак. и Толю я не люблю. Нечего нам с ним сохранять.

Лена в итоге уговаривает нас остаться до утра. Я соглашаюсь и то только ради Алисы. А ночью, когда она засыпает, перебираю сайты и нахожу квартиру. Небольшую. Чистую. Недалеко от сада. По карману бьет, но я даже не думаю. Просто нажимаю «написать» и оставляю заявку. Утром вношу задаток. Чтобы не передумать.

Вечером Лена пытается опять поговорить. Извиняется. Просит остаться. Но уже поздно. Решение принято. Я не знаю, правильно это или нет. Но точно знаю: там, где меня называют дурой за чувства, обесценивают – оставаться нельзя. Это мы уже проходили.

И, как водится, беда не приходит одна.

В тот день когда мы переезжаем, на пороге новой квартиры появляется Толя. Злой недовольный. Хрен знает, откуда он узнал адрес. Может, Лена слила. Может, сам выследил. Но стоит как истукан и смотрит исподлобья, как всегда, когда хочет устроить сцену.

– Ты ради него все это делаешь? Ушла от меня? Лишила дочь отца? Показываешь ей, как надо? Это ты считаешь нормальным?

Подходит ближе и хватает меня за локоть. Сжимает с такой силой, что я дергаюсь от боли.

– Я заберу ее у тебя слышишь. Так и знай.

– Отпусти, – говорю тихо.

Он сжимает сильнее, чем пугает Алису. Она начинает всхлипывать.

Похоже, жизнь учит быть сильной через мужчин. Толя хочет сломать меня угрозами, а Таранов молчанием.

– Нам обоим известно, почему я ушла. Ты хотел строить жизнь под себя, без моего уважения, чтобы я прав никаких не имела. Единоличное главенство и ноль партнерства. Прекрасный пример для дочери, не так ли?

– А быть сиделкой для умирающего и выхаживать дохляка?

Он говорит это с таким ядом, с таким наслаждением, будто плюёт в самое сердце.

– Лучше я проживу несколько месяцев с человеком, который меня уважает, дает мне выбор и во всем помогает, не сыплет угрозами чуть что не по его, чем остаток жизни с тобой играть в сырую постановку под названием «благополучная семья». Ты же постоянно давишь, орешь, унижаешь, думая, что так и должно быть. Но так быть не должно! И вообще, можно быть при смерти, но оставаться человеком, а можно быть пышущим здоровьем успешным мужчиной, но обезумевшим деспотом и глупцом.

– Дура, – выплёвывает с презрением Толя. – Какая ты дура, Таня! Ну ничего еще пожалеешь, – отшвыривает мою руку и уходит.

Алиса испуганно жмется ко мне. А мне и самой страшно. Вокруг сгустились непроглядные сумерки, и я оглядываюсь по сторонам, пытаясь найти хоть крошечную полоску света, чтобы пойти к ней, но не нахожу. Сколько ни всматривайся – одна темнота.